— Право же…

— Мы теперь обязаны вам многим, и если вы готовы простить нас и разрешите исполнить наш долг, то как честный угонщ… человек мы готовы распахнуть двери нашего сердца гению непорочной красоты!..

И город пал.

— Право же, лентяи, чего, чего вы там копаетесь?! Перебирайте ногами, бездельники, уволю всех!..

— Да, хозяйка…

И паланкин мощностью в четыре носильщицких силы не в ногу, но энергично поскакал вниз по искореженным ступеням к тускло освещенной Арене.

— Что… это?.. — ошалело вытаращил глаза арбитр.

Серафима догадалась первой и прыснула.

— Это Эссельте поручила Ахмету придумать что-нибудь с носилками для Агафона!

Угонщик паланкинов обернулся в их сторону и, чуть приподнявшись, отвесил царевне замысловатый поклон.

— Для нашего премудрого чародея я готов сделать все, что от меня зависит, даже ценой тридцать седьмого брака!..

— Ваши величества!!! Ваши высочества!!!.. — выкрик, долетевший от дверей, взмыл напуганной совой к куполу Арены и сорвался.

Глухое его эхо потерялось под хрустким топотом сапог по усеянным битым камнем и рваным металлом ступеням.

— А вот и он — больной зуб… — кисло скривилась царевна.

За его длинноногим высочеством Рододендроном едва поспевал невысокий плотный Олеандр. С трясущимися руками, потерянно бегающим по следам разрушений взглядом, морально готовящийся — и отчаянно не готовый — к еще бОльшим потерям, он вызывал сочувствие даже у еле выжившей антигаурдаковской коалиции.

Рука Иванушки непроизвольно сама потянулась к кошельку…

И была перехвачена крепкой пятерней любимой супруги.

— Ваня, требовать с него компенсацию ущерба в такой момент — неэтично. Давай повременим немного. Минут пять.

— Сеня!.. — возмущенно захлопал глазами лукоморец, не зная, принимать ли слова жены в шутку, или как всегда.

Но момент был упущен.

Владелец кучи мусора стоимостью с особняк в центре столицы с потрясенным видом проскочил мимо них, остановился у своего имущества, безмолвно и бесшумно ударяя себя руками по бокам. А к группке победителей скорым шагом, подозрительно похожим на медленный бег, приблизился наследник короны.

Но не успели юноши промолвить и слова, как принц быстро пробубнил нечто вопросительно-ободряющее и молнией метнулся к распростертому на песке чародею — и Эссельте.

— Ваше вы… — начал было задавать он вопрос, но спохватился, проклял дипломатические выверты и насколько поспешно, настолько и неудачно поправился: — Никто не пострадал?..

Голубые глаза принцессы медленно оторвались от раны чародея и окатили его высочество, как выразился калиф, позже описывая магу этот момент, ледяной водой презрения из грязной лохани гнева.

— Кроме волшебника, я имел в виду! — быстро выкрутился принц.

— Кроме волшебника, Олафа, Ивана, Эссельте, меня, Ахмета, Кириана, двух големов, сего почтенного заведения и финансового положения мастера Олеандра — абсолютно никто и ничто, — со светлой улыбкой подошла к ним Серафима.

Рододендрон намек понял, обернулся на юношей, чей внешний вид по сравнению с утренним отнюдь не улучшился, на Ахмета со свежим синяком на скуле, на Кириана, взирающего на него из узких бойниц подбитых глаз[569] с выражением завидевшего жертву снайпера, глянул на широкую ссадину на руке царевны, на модернизированный туалет гвентянки[570] — и прикусил губу.

— Сожалею, что неотложные дела не позволили мне присутствовать, когда произошел этот несчастный случай.

— Иногда неотложные дела хороши именно своей неотложностью, — согласно кивнула Сенька

— Золотые сло…ва… — начал было ответный реверанс Рододендрон и осекся, уловив второй смысл высказывания гостьи.

— Я… — медленно багровея от гнева, выговорил атлан, и снова замолк: глядя в безоблачно-честные очи лукоморской царевны, заподозрить ее даже в знании термина «двойное дно» было верхом нелепости[571].

— Да, ваше высочество? — вежливо склонил голову набок Иван, загораживая — на всякий случай — супругу плечом.

Вдобавок к разгромленной Арене и раздавленным големам, изувеченный наследник престола был бы уже слишком.

— Я… хотел сказать… что мне действительно очень повезло… ваши высочества… ваши величества… — проклиная всю дипломатию оптом и всех иностранных стерв в розницу, натужно улыбнулся принц. — И со своей стороны корона Атланды сделает всё от нее зависящее для наказания виновных… и благополучного выздоровления пострадавших.

При этих словах Рододендрону в голову пришла новая мысль, и он оглянулся по сторонам.

— Кстати, о выздоровлении…

Придворный лекарь насчет «кстати» придерживался совсем иного мнения.

Вспомнив, что вместо того, чтобы сообщить его высочеству о произошедшем, он протоптался, зажатый толпой, у стен Арены, Фикус побледнел: то, что новая династия информированность — особенно в моменты кризиса — ценила превыше всего, он знал как никто другой. Поэтому боком-боком, как бы невзначай, знахарь стал отступать, рассчитывая переждать грядущую бурю под прикрытием тихой гавани широких спин гостей, где, может, про него еще и забудут…

Но не успел.

Холодные надменные глаза королевского сына отыскали провинившегося медика, и тот сжался, словно перед ударом.

— Кстати, о выздоровлении… ваше высочество… — наложив последний стежок, подняла голову принцесса, и на ее чумазом лице отразилось волнение и растерянность. — Если бы не опека драгоценного мастера Фикуса… не знаю, как бы я пережила этот… ужас… особенно после утреннего падения… Ваш знахарь не отходил ни на шаг — по вашему приказу, несомненно… его прямой заслуги тут нет, я понимаю… но присутствие его было весьма ободряющим… и полезным. Позвольте выразить вам мою глубочайшую признательность… за вашу ненавязчивую… заботу…

Сказать, кто опешил больше — принц или его лекарь — было вряд ли возможно.

Замешательство в стане оппонентов умножил Амн-аль-Хасс.

Не обращая внимания на нарастающую международную напряженность местного масштаба, он выпрыгнул из паланкина, прижал к сердцу ладонь, к губам — пальцы, взметнувшиеся тут же в воздушном поцелуе такого накала, что ярко-помидорный окрас физиономии дамы стал заметен даже через вуаль, и проговорил:

— Не соблаговолит ли жар-птица наших помыслов подвинуться немного, чтобы самый ученый из магов, сраженный супостатами, мог возлежать смиренным грузом рядом с вашими крутыми, как склоны Шоколадных гор, бедрами, вызывая томные приступы нашей ревности?

— А-а-а… Д-да… К-конечно… — смиренно проворковала пассажирка носилок.

— Мастер Фикус, его перемещать можно? — вопросительно глянула на королевского лекаря Серафима.

Тот бросил слегка растерянный взор на Эссельте, потом на царевну, наконец, на раненого, и сдержанно покачал головой:

— С превеликой осторожностью и риском для больного. Хотя при таких травмах наука предписывает лежать в полном покое как минимум до прихода в сознание и дня два после.

— Я мог бы… предложить вашим величествам и его премудрию свой дом… хоть и покрытый теперь несмываемым позором в глазах всего Белого Света… — понурый, со стиснутыми перед грудью руками, из-за носилок выглянул хозяин Арены. — Но, может, гостеприимство искупит хоть малую толику моей вины в этом невероятном происшествии…

Антигаурдаковская коалиция, собравшаяся вокруг неподвижного друга, обменялась быстрыми напряженными взглядами.

— Если мастер знахарь считает, что дорога повредит ему… — с сомнением начал Иванушка.

— …нам придется принять ваше любезное приглашение, — вежливо склонила голову в сторону владельца разгромленной Арены Серафима.

— А далеко ли до вашего дома? — вспомнила самое важное Эссельте.

— Два квартала, ваше величество, — почтительно склонился хозяин.