Остановиться они не могли. И не пытались. Только отрывались на пару секунд, чтобы перевести дыхание. Кажется, Тассит что-то шептала в это время. Стихи? Любовные признания? Давид не мог уловить значение слов. Он плыл, отдаваясь завораживающему наслаждению. Реальность перетекала в фантазии, хотелось большего, совсем запретного. Тонкие пальцы, скользнувшие под край туники, были продолжением волшебной сказки.

Он очнулся, вынырнул, только когда Тассит наклонилась.

— Нет, так не нужно!

— Но это всего лишь поцелуй. Это не д’айри.

— Это д’айри. Мы не сможем остановиться! Мы захотим и другого.

— Пусть.

— Но я не такой, как ваши мужчины! Я могу причинить тебе боль, покалечить.

— Пусть!

— Нет, нельзя!

Чувствуя, как пылает лицо, Ароян вскочил на ноги. Не прощаясь, выбежал в коридор. В темноте, на ощупь, спотыкаясь, наскакивая на стены, добрался до своей комнаты. Залез под одеяло. С головой, свернувшись калачиком.

Всё верно, он не имеет права потакать своим извращённым фантазиям. Нельзя переносить их в реальность, их место — ночные грёзы. Нужно уснуть, увидеть Тассит во сне…

Заснуть Давид не успел. Лёгкие крадущиеся шаги зашуршали в комнате. Опять нарушение правил… два сапога пара. Дёрнулось одеяло, впуская под себя тёплое пушистое тельце.

— Дади, мы должны попробовать. Должны точно знать, что д’айри невозможен. Иначе я не смогу думать о чём-то другом! Я просто умру!

Юбку и перелину она сбросила, их тела разделяла лишь его туника. Ничтожное препятствие, устранимое слишком легко. Вновь вкус поцелуя на губах. И нет сил оттолкнуть ещё раз.

А затем — шелковистый мех её спины и плеч под руками. Мускулы бёдер становятся податливыми, разрешая. Он боялся повредить её, сломать, как хрупкую статуэтку. Боялся забыться, сделать неловкое движение. Позволял самой находить безопасный, безболезненный путь. Лишь гладил осторожно, касался губами затылка, маленьких ушек, пушистого хохолка.

Было совсем не так, как с земными женщинами. Даже не так, как в том психофильме, где они играли в львиный прайд. Он не мог сравнить это ни с чем знакомым. Он отдавался ощущениям, стараясь не соскользнуть окончательно за грань реальности. Соскользнул-таки, когда нежная плоть где-то в глубине её лона поддалась, впуская к самому сокровенному. Тут же очнулся от гортанного повизгивания и конвульсий. Ужаснулся было, а когда понял, что причина — не боль, а экстаз, перестал сдерживаться.

Эта ночь изменила мир вокруг. Ярче стали краски, звонче звуки, насыщеннее запахи. Как будто вспыхнул фонарь, освещая путь его жизни. По-прежнему не видно, что скрывается во мраке грядущего, но сделать очередной шаг больше не страшно. «Гнусные намерения» ртаари исполнились, и Давид радовался этому. Смешно становилось, когда вспоминал зловещие гипотезы, порождённые воображением. Этот мир был иным: светлым, радостным, заполненным любовью. И если он не мог пока разобраться во всём — не беда. Теперь он никуда не спешит. Он готов хоть всю жизнь провести в доме на изумрудной горе рядом с волшебной девушкой, похожей на белого пушистого мышонка.

Единственным диссонансом в новом мироощущении оказалась сага о Тайриш. Ароян начинал понимать, почему арт боялись читать её до конца. Любовная история неожиданно обернулась кровавым триллером. В древнем с’Орфе предстоял Турнир королев. Ирра, поднявшаяся на верхнюю ступень света, стала Претенденткой. Но был ли у неё шанс победить? Могущество Хранительницы огромно, она ещё долгие годы собиралась вести свой народ по пути жизни. Луч Ирра должен угаснуть, а с ним и маленький лучик Тайриш. Погаснет их любовь, такая короткая. Девушка не смогла примириться с этим. Она придумала, как помочь своей ртаари: выманить орайре Хранительницы из дворца и… убить! Сама нашла этот неслыханный доселе способ или Ирра шепнула тайком? В любом случае, ртаари не остановила её, позволила совершить.

Давид не понимал, каким образом смерть орайре могла ослабить ртаари, но автор саги в действенности этого способа не сомневался. С той же яркостью, подробностью и натуралистичностью, с какой прежде описывал фантазии Тайриш, он изображал сцены убийств. Читать такое после очередной ночи любви ни Тассит, ни Давид не могли. Отложили рукопись, спрятали подальше — «на потом».

* * *

Они не заметили, как пролетели летние месяцы, сначала шагар, следом харрар. Стук колёс повозок, спешащих к Празднику Урожая, застал врасплох даже Тассит. К счастью, Шубси, везущий дары Джасжарахо, замешкался в пути, его караван прибыл ближе к вечеру. Ачи, то и дело подгоняемые смотрителями, успели вычистить нижний ярус, проветрить комнаты, надраить до блеска умывальню, выстелить свежие коврики. Дом снова наполнился громкими весёлыми голосами. Было не так, как в преддверии Лазоревого Дня. Кхи-шош’э — праздник «семейный», «телесный», бесшабашно весёлый, поэтому в нём нет строгости и чопорности Кхи-охроэс. Это праздник Завершения, а не Начала: созрел урожай на полях, созрели яйца в телах арт. Всё хорошо в Кхарите, можно веселиться. Каждый рой отмечает Кхи-шош’э по-своему, как кому вздумается. Но и смотрители в ц’Аэре не должны чувствовать себя забытыми. И даже орайре. Поэтому на одну ночь небесный дворец превращается в тирч.

О Празднике Урожая Давид знал почти всё. Рта, побывавшие на нём, рассказывали с удовольствием. Ничего таинственного и туманного, обычное весёлое пиршество. Много еды и выпивки, приглашаются все, кто в эту ночь оказался в столице: смотрители, рта, привёзшие дары, орайре. Даже ачи празднуют — внизу, в долине. Очень весело, очень вкусно. Не думай ни о чём, если упал и заснул прямо под столом — не переживай, таков этот праздник. Нет, ртаари не придут. Возможно, они тоже празднуют где-то наверху в золотой башне, но этого не видит никто.

«Ртаари не придут», — эта фраза стала ключевой в своё время, и Давида потерял интерес к празднику. Прежде не задумывался, что придётся участвовать в нём, а сейчас это раздражало, как и присутствие посторонних в доме. В их с Тассит доме! Насмешливые и снисходительные взгляды в сторону «эшхи», нотки сочувствия в голосе Шубси и его спутников. Сочувствия ему, смотрителю, вынужденному делить д’айри с «хархи». А ведь сочувствовать должен он! Их странной слепоте, не позволяющей разглядеть самую прекрасную девушку Кхарита.

Утешало единственное — Кхи-шош’э недолог, всего одна ночь. И следующий день, чтобы отоспаться и прийти в себя. Затем рта уберутся восвояси, и жизнь вернётся в прежнее русло. Ради такой малости смотрителю не нужно перебираться на мужской ярус. Пусть празднество идёт, как должно, а Давид собирался провести это время рядом с любимой.

Всё так и получалось. Рта наскоро обмылись после дороги и завалились отдыхать, набираться сил к предстоящему веселью. Ужин в канун Кхи-шош’э не предполагался, Шубси сразу же предупредил: «нужно беречь животы!»

Смотрителям запоздалый приход каравана отдохнуть помешал. Следовало проверить привезённое из тирча, самое лучшее отобрать для празднества. Давид и не заметил, откуда выскользнули орайре с большими плетёными корзинами. Девушки были приветливыми и весёлыми, но ачи предпочитали держаться от них подальше, поэтому возиться с поклажей пришлось самому. У Арояна голова шла кругом: орайре в разноцветных туниках появлялись невесть откуда и так же внезапно пропадали. Не удивительно, что он больше следил за ними, а не за тем, что попадало под руки, то и дело получая шутливые нагоняи от Тассит.

Пока возились с дарами, солнце опустилось к самому горизонту. Тассит предложила: «Нам тоже нужно отдохнуть перед праздником. Немного поспать». Поспать? Об этом не могло быть и речи! Её аромат, смешавшись с запахом трав и пряностей, стал необычно острым, желанным. Наскоро обмывшись, они укрылись в спальне Давида. Это был не первый их раз, не второй и не третий. Тела начали приспосабливаться друг к другу, постепенно открывая тайну за тайной. Давиду показалось, что всё длилось считанные минуты. Простонал от досады, когда тёмная тень за занавесью окликнула голосом Шубси: «Дади, просыпайся! Пора во дворец!» Чёрт бы побрал этот праздник!