— Нырни ещё глубже, — посоветовала Танемото.

Она ныряла. Снова, снова. С каждым разом становилось темнее и холоднее, зато боль отступала. Где та глубина, на которой боль вовсе исчезнет?

Она посмотрела вниз. Чёрная бездна. Она висела на её краю. Невидимые твари ворочались там, тянули щупальца, готовые сотворить с ней нечто немыслимое. Боль и страх… Боль существования и страх небытия, — она балансировала на этих весах и не знала, какая чаша перевесит.

— Ты готова вернуться, если боль прекратится? Вернуться в новое тело? — полюбопытствовала Танемото.

— Да!

— Так поднимайся! Тяни!

Кому Танемото это сказала? Ей или Аните Ржавикиной? Здесь, в чёрных глубинах сущего, разницы между отдельными личностями не было. Алая ниточка связывала их в одно целое. Решившись, она ухватилась за нить, и та тут же напряглась, потянула вверх, к солнцу и воздуху. К жизни. К миру трёх измерений.

Возвращаться было больно, всё же ниточку пришили к её внутренностям. Но теперь боль делилась на двоих — нитку вытравливал человек, тоже пришитый намертво. Человек, которому она была бесконечно дорога. Её доминант.

«Вынырнули» все шестеро одновременно, громко и судорожно вдохнув. Нет, семеро! Пристинская ловила ртом воздух. Открыла глаза, ошалело уставилась на обступивших её людей. И — начала пунцоветь от макушки до пят. Ржавикина поспешно отдёрнула руку, схватила комбинезон, протянула, не зная, как правильнее: помочь одеться или отойти. Тхакур сообразил, отвернулся без подсказок, за ним и Хао Зэн. Кассис так бы и пялился на одевающуюся красавицу, но Дорадо бесцеремонно оттащила его в сторону, развернула спиной к кушетке. Тогда Анита тоже отошла. Она уже понимала, чья помощь понравится Пристинской гораздо больше.

То, что она — нет, не увидела, конечно, — познала непонятным пока органом чувств, не имело внятного объяснения… если и дальше считать сознание плодом деятельности мозга. Но если рассказ Корригана не выдумка, если сознание и есть человек, а тело — биологический терминал для взаимодействия с трёхмерной реальностью, противоречия исчезают. Тогда смерть — это отключение терминала. Затем следует погружение личности в информационную бездну Вселенной и полное её растворение, архивирование накопленных данных. Существует единственный способ не допустить этого, переподключить к другому терминалу: кто-то должен привязать тебя к себе. Накрепко и навечно, чтобы связь эта стала сильнее боли существования и страха небытия, сильнее, чем притяжение вселенского информационного архива. Случайно ли прозвучал термин «квантовая запутанность»? Наверняка нет.

Аните Ржавикиной не требовалось доказательств. Это была не гипотеза — ИСТИНА, абсолютная и неопровержимая. Она сама побывала там, заглянула за грань, из-за которой некогда явилось человечество — прежде, чем распасться на отдельные личности. Люди забыли, что они одно целое. Им надо напомнить об этом, повести за собой в глубину. Всех, кто умеет дышать. Не в силах удержать внутри переполняющую её радость, Анита шагнула к Уне Паппе.

— Мы никого не убили! Там, в глубине, смерти вообще не существует! Бесконечный круговорот информации!

Уна моргнула. Из-под реснички её выкатилась и побежала по щеке слезинка.

— Да. Смерти не существует…

Поддавшись порыву, Анита прильнула к ней и поцеловала в щеку, как раз в солёную дорожку. Вечно колючая, всех удерживающая на расстоянии охранница не отстранилась.

В десяти шагах позади них стоял, опершись спиной о пустой бак автоклава, вице-президент Фонда «Генезис» Джеймс Корриган. Тонкие губы его улыбались.

Это напоминало гиперпрыжок — краткий миг небытия, миг перехода из одного тела в другое. Но отличие было, и существенное. Пространство-время играло по-честному, а сейчас Елена ощущала себя обманутой. Причём, дважды.

Во-первых, нервные окончания не потеряли чувствительность. Яд, превративший тело в деревянную колоду, что-то сотворил с болевым порогом. Шок от первого импульса не убил её и даже не лишил чувств. Или причина была вовсе не в снадобье? Потому что она вдобавок и видела! Хотя предусмотрительно опустила веки, когда доктор Ржавикина приложила ампулу-инъектор к её руке. Разве можно видеть, когда твои глаза закрыты? А когда они лопаются от запредельного жара? Можно видеть пустыми обугленными глазницами?!

Оказывается, можно. Елена видела всё от начала до конца. Видела, как они по очереди расстреливали её в упор, как передавали друг другу оружие, целились, нажимали кнопку спуска. Видела выражения их лиц: отчаянная решимость арабского кулинара, страх выказать себя трусом и слабаком у почтенного китайского профессора, покорность перед неизбежным индийского кибернетика, старательная сосредоточенность мексиканской девочки, равнодушное безразличие доктора Лунного карантина. Доктора, когда-то спасшего ей жизнь! Елена не понимала, как она могла оставаться живой, когда лазерные импульсы спалили её кожу, изжарили, а затем превратили в золу её плоть, обуглили кости. До последнего Елена надеялась, что они не станут стрелять. Пусть бы её убил кто-то другой — Рейнфорд, Корриган. Да хоть Танемото — её бы она простила! Но не эти — земляне, лучшие из лучших, надежда человечества! Хотя бы кто-то из них должен отказаться умерщвлять её, голую и беззащитную, так мучительно! Не отказался никто. А ещё ей ужасно хотелось, чтобы вмешался Берг. Непонятно как, но вмешался, не позволил состояться экзекуции. Однако советник сидел в стороне с безучастным видом. Лишь когда полыхнул и погас последний выстрел, ей позволили «покинуть сцену», провалиться в бездну несуществования.

Второй обман был куда страшнее: она ничего не забыла! В первые секунды, очнувшись на кушетке от собственного кашля, раздирающего лёгкие, она не поняла этого. Она была слишком ошеломлена, увидев обступивших её людей, — тех самых, что убивали её, — ощутив прикосновение их рук. Инстинктивные стыд и отвращение заставили хотеть одного — поскорее прикрыть наготу. Лишь когда эластик комбинезона обтянул вернувшие былую пышность формы, Елена опомнилась. Так не должно быть! Интервал между записью ментообраза и пробуждением должен исчезнуть из её жизни. На это она надеялась, согласившись устроить «стриптиз» перед своими будущими экзекуторами, а затем играя роль бесчувственной мишени, в то время как невыносимая боль рвала не тело, но душу.

«Почему я всё помню?! — не в силах перебороть отчаяние, мысленно крикнула она Половинке. — Откуда у меня ТАКИЕ воспоминания?! Ты специально это устроила? Зачем?!» «Может быть, так тебе будет легче…» «Легче — что?! Что я должна сделать? К какой жути ты меня готовишь?!» Нет ответа. Стены Лабиринта слышат не только слова, но и любую неосторожную мысль. На Горгоне они не знали этого и едва не проиграли, а теперь ставки куда выше, и противник не повторит ошибок. Вот только он не догадывается, что их две в одной: кукла и кукловод. Пусть господин Корриган пытается понять замыслы Елены Пристинской, угадывает её тайные желания. У куклы нет замыслов и желаний. Есть лишь ниточки, за которые дёргает незамеченный «сапиенсами» Лабиринта кукловод. И бесконечное доверие к этому кукловоду. Потому что единственная надежда победить — не знать будущего. Ни одного, просчитанного противником варианта.

Миссию на Лабиринт Берг мог считать успешной. Во-первых, изуверский урок завершился благополучно, Лена Пристинская осталась жива и здорова, а пятёрка избранников получила обещанную технологию бессмертия. Во-вторых, он выполнил просьбу Дианы, ничего об этой самой технологии не узнал. Ощущал себя полным кретином, пока члены его делегации постигали секретные премудрости Лабиринта, но вытерпел. Единственное, что у него не получилось — он не смог удержать Уну на поверхности. Она таки увязалась следом за Танемото, заглянула в их пресловутые ментальные дебри. И увиденное её изменило. Впрочем, не её одну. За тот неполный час, пока длилась финальная стадия обучения, люди, прибывшие с Бергом на Лабиринт три дня назад, сделались совсем иными, незнакомыми. Чужими.