– А, вот что тебя мучает. Не можешь смириться, что хоки бесполы, пытаешься разобраться, мужчина я или женщина? Это в самом деле непросто, я предупреждала. Чтобы понять, надо выслушать мою историю с самого начала. Но слова нам теперь не нужны, даже мысленные. Ты узнаешь всё, что знаю я. Постепенно. А сейчас умоешься, приведёшь себя в порядок и начнёшь действовать. Договорились?

– Да! Что я должен делать?

– То, что хотел. Отправляйся к Страннику, пусть он проведёт тебя в Город Древних – кроме него, никто не знает туда путь, даже я. А нам требуется подходящее оружие для нашей задачи. Действуй!

Тьма прогнулась, напряглась… и выбросила Криса на поверхность. Дневной свет ударил в открытые глаза, заставив болезненно сморщиться. Он осторожно шевельнулся – ни боли, ни онемения нет. Он всё так же лежит под чахлым кустиком лапника, Гнилушка тихо журчит за полосой топи. А у самых ступней из подёрнутой обманкой болотной жижи торчат два стебелька с чёрными шариками на концах. Пузырь удивлённо таращил на него глаза.

Крис вздрогнул от неожиданности. Затем презрительно скривился:

– Что, тварь, не поймёшь, в чём дело? Я и сам мало что понимаю. Но могу сказать точно: мы с Айдалин – друзья, и, стало быть, Война Стихий скоро закончится.

Туман сегодня был густым, зимним. Стоило отойти шагов на десять, и предметы позади исчезали в нём. Алина зябко поёжилась, оглянулась воровато. Крайнего дома Озёрного посёлка уже видно не было, теперь старшие её точно не заметят. Разве что ментор случайно встретится на пути. Им туман не помеха, они сами и есть туман. Вынырнут неизвестно откуда, уставятся своими прозрачными глазищами…

Все дети боялись менторов, некоторые до дрожи в коленях, до кошмарных снов, называли между собой хозяйками, а чаще – «хоками». Боялись, несмотря на то, что хоки приносили еду, защищали от лесных и озёрных зверей, лечили, заботились. Алина не боялась. Чего их бояться? Придёт время, и она сама станет такой же. Все знают, что дети превращаются в менторов, когда приходит время. Так же, как древесные жучки выползают из личинок. Или почти так же, только выглядит страшнее, – однажды она подсмотрела тайком, младшим не разрешают это видеть. Подошла хока к девушке и – ап! – лишь пар от той пошёл. Но её очередь не скоро настанет. Только через три года Алину переселят в дом взрослых, приведут к ней парня. Парень вольёт своё семя, семя даст плод, она будет носить его в себе, станет толстой и неуклюжей. Затем она родит ребёнка, начнёт кормить молоком из грудей. Ребёнок будет расти, а она – ухаживать за ним и за другими маленькими. Когда малыш научится есть пищу, в неё, может быть, опять вольют мужское семя. Хотя редко кому из девушек разрешали рожать второго. В любом случае, время самой становиться ментором наступит для неё лет через пять-шесть. Очень нескоро!

Алина решительно шагнула с широкой дорожки, выложенной удивительно ровными разноцветными камешками, в подступающий к посёлку лес. Ближний лес был знаком – сколько раз она играла здесь с подругами летом, когда туман редел, отступал в озеро, и солнечные лучи прорывались к земле, скакали весёлыми бликами на влажной траве, листьях, окнах домов, собирались в многоцветную радугу. В ближнем лесу на деревьях росли плоды, иногда вкусные, сладкие, иногда – терпкие и кислые. Но всегда съедобные и необычные, не такие, как пища. Алина знала название всех плодов: маслины, кислицы, орехи. Когда-то давно люди выращивали их для еды, это было тяжело и называлось «работа». Но потом пришли менторы, принесли много хорошей пищи, нужда в работе отпала.

Старшие запрещали есть лесное, говорили, что от него начнёт болеть живот. Это было правдой – у Алины самой болел два раза. Но в отличие от подруг, есть украдкой сорванную во время игр зелень она не перестала. Именно потому, что это было запрещено. Ей нравилось делать то, что запрещено. Особенно если запрет исходил от менторов.

Хоки видели и слышали всё прекрасно, даже мысли, подуманные неосторожно громко. Однако сказать что-то не умели. Вместо этого в каждом доме на стене висел говоритель – плоский квадрат, похожий на окно. Когда менторы хотели что-то сообщить, они появлялись в этом «окне» и разговаривали человеческим голосом, хоть рот оставался закрытым. Соседки Алины пугались, когда говоритель вспыхивал бледно-лиловым светом и на нём возникало белое полупрозрачное лицо. Отскакивали к противоположной стене, сбивались в кучку, как рыбёшки на мелководье. Смотрели благоговейно, открыв рты, старались не пропустить ни единого слова, – и Майка, и задиристая вредина Шейла, и здоровенная, на голову выше сверстниц, Софа, и все остальные. Алина не пугалась. Даже не вздрагивала, когда ментор произносил её имя и причитающееся наказание.

Наказывали её часто. Пока была маленькой – оставляли без сладостей, запирали в тёмной крохотной комнате без единого окошка. Когда выросла, и наказания выросли. Ей запрещали делать то, что больше всего нравилось: купаться, гулять в лесу. А ещё её били. Это было самое жестокое наказание. Наказывали болью менторы всегда сами, не позволяли делать это старшим. Или не доверяли?

Первый раз Алину наказали болью за то, что она пробралась в большое круглое здание, стоящее неподалёку от посёлка. Из него менторы приносили еду, лекарства, одежду и другие необходимые вещи. Детям строго-настрого запрещалось ходить туда. Но ведь интересно, почему хоки умеют делать то, что не могут дети? Или всё-таки могут, если научатся? Увидеть Алина ничего не успела – мигом заблудилась в огромных тёмных помещениях, переполненных странными звуками и ни на что не похожими запахами. Потом её взяли за руки и, не церемонясь, выволокли наружу. Она сразу поняла, что будет наказана. Но так?! Она не верила, когда ей велели идти к Ратуше, где опустился на каменную площадку флайер. Не верила, когда поняла, кто её ждёт – Люсор, самый главный ментор. Но с ней всё-таки сделали это: лёгкий укол в затылок, будто наткнулась на шип злобника, забравшись слишком далеко в заросли. Алина знала – это пока не боль, только предвестник боли. В холодных глазах Люсор не было ничего, кроме равнодушия. Но кончики губ вздрогнули чуть заметной усмешкой. И слова, непонятные, но всё равно страшные, прозвучали в голове девочки: «Прости, но я вынуждена сделать это для твоего блага. Я не знаю, как остановить тебя по-другому, и можно ли тебя вообще остановить. Это последний шанс сохранить тебя для Перехода». Забыв ожидание боли, Алина рванула прочь, к дому. Только бы не ответить! Сжать свои мысли, не выпустить их из головы! Это была её тайна – единственная из детей, она слышала хок без всяких говорителей. Девочка поняла это случайно, полтора года назад. В тот раз они купались в мелком заливе, отделённом от озера песчаной дамбой. Барахтаться как малышня по пояс в воде было скучно, и она незаметно перемахнула барьер. Она успела заплыть довольно далеко, когда из туманной дымки вверху выскочил флайер. Сидевший в нём ментор махал рукой и кричал, требуя немедленно плыть к берегу. Опомнился, включил говоритель. Но девочка услышала слова раньше, у себя в голове. Хоки не были немыми!

Обычно шипы послушания менторы ставили мальчикам. Стоило кому-то из них, заигравшись, сделать запретное – подраться, убежать в лес, снять одежду, – как разряд боли обрушивался на шалуна. Поэтому, вырастая, парни никогда не нарушали Правила. И Алине пришлось понять, каково это – быть под постоянным присмотром. Шип то и дело напоминал о себе болью, иногда слабее, иногда сильней. Но надолго забыть о всевидящих менторах не позволял, учил повиновению.

Она терпела полгода, а сегодня решилась. На рассвете, пока остальные девочки спали сладким утренним сном, она выбралась из постели, взяла давно приготовленные – украденные, как иначе? – инструменты, и заперлась в туалете. Это было самое подходящее помещение: нет говорителя, звукопоглощающая обивка на стенах, а главное – зеркала. Алина аккуратно, чтобы не расколоть, подцепила ножом одно из зеркал, выдрала его из ниши, следом – второе. Поставила их на пол в углу друг напротив друга, сама уселась посередине. Так она видела собственный затылок – замечательно! Схватила в охапку короткие мягкие волосы, примерилась. Чик ножницами – и готово, кожа на затылке оголилась. Вот она, проклятая чёрная точка!