Надо вылечить еще минимум пятерых и переходить в следующую палату. CARD-браслет пиликнул, сообщая о том, что еще трое в этой комнате получили необходимое лечение. Я пересел к следующей койке и попросил дрона нейтрализовать эффект анестезии, используемой на людях, пока шла процедура лечения.

На карточке пациента красовалась фотография молодой темнокожей американки. Айша Грейс, 1985 года, запущенный случай рака костного мозга, пустившего метастазы в печень и селезенку. Стоило подействовать нейтрализатору, как девушка заговорила.

— Спасибо, кем бы ты ни был.

Проверил, действует ли маскировка. Да, все в порядке.

— Я вас не вижу, сэр. Не уходите.

— Как вы поняли, что я вообще тут нахожусь?

— Моя форма рака вызвала нарушение цикла сна. Я не могу спать, как бы сильно мне этого не хотелось.

Айше не надо было больше ничего говорить. Одна мысль о том, чтобы, страдая от непрекращающейся боли, оказаться в месте, заполненном умирающими, не в силах заснуть, вгоняла в ужас. Она уже пережила собственный ад.

— Я слышала весь ваш разговор с Френсисом. Не злитесь на него. Он старый. Боль месяцами сводила его с ума. Он испугался, что она может вернуться.

— Выбор за ним. Если вы не спали под действием лекарств, значит, чувствовали сам процесс лечения. Больно было?

Девушка лежала с широко открытыми глазами. Дорожки от слез на ее щеках еще не успели высохнуть. Она будто боялась моргнуть.

— Терпимо. Мне страшно. Вдруг боль вернется?

— Приношу извинения за неудобства. Сейчас на ваш организм действует легкий стимулятор. Скоро вы заснете.

— Спасибо. Хотя бы за надежду. Спасибо вам большое!

— Мое предложение для вас будет тем же, что и для Френсиса. Поспите, отдохните и через три дня примите решение. Жить дальше и радоваться своей удаче. Или начать выполнять мои задания. Даю слово, что никаких негативных последствий отказа не будет.

Девушка нашла в себе силы поднять руку и прикрыть лицо. Обычная инстинктивная реакция прятать слезы. Удивителен сам факт того, что ей хватило на это сил после анестезии медицинского дрона.

— Я согласна…

— Нет. Не сейчас, мэм. Любой человек, оказавшийся в этом заведении, ухватится за соломинку спасения. Я даю вам время для отказа и принятия взвешенного решения. Мне не нужно согласие, полученное под давлением или из чувства благодарности.

В коридоре прошла медсестра хосписа, понятия не имеющая о том, что творится в этой палате. Сейчас на часах десять сорок пять. Я пришел сразу после отбоя, когда пациентов уложили спать. Разумеется, в этом заведении понятие отбоя сильно размыто. Но оно есть.

— Зачем тогда вы помогаете нам, сэр?

Ее голос затихал. Глаза закрывались. Дрон вколол легкое снотворное, давая ей наконец поспать.

— Потому что вы знаете, каково это: жить без надежды на спасение.

— Спа…си…б…

Айша закрыла глаза и тихо засопела. Я проверил заряд в костюме-хамелеоне и медицинских дронах. У меня еще была пара часов до смены батареек, а медицинских картриджей для дронов хватит только на эту и следующую палату. Их расход напрямую зависит от серьезности заболеваний. Конечности восстанавливаются долго и требуют большого запаса сырья в картриджах. В хосписах, как правило, расход на одного пациента намного меньше из-за меньшего объема вмешательства.

Тихо просочившись в коридор, зашел в следующую палату, запустил шесть из семи меддронов, начав стандартную процедуру лечения. Мимо пронеслись массивные прямоугольники шириной больше полуметра и высотой в полноценный метр, так же, как и я, использующие модуль маскировки. Манипуляторы кибердокторов предварительно вводили пациентов в глубокий сон, затем вкалывали анестезию и только после этого начинали диагностику и саму процедуру лечения. Такой регламент связан с тем, что во время диагностики маскировка отключается для проведения лазерного и радиологического сканирования. А пациент мог проснуться. Крупный размер дронов связан с тем, что я использовал все пять видов доступных медицинских S-размерных картриджей, от простейшего, с мелочами вроде обезболивающего, до самого продвинутого, способного восстановить утраченные органы. Иначе такие операции в полевых условиях провести было бы невозможно.

Я вернулся в первую палату и начал пробуждать исцеленных, повторяя то же, что сказал Айше и Френсису. Пока одних лечили дроны, других я пробуждал ото сна, беседовал и снова усыплял, чтобы они не подняли шум. Для этого мне и нужен седьмой меддрон. Всего у меня восемь дронов. Последний, Помощник, — это переносной склад и вспомогательная платформа для трех дополнительных устройств типа ручного гравиподъемника или станера, для самозащиты.

До утреннего шестичасового обхода я успел обойти четырнадцать палат из двадцати имевшихся в хосписе. Где-то было по шесть человек, а где-то всего по три-четыре. Как правило, сюда кладут пациентов на паллиативное лечение, снимая боль и другие симптомы, просто помогая им спокойно прожить последние из отпущенных дней на этом свете. Я ушел только потому, что закончились картриджи в меддронах.

Вернувшись к машине, спрятанной в двух кварталах от хосписа, снял костюм-хамелеон, отключив активную термооптическую маскировку. Устало стянул с ног высокие лохматые боты с электростатической системой звукового подавления. Эти синтетические волоски нейтрализовали любой создаваемый обувью шум. Меддронов и Помощника сложил в стационарное хранилище, ящик размером со стиральную машинку, который приходилось возить в закрытом багажнике пикапа. Несмотря на скромные габариты, стационарное хранилище при наличии вещей внутри меняло их фазовое состояние, позволяя в общем объеме хранить до двадцати семи кубических метров груза. Вес груза в фазовом состоянии уменьшается примерно в десять-двенадцать раз, увеличивая массу самого хранилища. Сейчас оно весило около ста килограмм.

Фух, устал. Теперь можно уехать домой.

# 78-е сутки после теракта. Утро. Хоспис Святого Иосифа, Лос-Анджелес

Главный врач хосписа Чадо Сандрес не сразу поверил глазам, когда поднялся на второй этаж, проверяя своих пациентов. Привычным было бы слышать крики боли, стоны, бегающих туда-сюда медсестер и взгляд людей, смирившихся со своей неизбежной смертью. Но вместо этого встретила энергичная беседа пациентов, совсем не думающих умирать. Они ходили по коридору с глупыми улыбками, делали зарядку, по-старчески кряхтя и смеясь при этом над самими собой. Смех — это последнее, что можно ожидать услышать в хосписе. И самое удивительное, пациенты ждали доктора.

Войдя в первую палату, Чадо в сопровождении медсестры остановился у первой попавшейся кровати. Френсис Дэвид Монтана, шестьдесят девять лет. Глубокие морщины, седина, выцветшие от старости глаза и столь непривычный для пациента здоровый румянец на щеках. Старик смотрел в окно, довольно быстро заметив Лукаса.

— Мистер Монтана. — Лукас прочитал имя на листе с личным делом, прикрепленным к кровати. — Вижу, вам лучше. Давление в норме, а сердце бьется как у молодого.

— Это были вы, да? Не надо прикидываться, будто вы с этим никак не связаны!

— С чем связан?

— Ночью! — Старик вскрикнул, как безумец. — Это вы сюда приходили! Вы что-то со мной сделали! Отвечайте! Я скоро умру, да!? Ваше лекарство дает только временный эффект, и боль скоро вернется! Дайте мне его еще!

Лукас устало вздохнул.

— Давайте уточним. Вы проснулись ночью, сами не зная почему. Чувствовали себя необычайно хорошо. Потом какой-то неизвестный невидимый человек сказал, что вы теперь здоровы и ничего ему за это не должны. И через несколько дней он с вами свяжется.

Старик оживился, довольно улыбнулся и попытался подойти к доктору. Но дорогу ему преградил медбрат крупного телосложения.

— Я так и знал! Это все ваши фокусы! Когда боль вернется? Через час? Через два?

Фраза «Успокойтесь» имела бы сейчас обратный эффект. Боль сводила людей с ума. Сама мысль о том, что она может вернуться, ввергала пациентов хосписа в состояние паники, которая сейчас царила в голове этого старика. Люди боялись не боли. Они боялись страданий.