— Из себя.

Давид осторожно отпил ещё глоток. Даже не скривился. Русана удивлённо хмыкнула — никогда не подумала бы, что у этого хлюпика может быть такая выдержка. И тут до неё дошёл смысл последней его фразы.

— Это как? Не поняла.

— Это молоко Ишбит. Она при мне его, как это сказать…

— Сцеживала? — недоверчиво подсказала Орелик. — Из груди? Из молочных желез?

— Угу. Подставляла эти кувшинчики, и прямо в них. В мой — немножко, потом водой развела и соком. А тебе почти чистое оставила. Наверное, у тебя болезнь дальше зашла.

— Наверное, — Русана машинально кивнула.

Мысли кружили стремительным хороводом. Получается, всё это время они питались женским молоком? Чёрт, это же чужеродный белок, ничем не лучше той долбаной рыбёшки! Они опять могли отравиться! Однако не отравились... В каше концентрация молока была мизерная, вот сейчас — совсем другое дело. Нет, Ишбит такую ошибку допустить не могла, она же сама запретила есть любое мясо. Возможно, микроскопические дозы, принимаемые с орче, выработали у человеческого организма иммунитет к тканям кхиров?

Час от часу не легче. Как пить эту жидкость, зная, что несколько минут назад она была плотью Ишбит? Хотя, что в этом крамольного? На Новой Европе разводят коз, коров, лошадей — находятся любители покупать баснословно дорогое пастеризованное молоко вместо нормального, синтетического. Русана попробовала один раз козье, — ничем не хуже обычного. Но и не лучше, попробовала и забыла. А козы людям родственники куда более близкие, чем кхиры.

С точки зрения биологии такие рассуждения были правильными. Но психологически… Ишбит — не коза и не корова. А будь на её месте земная женщина? Отказалась бы Русана от такого лекарства? Если другого нет, то сто процентов, что пила бы. Но не думать об этом не смогла бы.

Орелик задумчиво погладила пузатый кувшин. Взяв за горлышко, поднесла ко рту. Жидкость больше не казалась отвратительной, просто странной. Как и сами кхиры.

* * *

Питье затянулось почти на час. Каждый новый глоток давался ничуть не легче предыдущего, а когда сосуд наконец опустел, Русана в изнеможении рухнула на матрац и почти сразу провалилась в черноту.

Это была настоящая бездна. Она падала и падала, то и дело натыкаясь на невидимые зубья скал. Их острия рвали тело, выворачивая целые клочья её плоти. Но самое страшное ждало внизу. Она летела навстречу с убийственным дном, не ускоряясь и не замедляясь. Знала, что будет очень больно, но эта боль станет последней.

Долететь Русана не успела. Чужая рука решительно и бесцеремонно выдернула её из бредовой темноты сна. Ишбит сидела рядом, протягивая кувшин, квадратики стёкол в окне светились рассветом нового дня.

— Что, уже? — Орелик попыталась сесть и застонала. Тело ломило, будто ночью, и правда, совершала восхождение. И было до одури душно.

— Пей.

— Хорошо. Но сначала мне нужно выйти.

— Не нужно. — Арт указала на старого знакомца — горшок с крышкой. — Русит должна пить оссу и лежать. Спать. Ходить нельзя. Есть твёрдую пищу нельзя. — Взглянула на проснувшегося Арояна, добавила: — Русит с Дади нельзя делать д’айри. Дади можно ходить по дому. Можно есть орче на завтрак и на обед. Вечером — только оссу.

— Это за какие заслуги ему поблажки? Не такая уж я развалюха! — возмутилась Русана. И, поднатужившись, села.

В затылок будто молотом ударила боль. Куда сильнее, чем накануне, даже в глазах потемнело. Она сцепила зубы, готовясь подняться на ноги. Но со-ртох остановила, требовательно сжала плечо:

— Русит должна слушать. Это слова не Ишбит. Это слова Кхарит-Джуга.

— Разумеется! Куда без неё, достопочтенной! Но я не собираюсь валяться здесь, словно кукла.

— Нужно. Пить оссу и лежать. Русит следует беречь силы. Кхарит-Джуга сказала: Русит должна быть сильной, должна уцепиться за скалу. Нельзя упасть на дно. Там — смерть.

— Что? — ошарашено уставилась на неё Орелик.

— Так Кхарит-Джуга сказала. Пей.

Ишбит сунула в руки кувшин, вскочила и вышла раньше, чем Русана успела потребовать объяснений.

После «завтрака» она не спала. Лежала и размышляла над словами со-ртох. Слишком уж явно они вплетались в канву её сна, и никакого иного смысла не имели. Не выдержав, она спросила у тревожно изучающего собственную кожу Арояна:

— Дад, я сегодня кричала во сне? Разговаривала?

— Нет. Стонала иногда.

Орелик недоверчиво скривила губы. Положим, Ароян спал и не слышал, а во дворце кхиров не существует тайн — Ишбит узнала и поняла, о чём был сон. Да ну! Непосильная задача для со-ртох. Конечно, она выучила пару-тройку десятков русских слов. Но понять смысл болезненного бреда — совершенно иное. Ерунда какая-то получается!

Тем не менее, нарушить предписание таинственной Хранительницы Русана не решилась. Так и провалялась весь день то в компании скучающего Арояна, то одна, когда друг уматывал бродить по дворцу.

Ночь получилась похлеще предыдущей. Летела она теперь быстрее, и каждый удар о скалу был больнее. Утром долго не могла прийти в себя, лежала, борясь с накатывающими волнами боли. Ароян тоже притих, не бегал по дому, а большую часть дня валялся на матрасе, жалобно постанывая. Кажется, и его начало пронимать.

На третье утро Русана проснуться не смогла. Смутно ощущала, как её трясут за плечи, как приподнимают голову, как губ касается шершавая твёрдость обожжённой глины. Только вкус лекарства на какое-то время вернул в реальность. Потом опять затягивающая воронка. Вновь глоток. И голос: «Не падай! Хватайся за скалы, не бойся боли. Боль — это жизнь». Это говорила Ишбит, когда поила её своим молоком? Или голос был частью горячечного бреда? Орелик понимала, что в этих словах правда. Но дно слишком близко, а скорость полёта просто бешеная. Она хотела бы зацепиться, удержаться, но не могла! Бритвенно-острые камни полосовали плоть, стирали её, словно огромный наждак. Кровавыми ошмётками на них остались пальцы, ладони, предплечья. Культи по локоть — всё, что уцелело от когда-то сильных, умелых рук. Как она могла удержаться?!

«Не бойся боли!» Она никогда ничего не боялась! Русана швырнула искалеченное тело на смертоносную стену. Раскинула руки, распласталась. Скальные зубья рванули плоть, вспарывая, выворачивая наизнанку, протыкая насквозь. Тьма тут же вспыхнула ослепительно-белым. Падение оборвалось.

В этот раз Русана проснулась сама. Именно проснулась, а не вынырнула из забытья, влекомая чужой рукой. Открыла глаза. Стоял тусклый зимний день. Она всё так же лежала посреди комнатушки на матрасе. Ишбит рядом не было. Значит, правда, сама проснулась.

Орелик осторожно приподнялась на локте, разглядывая себя. Сыпь пропала. И боль ушла из тела. Осталась лишь ужасная слабость, да ощущение влаги на коже. Вспотела во сне? Ещё как! Мокрая от пяток до корней волос.

— Дад! — тихо окликнула она лежащего лицом к окну мужчину.

Ароян тут же развернулся. Лицо измученное, глаза красные.

— Руся, ты очнулась? Слава Богу! Ты почти трое суток не могла прийти в сознание. Как себя чувствуешь?

Русана прислушалась к ощущениям. Пожала плечом.

— Есть очень хочется. Дад, спроси у Ишбит — теперь можно? Я бы целый котёл их дрянного орче слопала.

— Ага, я мигом!

Ароян поспешно вскочил и, не удержавшись, пошатнулся. Русана спросила обеспокоено:

— Ты плохо себя чувствуешь? Может, тебе нельзя ходить?

— Нет, мне уже лучше! Побегу, скажу Ишбит, что ты очнулась. Она будет рада.

* * *

Болезнь отступила, а через неделю и вовсе сошла на нет. Скорое выздоровление получилось неожиданным и непонятным, Давид должен был найти ему какое-то объяснение. Пусть нелогичное и неправильное по меркам человеческой науки, но внутренне непротиворечивое.

Итак, кхиры не нуждались в вакцинах и медикаментах. Эволюция снабдила их надёжным оружием против враждебной микроорганики, превратив, по сути, в живые фармакологические фабрики. Возможно ли такое? Теоретически, наверное, нет. Практически — да. Ничего похожего на гангрену и столбняк, этих бичей любой примитивной цивилизации, кхиры не знали. Они не боялись виталинских аналогов лепры и чумы, холеры и оспы, сифилиса и гриппа, сотен иных невидимых врагов, с которыми человечеству пришлось вести тысячелетние безжалостные войны. Не боялись не по собственному глупому неведению, не потому что жили в исключительно стерильной среде, а потому, что располагали мощнейшей защитой.