Часть потолка, бывшая еще несколько мгновений назад над их головами, внезапно вспучилась как крышка испорченной консервы, поперла вверх, вширь, вдаль, и вдруг взорвалась, словно проткнутый булавкой воздушный шарик, осыпая находившихся под ней ассасинов кусками камня, раствора и штукатурки.

К изумлению Серафимы, в образовавшуюся дыру хлынуло солнце, небо и утро.

— Так мы всю ночь тут просидели!..

Но, не успела она как следует этому подивиться, как Масдай почуявшей спасение и волю, радостной птичкой устремился к брызжущему светом пролому.

Через несколько мгновений все четверо уже неслись по яркому весеннему небу, сопровождаемые — быстро, впрочем, отставшими с чувством выполненного долга — осами.

Отыскать потерявшихся в бурю товарищей оказалось проще, чем они полагали: место стоянки оказавшихся за бортом было видно издалека.

Ярко-оранжевый полупрозрачный с одной стороны купол, под которым на мраморном полу разместились вокруг неработающего фонтана горы разноцветных ковров и подушек, не заметить на ровном месте вообще очень сложно.

Агафон, гордый как павлин собственной победой как на музыкальном, так и на магическом поприще, при виде такой вопиющей роскоши и комфорта заметно сдулся.

Зато Серафима и Селим были вне себя от счастья.

— Слава премудрому Сулейману! Они живы! Они целы!

— Эй, засони, подъем! Так до следующей бури додрыхнуть можно!

От стука по куполу пошел мелодичный звон, и устало свернувшиеся калачиками под ткаными золотыми цветами покрывалами путники испуганно вскочили, продирая на ходу глаза. Отодвинулась штора, отделяющая женскую половину от мужской, и из-за нее встревоженно выглянули две заспанные физиономии — бледная и смуглая.

— Что там?

— Что случилось?

— Не волнуйтесь, мои прекрасные леди, сейчас я этих стукунов-то…

В припадке отваги и галантности Кириан до «окошка» добрался вперед всех.

На свою беду.

Потому что первым, что он узрел в теплые нежные минуты после пробуждения, была сверлящая его горящим взором огромная синяя, плотоядно ощерившая физиономия.

На его истошный вопль среагировали Иван и Олаф: подхватив лежащее наготове оружие, рьяно кинулись они в атаку на неизвестное чудовище… и остановились. Они-то были здесь, а чудовище — там!..

А дверь конструкцией, похоже, была не предусмотрена.

Отыскать архитектора, чтобы указать ему на вопиющий недостаток проекта, оказалось лишь немногим проще, чем выбраться наружу без двери: заметивший в быстро освобожденном менестрелем окне синерожее чудовище, впечатлительный и в лучшие моменты своей жизни Абуджалиль сделал вид, что ему срочно потребовалось что-то найти под моментально увеличившейся грудой подушек в дальнем конце купола.

При этом самооценка Агафона, доселе хмуро наблюдавшего через плечо обиженного Селима за перипетиями пробуждения приятелей, перескочила печально покинутую десять минут назад отметку «стабильно высокая» и снова стремительно рванула вверх.

Когда же недоразумение разъяснилось, и одна из секций купола стыдливо растаяла в жгучих лучах предобеденного солнца, победители ассасинов, лауреаты поэтического конкурса и просто первые из обычных людей, не только выживших в логове культа убийц, но и устроившие незабываемую ночь его хозяевам, гордо вступили под тенистые своды в объятья друзей.

Странно реагировал на появление многострадального Селима, почему-то, только Кириан. Обреченно прошептав «я так и знал», он тихо опустился на выводок упитанных подушечек под ногами, сел по-тамамски и, обхватив голову руками, начал раскачиваться из стороны в сторону, тихонько подвывая себе под нос:

— Селим-ага, позвольте узнать, что эти мерзкие ассасины сделали с вашим благородным лицом? — обеспокоенно забрал в щепоть покрытый ночной щетинкой подбородок юный чародей.

— О, Абуджалиль, успокойся! Это вовсе не мерзкие ассасины, это наш многомудрый Агафон-ага!

— З-зач-чем?.. — потеряв всякое самообладание, разинул рот и вытаращил глаза Абу.

Но вспомнив, что другая пара широко открытых карих глаз сейчас неотступно следит за развитием событий, он взял себя в руки, приосанился, откашлялся, повернулся к чародею и строго, с расстановкой произнес:

— Разреши спросить, коллега-ага, какое запрещенное законами магии и людей заклинание ты наложил на несчастного Селима?

Узнав, что это было ни что иное, как безобидный отвод глаз, помноженный на укус осы, придворный волшебник взглянул на красного и надутого как надувной рак специалиста по волшебным наукам с неприкрытым ужасом и восхищением.

— Не думаю, коллега-ага, что добиться такого эффекта при наложении банального отвода глаз вышло бы и у самого ректора Уллокрафта…

Не знающий, принимать ему сие высказывание за изысканный комплимент или не менее изысканное оскорбление, Агафон-ага кольнул пытливым взглядом конкурента, и решил игнорировать его вовсе.

— Селим, расслабься. Думай о хорошем. Сейчас я его буду снимать, — тоном именитого хирурга при виде банального аппендицита сообщил он, отступил на шаг, закатал рукава…

— Постой, Агафон-ага! — вдруг прозвучал голосок Яфьи за его спиной. — Если Абуджалиль-ага говорит, что такое заклинание не наложить и их… лектору… аге… хоть он и самый сильный чародей их… училища… но ты смог это сделать… значит, Абуджалиль-ага должен суметь его снять!

— Нет необходимости… — снисходительно начал было специалист по волшебным наукам.

— Агафон, послушай, так нечестно! — поспешно пришел на помощь бывшей наложнице калифа и закаменевшему от ужасных предчувствий Охотнику Иван. — Дай же доказать Абу, что он разбирается в магии ничуть не хуже тебя!

— Я?.. — взвился возмущенно сулейманин, раскрывая истинную сущность своего речения.

Но было поздно.

— Ну, конечно, ты! — ласково взял его за руку Олаф. — Мы в тебя верим. Правда, Яфья?

— Правда, Олаф-ага! Абуджалиль ведь такой… умный!

«Кто у нас тут умный, ребята, так это ты, девочка. Агафон на бедняге Селиме и впрямь порезвился уже достаточно. Гаурдаку не пожелаешь», — подумала Сенька, приобняла его премудрие за плечи и оттащила в сторону от операционного поля.

— Дорогу молодым.

Абу сейчас был похож на паука, запутавшегося в собственной паутине.

Он хотел покрасоваться перед Яфьей — пожалуйста.

Снимай чужое, запутанное-перепутанное неизвестно как заклинание, и красуйся.

Самодовольный индюк.

Напыщенный павлин.

Не набитый никем болван.

Бросив на Агафона испепеляющий взор, Абуджалиль вздохнул и вызвал перед глазами страницы конспектов на тему «заклинания иллюзии, их особенности, и две тысячи четыреста один возможный сбой при наложении»…

Хотя к ляпу, допущенному его премудрием, ни один из двух тысяч четыреста одного его неуклюжих предшественника подступить не смогли даже близко, как ни старались, с возвращением нормального облика старому стражнику Абу справился всего с шестой попытки.

С облегчением ощупав ставшее вновь знакомым лицо перед устало сотворенным придворным чародеем зеркалом, Селим расплылся в глупой счастливой улыбке облегчения.

И продолжил:

— Не в обиду никому будь сказано, но я с собой прежним уж было совсем распростился…

Выжатый, как простыня в руках энергичной хозяйки, выпускник ВыШиМыШи смог только вежливо склонить голову в ответ и пробормотать: «Если что — обращайтесь, Селим-ага… второй раз проще будет…»