В коридоре было темно и гулко. Никого на весь первый этаж… Лучше бы никого! Она не успела заметить, откуда они взялись. Сидели на подоконнике? Тусовались в незапертом классе? И вдруг – встали на ее пути, перегородив коридор. Трое. Гроза школы, одиннадцатиклассник Гусь и его приятели, Дылда и Пирожок. Слава и ойкнуть не успела, как ее окружили, заломили руки за спину. «Попробуешь пискнуть, убью!» – сразу же предупредил Гусь, и ее поволокли в спортзал.

Когда прижали к шведской стенке в углу, у Славы колени задрожали от ужаса перед неизбежным. Кричать в пустой школе было бесполезно: если кто и услышит, вмешиваться побоится, собственное здоровье дороже. Драться тем более глупо, каждый из троих был намного сильнее ее. Все равно сделают то, что задумали, да вдобавок изобьют до полусмерти. Нет, надеяться Слава могла лишь на странное, непонятное знание, которое начинало просыпаться где-то внутри.

Они не спешили, наслаждаясь явной беспомощностью жертвы. Гусь улыбался, потягивал какое-то пойло из баночки, Дылда и Пирожок похабно шарили глазами по телу девочки, будто уже раздевали:

– Ну что, ясновидящая, предскажи, что мы с тобой счас сделаем?

Они первыми заговорили, не догадываясь, что открываются для удара. Слава постаралась, чтобы голос не задрожал:

– Вы меня оттрахать хотите.

Парни заржали:

– Ты смотри, и правда, ясновидящая! Угадала.

Удар должен получиться быстрым и точным. Если промахнуться, на второй ни времени, ни силы не останется.

Слава начала неторопливо расстегивать кофточку на груди, сосредотачивая парней на своих движениях, отвлекая их от голоса, от слов:

– Так начинайте, чего время тянуть. Только Дылду первым не пускайте. А то он свой сифилис не долечил.

– Ты че, дура? – У Дылды отвисла челюсть. – Какой сифилис?

Но Слава следила не за ним – за Гусем. Она, конечно, понятия не имела, болел ли Дылда когда-нибудь сифилисом или чем-то другим венерическим. Но у Гуся на самом дне его сознания сидел маленький черный страх – это она видела отлично. Страх подцепить какую-нибудь гадость во время своих «приключений» и потом долго маяться по больницам, как когда-то в раннем детстве. Гусь больше всего на свете боялся инфекций. И удар достиг цели – она этот страх разбудила.

Гусь заметно побледнел, посмотрел на Дылду:

– Ты что ж не сказал, козел, когда мы с тобой в воскресенье Верке вставляли?

– Ты че, Гусь, гонишь?

Дылда уставился на приятеля. Он пока ничего не понимал и жаждал объяснений. Но страх успел заполнить всего Гуся, начал управлять его телом. Отбросив жестянку, он сжал кулак и, размахнувшись, врезал Дылде в зубы.

– Подставил, сука!

От неожиданности Дылда потерял равновесие и шлепнулся на зад. Тут же вскочил, заорал обиженно:

– За что, Гусь?!

Гусь его не слышал, страх еще не выдохся до конца. Он снова пошел в атаку. Он был вожаком и самым агрессивным в стае. Но Дылда был выше и сильнее и не привык, чтобы его били за здорово живешь. Слава услышала, как в его мозгу будто реле щелкнуло. И вместо давнишнего приятеля Дылда увидел перед собой Врага. Первобытная дикая злоба вырвалась наружу. Второй удар у Гуся не получился.

Она перевела взгляд на Пирожка, который изумленно таращился на приятелей, катавшихся по полу и с остервенением молотящих друг друга кулаками. Этот слишком труслив, чтобы быть опасным. Достаточно небольшого пенделя под зад. Слава расстегнула последнюю пуговичку.

– Так что, мне раздеваться? Трахать будешь? – Она кивнула на засунутые глубоко в карманы руки парня. – Или опять не встает?

Пирожок мгновенно выдернул руки, губы у него задрожали:

– Ты чего это? В морду хочешь?

– А попробуй. Одно слово скажу, и забудешь, что с писюном родился.

У Пирожка глаза выкатились из орбит. Он громко икнул, развернулся и бросился наутек. Слава полюбовалась на неудавшихся насильников, застегнула кофточку, подобрала рюкзачок и неторопливо направилась к выходу.

Самое главное в этой истории случилось через месяц. Пирожок подстерег Ярославу, когда та возвращалась домой, упал на колени, прямо в грязь, и, протягивая пачку мятых купюр, начал скулить, выпрашивать, чтобы она его «расколдовала» – у него в самом деле перестал «вставать» после случая в спортзале! Деньги Слава не взяла, но повеселилась вволю. В конце концов сжалилась, «сняла порчу» с Пирожка. И поняла: одного ее слова достаточно, чтобы самые дикие и иррациональные страхи людей стали реальностью.

Второй раз она действовала вполне расчетливо. Хорошее образование стоило немалых денег, а после смерти бабушки сбережений не осталось. Зато среди старых бумаг неожиданно нашлись полисы. Родители Славы предвидели, что однажды могут не вернуться из «командировки», и застраховали свои жизни на приличные суммы. Достаточные, чтобы дочь жила в относительном достатке до совершеннолетия и получила образование. Однако деньги остались невыплаченными.

Добравшись попутками до Симферополя, Ярослава явилась в страховую компанию, выложила бумаги на стол перед стареющей уставшей женщиной в богато обставленном кабинете. Женщина холодно и вежливо объяснила, что посетительница права на получение страховки не имеет, так как нет доказательств гибели ее родителей. Может, они живут где-нибудь припеваючи и знать не желают о дочери? Так что жаловаться ей не на что, все в рамках закона.

Лучше бы она этого не говорила! Особенно о законе. Но женщине дела не было до девчонки и ее претензий. Соплячка, молокососка, что она сделает? Женщине своих забот доставало. Сын-оболтус проматывает деньги в казино; не исключено, подсел на наркотики. Вдобавок сердце шалит, а операция в хорошей клинике обойдется в круглую сумму, и где-то эти деньги надо добыть. А если каждому выплачивать страховку…

Разумеется, этого она не сказала. Но думала откровенно, не скрывая эмоций. И Ярослава только криво усмехнулась в ответ.

Спустя два часа страховка была перечислена на счет, открытый на имя Ярославы Медведевой. А на следующий день, ожидая свой самолет на аэровокзале и просматривая электронную газету, Слава наткнулась на некролог со знакомым лицом на фото. Убивать она не хотела, но раз уж так вышло, жалеть не стала. Ее никто не жалел.

Теперь штабом операции стал номер «полулюкс» на втором этаже провинциальной гостиницы. Рихард просидел в нем почти весь день безвылазно, прослушивал записи разговоров Коцюбы, Пристинской и Медведевой. Старался собрать из этих фрагментов стройную схему, понять рисунок игры противника. Разгадать его тактику и стратегию. И чем дольше он этим занимался, тем меньше ему нравилась операция, которой приходилось руководить.

Изменения, происходящие с лже-Пристинской, не оставляли никаких сомнений в нечеловеческой природе ее тела. И это правильно, это вполне укладывалось в схему. Но сознание ее никаким метаморфозам не подвергалось! Оно оставалось человеческим. Все реакции были человеческими: страх, отчаяние, тоска и постепенно вытесняющая все апатия. Самое отвратительное, Пристинская не подозревала, что с ней случилось на Горгоне. Считала изменения симптомами неизвестной космической болезни. Она считала себя человеком!

И Коцюба считала себя человеком. Страшилась неизвестности, подстерегающей в завтрашнем дне, бесилась от чувства вины. Радовалась, что сама остается живой и здоровой, и стыдилась этой радости. Да, она вела себя как человек.

Зато поведение Медведевой ставило Рихарда в тупик. Он не мог разгадать, считает ли та своих подруг людьми или знает о подмене. Медведева будто ждала чего-то. И ох как хотелось Бергу хоть одним глазком заглянуть в ее мысли! Потому что собственного объяснения у него пока не было. Объяснения, которое позволило бы с чистой совестью отдать приказ о зачистке. Неожиданно для себя он начал сомневаться, казалось бы, в бесспорных и очевидных доказательствах вторжения.

Что есть человек? Определенный генетический код? Набор хромосом? Функционирующая система взаимосвязанных органов? Да, если ограничиться биологией, если свести понятие «человек», к понятию «человеческое тело», к понятию «индивид». Но как тогда быть с нашими личностями? Считать их эманацией серого вещества, заключенного в черепную коробку? Только не получается все свести к биологии. А если личность есть нечто самодостаточное, то…