— Я?.. Второй?.. Сын?.. Дуба?..

— Второго, — мягко поправила принцесса.

— Второго дуба?..

Было похоже, что волна понимания залила не только пожар недоумения, но и кухню осознания, дом разумения, а вместе с ним — и всю деревню соображения.

— Так получается… что я… Принц? Я?..

— Ты, ты, — кивнула ласково Эссельте, подхватила чиновника под ручку и повлекла в дом. — Где твоя уважаемая родительница?

— Н-на кладбище?.. — пробилось сквозь трясущиеся губы первое вразумительное слово.

— Умерла? — разочарованно взметнулись брови Серафимы.

— Д-два года назад… В-вслед за отцом… п-почти… ч-через месяц… — пробормотал атлан.

— Твой отец — король Дуб! — поучительно напомнил калиф.

— Н-но погодите… Вы утверждаете… но… этого ведь не может быть! Король никогда не был в Красной Стене! — растерянно и беспомощно воззрился на него атлан.

— Зато ваша матушка… была за ее пределами, — стараясь быть максимально тактичным и с легкостью достигая прямо противоположного результата, проговорил Иван.

И тут несколько иной аспект свалившегося на него наследничества дошел до ошарашенного атлана.

— Стойте… Но ведь если мой отец — Дуб… Король Дуб… то это значит… это значит… — слова чиновника сошли на нет, словно камень, катящийся с горы, уперся в забор.

— Это значит, что мать ваша… мать вашу… — проникся в кои-то веки щекотливостью ситуации миннезингер и принялся за подбор подходящих выражений, смело соперничая тактичностью с Иванушкой.

— Да что вы такое говорите про мою мать!!! — побагровел хозяин дома, вырвался из рук принцессы и вперил руки в бока. — Если она однажды оступилась, обманутая каким-то мерзавцем, это не значит, что я позволю каждому проходимцу болтать про нее всякую пакость! Хоть король, хоть не король!!!..

— Так ты знаешь?!.. — опешила гвентянка. — Про… э-э-э… свое… происхождение?.. Вне брака?..

— Я — законный сын Кедра и Рябины из Красной Стены! — гордо откинул голову атлан и, кажется, даже стал выше. — И не надо меня путать с этим ублюдком Анчаром!

— Что?..

Если бы мокрый саван вдруг опустился с неба и накрыл всю компанию, эффект не был бы настолько полным.

— А… и… где… — через несколько секунд сумел выдавить Иванушка.

— Кто? — неприязненно наморщил лоб управляющий.

— Этот… ублюдок… Анчар… — подсказала Сенька.

— Он? — на высокомерной физиономии хозяина отразилось презрение, смешанное с отвращением — то ли по отношению к сводному брату, то ли к гостям, которым он понадобился. — Не имею ни малейшего представления. Отец прогнал его из дому… в смысле, отправил учиться куда-то за границу… когда ему было пятнадцать. И с тех пор мы не получали от него ни единой весточки. Не могу сказать, что мы очень убивались по этому поводу. И если у вас больше нет вопросов — прощайте. Мне нужно привести себя в порядок перед началом рабочего дня!

И рельефная медная дверь цвета нового самовара захлопнулась перед их всеобщим носом со звуком крышки саркофага.

— Это он так пошутил? — загробным голосом выдавил Масдай.

— Ушел, и всё? — изумляясь невежеству горного смотрителя, поднял брови и ошалело захлопал пушистыми ресницами калиф.

— И даже не пригласил отдохнуть с дороги?.. — словно не веря в произошедшее, медленно проговорила Эссельте.

выспренно продекламировал поэт и отвернулся от крыльца с таким видом, словно более унижающего его достоинство зрелища он не наблюдал отродясь.

— Это точно… — болезненно покривился Агафон в улыбке, вспоминая прием, оказанный им с Иваном в прошлом году покойным Дубом Третьим.

— Ниточка порвалась… — выдохнул, будто извиняясь за какую-то личную провинность, Вяз.

Всеобщее молчание было знаком согласия.

Порвалась ниточка, на которой висела безопасность Белого Света, и как ее связать, или где найти другую — не знал никто.

— Ну, так что? Мы отсюда так и уйдем — не солоно и не хлебавши? — оглядела друзей царевна, точно в поисках опровержения своим словам.

Но его не последовало.

Иван поднес было руку к дверному молотку, но подумал секунд с несколько и уныло опустил.

— Боюсь, что да, Сень, — не поднимая глаз, проговорил он. — Боюсь, что на этот раз… как бы поточнее выразиться…

— Не знала, что тебе известны нецензурные слова, — невесело хмыкнула его супруга.

— Не известны, — криво усмехнулся Иванушка. — Но иногда я об этом очень жалею.

— Ну, и куда мы теперь? — звякнул топорами Олаф, тяжело спускаясь с красных каменных ступеней на выложенную таким же булыжником дорожку.

— Позавтракаем на постоялом дворе?.. Подумаем?.. — нерешительно предложил Ахмет и оббежал взглядом друзей — не найдется ли у кого иных предложений.

Но предложений не было, комментариев тоже, и маленький отряд пересек мощеную широкими квадратными плитами площадь, вышел на главную дорогу деревни и уныло поплелся к замеченному с воздуха постоялому двору. Притихший Масдай мерно покачивался на плече отряга в такт его неспешным шагам. Агафон, ступая неуверенно и покачиваясь, словно пьяный, цепко держался за предложенную Кирианом руку, опираясь другой на посох уже не как на символ волшебной мощи, но как на надежную и прочную палку. Остальные шли, понурив головы и не находя слов для разговора[591].

В шахтерском поселке царила предутренняя суматоха: рабочие собирались на дневную смену, и жены их и матери поспешно растапливали плиты и паковали узелки с сухим пайком. В курятниках хлопотали несушки, пытаясь уберечь отложенные за ночь яйца от зорких глаз и цепких рук хозяек, скрипели колодезные вороты на перекрестках, поднимая из недр горы ледяную, с привкусом меди, воду, любопытные козы покидали свои сарайки и отправлялись проверять, сильно ли изменился за ночь окружающий мир и нельзя ли чего-нибудь в нем нашкодить или стянуть… От суеты взрослых просыпались дети, но под ногами у родителей не мешались, стойко ожидая своей очереди на кормление. На разномастную компанию внимания не обращал никто: мало ли чудного народа из иноземья с обозами за литьем приезжает… Лишь бы не стырили чего, а ходить да глазеть — пускай ходят. А что ковер управляющему не продали — так, видать, в цене не сошлись…

Оставив деревню позади, угрюмая команда сбилась в плотную кучку и потащилась по безлюдной дороге к маячившему в сотне метров от них постоялому двору.

И не увидела, как за ее спинами из-за косоватого курятника на отшибе осторожно высунулась голова.

Убедившись, что взоры удаляющегося отряда надежно устремлены под ноги, в темный булыжник и такое же недалекое и темное будущее, и оглядываться назад не собирается никто, голова пропала. Но уже через несколько секунд она появилась снова — на этот раз в сопровождении остального тела и еще одного — более высокого роста, с едва подрастающей темной порослью на скальпе со следами ожогов.

И выражения их физиономий отчего-то наводили на мысль, что будущее только что потерпевшей сокрушительное поражение антигаурдаковской коалиции через несколько секунд станет еще более недалеким и гораздо более темным, чем она могла бы сейчас предположить.

Безмолвно переглянувшись, мужчины встали плечом к плечу, лицами к медленно удаляющейся группе, подняли правые руки на уровне груди ладонями вперед, склонили головы направо, напоминая теперь сборную поселка по синхронной гимнастике, выполняющую отработанную программу, и быстро и в такт зашевелили губами.

Вокруг обращенных к противнику ладоней заклубились, замерцали два проворно увеличивающихся в размерах и плотности фиолетовых облачка — и слились в одно.