— Уверенна!

Нельзя сомневаться! Если что-то решила делать — делай.

Рыжик вёл шлюпку аккуратно, старался, — хороший пилот получится из него со временем, когда опыта поднаберётся. Внизу тянулись бесконечные леса с редкими прогалинами каменных оползней, уходящие справа за горизонт, к океану, к освоенным людьми территориям, а слева поднимающиеся по склонам хребта, постепенно редеющие и окончательно исчезающие среди сглаженных отступающим ледником скал. Ледовый Барьер. За хребтом начиналась белая безжизненная пустыня, многокилометровый щит спрессованного тысячелетиями льда, покрывающий восемьдесят процентов поверхности планеты. Елена поймала себя на мысли, что первый раз видит Вашингтон с высоты птичьего полёта. И планета вовсе не выглядела унылой и отвратительной. Суровый, но по-своему красивый край. А летом, когда деревья оденутся листвой, здесь, наверное, вообще замечательно. Если бы не люди. Человек способен изгадить всё, к чему прикоснётся. Как ни обидно это признать.

Впереди блеснула сбегающая по склону хребта серебристо-синяя лента. Чуть левее их курса лес отступал в сторону, и на прогалине теснились несколько деревянных домиков. Должно быть, это и есть Синий Ручей. Елена тронула пилота за локоть.

— Смотри, вон посёлок. Не подлетай близко, сажай где-нибудь в лесу.

— Хорошо, командир!

Машина опустилась на каменистой отмели ниже по ручью. Пристинская вынула из-под кресла пакет с одеждой.

— Лёня, уводишь шлюпку, как только я выйду. Вернёшься по моему сигналу. Нет сигнала — не летишь. Понятно?

— Понятно, командир! Прилетаю по вашему сигналу.

Пять минут спустя машина свечой взмыла в небо. Елена проводила её взглядом — интересно, многие сейчас удивлённо следят за серебристой точкой? Какая разница, их вторжение на Вашингтон не осталось незамеченным. Разведчица повернулась и пошла вдоль ручья вверх, к посёлку.

Лес у подножья Ледового Барьера был реже и жиже, чем в окрестностях Луизианы. Всё те же чёрные узловатые деревья, но большей частью — совсем молоденькие. Под ногами шуршит не столько опавшая листва, как пожухлая, жёлто-бурая трава. Кое-где торчат низенькие кустики с глянцевыми, покрытыми маленькими бугорками красноватыми веточками. Это же набухшие почки! — догадалась Елена. И правда, весна.

Весна! На маленькой поляне рядом с пластом потемневшего, осевшего снега сквозь прошлогоднюю траву пробивались бледные стрелки-стебельки эфемеров с острыми голубоватыми бутончиками на концах. Им бы хоть один солнечный денёк, чтобы успеть отцвести! Не устояв перед соблазном, Елена опустилась на корточки и осторожно погладила пальцем нежную кожицу цветка. За спиной тихо зашуршало, заставив напрячься и медленно повернуть голову. Метрах в пяти от неё на краю поляны сидел маленький пушистый длинноносый зверёк, таращил глазки-бусинки. Вот он, первый встреченный ею настоящий абориген этой планеты. Что она знает о природе Вашингтона? Почти ничего. Крупные животные вымерли, когда под натиском движущегося от полюсов льда начали стремительно сокращаться ареалы обитания, но мелочь смогла приспособиться, рыть глубокие норы, запасаться провизией на долгую зиму, кутаться в мягкие тёплые шубы. Ледниковый период они смогли пережить, но следом пришла беда похуже — безжалостный двуногий хищник. «Теперь мы здесь хозяева! Переделаем, как нам удобно».

Зверёк смотрел настороженно.

— Не бойся, носатик! Я не буду охотиться за твоей шубкой. У меня своя есть, синтетическая.

Не поверил. Шустрым клубком метнулся в лес.

Синий Ручей оказался крошечным поселением, дома разбросаны в беспорядке, ни заборов, ни улиц. Елена подошла к первому, поднялась на крыльцо. Звонок не предусмотрен, пришлось барабанить кулаком в дверь.

— Зачем стучать, не заперто, — дверь раскрыла черноволосая широкоплечая женщина в шерстяном коричневом платье до лодыжек. Молодая, лет двадцать пять. Глаза на смуглом скуластом лице смотрели на незнакомку удивлённо и недоверчиво.

— Я ищу Брунхартов, Генриха и Алису. Вы не подскажите, где их найти?

Аборигенка не отвечала, продолжала разглядывать Елену.

— Это же Синий Ручей? — растерялась Пристинская. — Мне сказали, они здесь живут. Где их дом?

— Там, — женщина ткнула пальцем поверх левого плеча Пристинской. — За мостом сразу налево. Возле ручья.

Бревенчатый мостик с перилами Елена нашла быстро. Однако налево возле ручья дома не было. Вместо него — почерневшие камни фундамента, обгоревшие балки, покорёженное железо, не смытые дождями следы золы. Пристинская подошла к пепелищу, растерянно остановилась. А куда жильцы подевались? Или никуда не подевались, сгорели вместе с домом? Что здесь за беда случилась?!

— Дочка, это ты Брунхартов ищешь?

Разведчица обернулась. Она и не заметила, откуда появился этот старик!

— Мне Ксана сказала, что чужая Брунхартов спрашивает. У нас здесь место уединённое, на пришельцев люди глядят с подозрением. Ты уж не обижайся, что радушного приёма не получила.

— Я не обижаюсь.

— Правильно, — старик кивнул, подошёл слегка прихрамывая. — А меня Рон Морган кличут. А чаще — дедом Морганом. Я в Синем Ручье вроде старейшины.

Пристинская тоже представилась. Хотелось поскорее расспросить старика, что случилось с Брунхартами, но видела — не нужно торопить события.

— Издалека прибыла?

— Издалека.

— И как там, в твоём «далеке» люди поживают?

— По-разному.

— Значит, как и у нас… С Земли ещё не все разбежались?

Елена хотела возмущённо запротестовать, но, встретившись с проницательным взглядом не по-старчески ясных глаз, ответила коротко:

— Не все.

Они помолчали. Старик умиротворённо опустил веки, подставляя лицо лучам весеннего солнца.

— На Ваше теплеет, — произнёс он наконец. — Правильно учёные говорили, уходит ледник. Вон в этом году весна какая ранняя! Снег уже сошёл, почки на слюдянке набухли. По всем приметам лето хорошим будет.

— Вы давно здесь живёте?

— Давно. Я Синий Ручей и строить начинал. Сначала мы с женой и сыном здесь обосновались, потом и другие прибиваться стали. Те, кому не по душе законы в колонии.

— А Брунхарты? — не выдержала Елена. — Что с ними случилось?

Старик грустно вздохнул.

— Ушли они. Жаль, хорошие люди были. Пять лет, как ушли. Фронтир большой, затеряться человеку легко.

— Они что, никому ничего не сказали, собрались и ушли молчком? А дом отчего сгорел?

Морган открыл глаза. Ковырнул носком сапога обугленное бревно.

— Не просто так ушли, правильно понимаешь. И дом не сам собой загорелся. Страх человеческий их прогнал. Глупый, первобытный страх перед всем необычным. Только не буду я тебе этого рассказывать, потому как многое не понимаю. Если найдёшь их, они сами тебе расскажут.

Пристинская растерялась. Фронтир в самом деле огромен! Не будешь же в каждый посёлок соваться с расспросами, прочёсывать леса в поисках притаившихся в чаще домишек?

— Где же я их найду?!

— Не знаю, могу разве что догадки строить. Лукас, сын мой, позапрошлым летом поднимался на самый Карниз, — старик кивнул на нависающие над верхушками деревьев горы. — Там и заночевал. И говорил, что когда стемнело, видел далеко на севере за Чёрным Болотом огонёк. Никто туда ещё не добирался, а самое главное — не похож был огонёк на свет от костра. Ровный, будто от электрической лампочки. Вот я и думаю — что если это Брунхарты обосновались? Подальше от людей. Пройти туда летом нельзя — Чёрное Болото водой ледника питается, за последние годы вода поднялась, все тропки и подавно исчезли. Зимой — через перевал не проберёшься. Такая дилемма.

Шлюпка, одолев перевал, нырнула вниз. И тут же картина изменилась, исчезли бескрайние, уходящие за горизонт леса Фронтира. Ледник отступал неравномерно. Слева в каких-то двух километрах длинный белый язык упирался в отроги хребта. Талая вода, стекая многочисленными ручейками, заполняла низменность у подножия гор, образую болото. Когда-то оно было меньше и мельче, а сейчас островки ушли под воду, лишь верхушки деревьев напоминали об их существовании.