– В прямом. Господь не зря людей на мужчин и женщин разделил. Чтобы любили друг друга, плодились и размножались. А кто от воли Господней отступает, тот ущербный и есть.

– Сам ты… – зашипел Мюррей.

– Пол! – поспешно перебила его Моник. Повернула голову к Сорокину. – Пётр, мы с Натой очень благодарны вам за наше спасенье. Вы настоящий герой! Пожалуйста, не сердитесь на моих друзей. Они перенервничали, испугались. Мы ведь горожане, мы привыкли жить в безопасности и комфорте. А тут вдруг такое!

Сорокин скользнул взглядом по слою пены, покрывающему её тело. И лицо его немного смягчилось, едва заметная улыбка появилась в уголках рта.

– С чего бы мне сердиться на всякую ерунду? А благодарить меня можно разве что за спасение вашей достопочтенной начальницы. Вас я не спасал, не успел бы, при всём желании. Крыл уже коготки запустил в вашу шкурку. Ещё минута, и распотрошил бы за милую душу. Вот ваш спаситель. Это он крылу на загривок с пятиметровой высоты сиганул. Вслепую, по одному инфравизору ориентируясь. – Сорокин оглянулся и, заметив, что спутник его по-прежнему топчется за полуоткрытыми дверьми, требовательно поманил: – Ты что там застрял? Зайди, представься. Это наш егерь, Илья Альментьев.

Наконец Моник сумела рассмотреть своего спасителя по-настоящему. Высокий, одного роста с Мюрреем. По возрасту – сверстник самой Джабиры, а то и моложе. Это аккуратно подстриженная русая бородка чуть старит его, придаёт солидности. Если её убрать, лицо станет гораздо привлекательней. Мягким, почти нежным. А глаза и так красивые – серые, с голубизной. И волосы красивые – длинные, волнистые, собранные в пучок на затылке. Должно быть, приятные, когда их гладишь. Шелковистые.

Альментьев неуверенно вошёл в палату. Сунул руки в карманы и тут же выдернул. Видно, не знает, куда их деть.

– Не было там пяти метров… – пробормотал. – Я рад, что обошлось, выздоравливайте поскорее.

На мгновение взгляды Моник и егеря встретились. С ужасом она представила, как сейчас выглядит: до половины голая, залепленная жёлто-белой пеной. Страшилище, одним словом. Здоровая правая щека её полыхнула огнём. Хорошо, что на смуглой коже это не так заметно!

Альментьев смущённо потупился.

– Пётр, в самом деле, пошли. Пусть наши гостьи отдыхают.

Дверь палаты отворилась шире – вернулась врач. Сообщила:

– Санитарная машина готова к транспортировке. Можно собираться.

Лицо Сорокина вновь посуровело.

– Не доверяете нашей медицине, спешите под свои купола сбежать? Так и сидели бы там, не лезли в долину! Меньше бы хлопот было.

Моник хотела возразить, но не успела, – председатель развернулся и вышел. Альментьев поспешил следом за начальником. В самых дверях оглянулся, не замедляя движенья. Кажется, никто и не заметил этого взгляда.

Кроме Моник. Взгляд предназначался ей.

Ната расхаживала по кабинету информ-моделирования, привычно превращённому в зал совещаний. Приятно снова обрести свободу движения – остаточная хромота исчезнет через пару дней, кость срослась, боль прошла, оставив лишь память о себе. Потому и напрягаешься бессознательно, делая шаг.

– Ната, может, присядешь? – недовольно проворчал Мюррей из своего кресла. – Серьёзный разговор предстоит.

– Насиделась и належалась! И думается мне лучше, когда двигаюсь. Давай, начинай.

– Первый вопрос. О покушении на руководителя лаборатории.

– Не слишком сильно сказано?

– Не слишком! Я провёл расследование – случайность исключена. Бластер был исправен, но батарея разряжена. А их проверяют и при необходимости дозаряжают в обязательном порядке. Причём, дважды. Когда машина возвращается в ангар, и повторно, когда поступает заявка, и флайер поднимают на стартовую площадку. Кто-то знал твою страсть к вылазкам в долину, знал, что в такое время года там опасно, и специально разрядил оружие. Если бы не поселковые, ты бы погибла. И не было бы никаких улик преступления. Ведь никто, кроме вас с Моник не видел, как долго шёл бой. Но ничего, я докопаюсь, кто это сделал.

– Не нужно никакого расследования, – Ната раздражённо отмахнулась. – Я и так догадываюсь, кто за этим стоит.

– Кто? – Мюррей подался вперёд. И остальные члены совета удивлённо повернулись к руководительнице.

– Грегор Уайтакер. Это месть за то, что мы едва не убили его сына. Никто не спросит начальника космопорта, чем он занимается на подведомственной территории.

– Вряд ли, – Сорокина говорила, не отрывая взгляд от экрана ридера, словно речь шла о делах обыденных. – Во-первых, никакое это не покушение. Кто мог знать, что вы нарвётесь на стаю шлейфокрылов? Во-вторых, о том, что эксперимент мог закончиться гибелью добровольца, за стенами лаборатории никому неизвестно. Да и в стенах об этом знают восемь человек, если я не ошибаюсь, – мы, Джабира, Габи и сам Люк. Разряженный бластер – это не покушение, а мелкая пакость, и то, что она чуть не обернулась трагедией, в самом деле случайность. В-третьих, не стал бы Грегор Уайтакер такой ерундой заниматься. Он человек основательный, если бы хотел избавиться от Наты, нашёл бы стопроцентно гарантированный способ. Нет, за всей этой историей стоит женщина. Жена начальника космопорта так же свободна в передвижении по ведомству мужа, как и он сам. Если не больше.

– Эшли Уайтакер? – недоверчиво переспросила Ивон. – Что ты говоришь, женщина не способна на такую подлость.

– Наивные. Вы и представить не можете, на что способна мать, считающая, что её ребёнку грозит опасность. – Людмила повернула голову к коллегам и, улыбнувшись, добавила: – Я бы на её месте поступила гораздо жёстче.

Несколько секунд все молчали.

– Пусть так, всё равно, – согласилась наконец Гилл. – Уайтакеры – родители нашего сотрудника, влиятельные чиновники городской администрации. Мы не будем затевать с ними войну.

– Предлагаешь ждать, пока они кого-то из нас прихлопнут? – саркастически поинтересовался Мюррей.

– Я предлагаю соблюдать осторожность. На счастье, парень остался жив и здоров. А страсти со временем улягутся. – Ната посмотрела на коллег. – Или я чего-то не знаю? От меня опять что-то пытаются скрыть?

Пол шумно втянул воздух.

– Пункт два. Окончательные результаты эксперимента. Наблюдения за подопытным позволяют утверждать, что поставленная нами цель частично достигнута. Заметно улучшилось интуитивное мышление, способность к синтезу. Уайтакер стал сдержаннее, повысился уровень эмпатии. Не исключено, что некоторые процессы находятся в латентном состоянии и будут выявлены позже. Но это уже не так важно. – Не в силах сдерживаться, он расплылась в довольной улыбке. – Ната, это же победа! Мы сделали это! Человеческую личность можно корректировать.

Ната тоже улыбнулась.

– Да, пожалуй, победа.

– Это всё, что ты можешь сказать? – удивилась Ивон. – После стольких лет работы?

– А вы хотите, чтобы я попрыгала от радости? – Гилл опустилась в свободное кресло рядом с Сорокиной. – Извините, не могу пока – охромела.

– Нда… – Улыбка сошла с лица Пола. – Переходим к третьему пункту. О превышении должностных полномочий информ-аналитиком. У меня складывается устойчивое впечатление, что Людмила вносит в модель изменения, не согласованные с советом.

– Разве? – Гилл удивлённо посмотрела на Сорокину. – По-моему, ерунда. Людмила, ответь!

– Разумеется, ерунда. Во время информ-моделирования иногда возникает необходимость дополнительной, непредвиденной детализации. Что, каждый раз останавливать процесс? Я думала, вы доверяете моим знаниям и интуиции. Впрочем, я догадываюсь, что послужило причиной данного выпада в мою сторону.

– И догадываться не нужно, я скажу открытым текстом! Всю жизнь так поступаю. Информ-аналитик внесла в модель изменение, заставившее Уайтакера испытывать влечение к ней.

– Чушь, – Сорокина едва заметно повела плечом. – Для чего бы мне понадобилось влюблять в себя этого мальчика? Я что, нимфоманка? К Люку я отношусь как к младшему брату, почти как к сыну. Что в этом плохого? Не думаете же вы, что я способна нанести ему моральный ущерб? Тем более, физический?