Разыграть в лицах басню про лебедя, рака и щуку не позволил властный низкий голос, многозначительно откашлявшийся за спинами словно по волшебству разрастающейся и утолщающейся стены из учеников.

Оказалось, стена и впрямь была волшебная: едва неизвестный успел вдумчиво выговорить третье «кхе», как в ней образовался проход, пригодный для торжественного проезда королевской кавалькады.

Если бы он выкрикнул во всё горло «Сим-сим, откройся!», результат вряд ли бы был более быстрым и впечатляющим.

— Это что тут за собрание? — строго проговорил он, и вежливый парнишка словно растворился в толпе таких же как он юных магов.

Рядом с повеселевшими наследниками и погрустневшими их спутниками остался стоять в позе героя всея Сулеймании лишь рассудительный.

— Господин директор премудрый Шихабуддин ибн Шариф, — почтительно склонил он бритую голову в сторону первого волшебника, потом попытался заглянуть за его спину и поклонился в адрес второго. — Господин заведующий хозяйственной частью премудрый Афдал ибн Вали… Это иноземные путники, они только что прибыли, и я собирался…

Рослый грузный чародей в лиловой парчовой чалме, расшитой золотыми звездами, таком же балахоне, и со странной черно-белой курчавой бородой, вступивший в круг первым, сурово зыркнул из-под нависших бровей на рассудительного.

Тот непроизвольно вжал голову в плечи и отступил на шаг.

Грозящий землетрясениями и самумами директорский взгляд медленно переполз с бедного школяра (Уже пожалевшего о своей недостаточной рассудительности, не позволившей ему отсидеться за спинами товарищей) на его робко попятившихся однокашников, потом на маленького сухонького завуча, угодливо следившего за каждым его взором и жестом.

— Кто разрешил их впустить? — грозно вопросил руководитель среднего специального учебного заведения для сулейманских волшебников своих стушевавшихся подопечных.

— Кто посмел открыть ворота после семи часов без моего ведома?! — тут же яро поддержал его завхоз.

И тут директорский взгляд упал на Олафа.

Орлиный взор старого мага мгновенно умягчился, морщины разгладились, губы раздвинулись в блаженной улыбке, а только что гневно сдвинутые брови умильно поползли вверх и едва не скрылись под чалмой.

— Не может быть… Невероятно… Кто к нам вернулся… Глазам своим не верю… Это сколько же тебе лет, милый ты наш?..

— Скоро восемнадцать… — недоуменно произнес отряг. — А что? И почему это вы решили, что я…

— Послушай, дорогой, тебе еще восемнадцати нет, а ты уже как большой лезешь не в своё дело! Я что, с тобой разговариваю? — сердито скрестил руки на груди и выпятил нижнюю губу директор. — Я у него спрашиваю!..

И нежно протянул ладони к их транспортному средству, будто любящий родитель к блудному сыну, передумавшему блудить.

— Сколько тебе лет, дорогой мой? Отвечай, не робей, не обращай на них внимания, сами не знают, чего им надо, понаехали тут… Ну, маленький, скажи?..

— Мне семьсот семьдесят восемь, — гордо произнес ковер, и старший маг закачал роскошной, как само сулейманское звездное небо, чалмой, словно не мог отыскать больше слов, чтобы выразить охватившее его восхищение.

— Вах! Семьсот семьдесят восемь!.. Первый раз на моей памяти встречается такой почтенный экземпляр, а ведь мне через неделю будет триста!

— И мне — тоже! — вставил завхоз.

Не предоставляя гостям шанса выяснить, к чему относилось «тоже» его податливой тени, директор без запинки продолжил:

— Семьсот семьдесят восемь лет, подумать только!.. Как тебя зовут, дорогой? Не стесняйся, поведай старому Шихабуддину-аге…

— Саид Ибрагим Рахим Абдурахман Рахматулло Минахмет Амин Рашид Мустафа Масдай, — тщательно и гордо выговорил ковер каждое из своих имен.

— И кто из наших прославленных маготкачей древности имел удовольствие быть твоим отцом, Саид, голубчик? Ты меня понимаешь? Скажи нам.

Ковер, привыкший к последнему из своих имен как к единственному, смешался на пару секунд, едва не сообщив директору, что вовсе он не Саид, но вспомнил, что, вообще-то, в училище всегда было принято называть ковры по их первому имени, и смущенно переплел кисти.

— Премудрый Маариф ибн Садык, — наконец, с благоговением выговорил он.

— А-а-а, наслышан про такого, наслышан… — слегка улыбнувшись, закивал увенчанной звездной чалмой головой директор. — Мой дед рассказывал, что он был изрядный сумасброд… Дать столько имен простому ковру!.. Отбросив вековой обычай, как дырявый халат!..

— Кроме старого чудака Маарифа, такое в голову никому бы не пришло, клянусь Сулейманом… — услужливо поддакнул за его плечом Афдал ибн Вали.

— Он был самым лучшим маготкачом в истории нашего училища! — недовольный легкомысленным эпитетом, высказанным в адрес своего родителя, воинственно взъерошил ворс Масдай. — Ремесленником, до которого некоторым здесь присутствующим еще триста лет расти — и не вырасти!

— Что?.. — недоуменно заморгали и уставились на ковер главный маг училища и его хозяйственный помощник. — Что… ты сказал? Это ты сказал?

И вдруг директор с хищным прищуром бультерьера, пытающегося угадать, кто у него под ухом только что взорвал петарду, вперился в визитеров.

— Кто из вас это сказал?

— Это я сказал! — вызывающе прошуршал Масдай. — Потому что я так считаю. А еще, я полагаю, что достойнейший Афдал ибн Вали поднял бы свой авторитет на недосягаемую высоту, если бы перестал слушать всякие дошлые россказни об уважаемых людях прошлого, и судил бы о них по их делам!

Спесивые до сих пор физиономии начальственных чародеев сейчас напоминали лица хирургов, узревших скелет печени.

— Саид?.. Саид?.. Саид?..

— Ты… так… говоришь?..

— Так?.. говоришь?..

— Да, я так говорю! — еще более сердито прошелестел ковер. — Почему бы мне так не говорить? Ведь мне знать лучше, каким он был, потому что он — мой отец!

— Д-да-да, к-конечно-конечно!.. Н-никому и в голову н-не приходит… это оп-провергать! — поспешил успокоить Масдая Шихабуддин ибн Шариф, хотя, судя по его виду, сам нуждался в успокоении, а, лучше, в стакане лукоморской водки, больше всех тут присутствующих вместе взятых. — Он был… не просто самым лучшим… Он был великим! И теперь в этом можно с достоверностью убедиться собственными глазами!

— Он жив?! — позабыл дуться на директора и радостно встрепенулся Масдай.

— О, нет, милый Саид, он умер… вернее, пропал, говорят… более семисот лет назад. Может, даже вскоре после того, как продали тебя, если посчитать…

— Пропал?..

Почти физически ощутимое разочарование и дрожащая горечь в голосе ковра заставила сжаться сердце не только директора, но и друзей Масдая.

— Да, Саид. Пропал, — расстроенно развел руками директор. — Вышел прогуляться в пустыню, рассказывали старые преподаватели… и был застигнут там бурей.

— Больше его никто не видел, — довершил нехитрое повествование завхоз и поучительно закончил, обведя глазами приумолкшую толпу учеников. — Довели его чудачества…

Кисти Масдая горестно обвисли, и всем друзьям его и пассажирам стало ясно, что что бы раньше ни говорил ковер про короткий век человека и длинный — ковра, но увидеть старого маготкача он — хоть и в самой глубине души своей — до сей минуты надеялся всё равно.

— А отчего вы тогда сказали, что в его величии можно теперь убедиться самим? — почтительно присоединился к беседе старших Иванушка, понимая, что опечаленный окончательной потерей Масдай сейчас вряд ли сможет продолжать разговор, по крайней мере, некоторое время.

— А разве, глядя на вашего Саида, это непонятно? — покровительственно усмехнулся в бороду директор. — Ведь величие отцов — в их детях, а слава мастеров — в их творениях. Насколько нам известно… а то, что нам неизвестно про летающие говорящие ковры, может уместиться на чечевичном зернышке — интеллект его редко превосходит разум трехлетнего ребенка. Самые способные из них — очень нечасто — могут сравняться с пятилетним. Но слышали ли вы когда-либо про летающий ковер более разумный, чем Саид, даже в сказках?