Гвардия его неслась с отставанием всего на шаг.

Отчетливо и с выражением проговаривая такие слова, что уши выпускника ВыШиМыШи не просто покраснели, но засветились в темноте, Сенька несколькими хлесткими ударами ножа выкроила из балахона волшебника то, что некая плагиатствующая дамочка в другое время и в другом мире назовет «маленьким черным платьем», рванула мага за руку, поднимая…

И перестаралась.

Чародей, сумбурно сверкнув в воздухе голыми ногами в парчовых тапочках, боднул головой царевну в грудь, и та, не ожидая такого подвоха, повалилась спиной на выстилающие площадь Ста фонтанов плиты.

Из ее глаз полетели искры, мир закружился, закуролесил, закаруселился колесом…

Сверху, коротко охнув, приземлился Абуджалиль.

Рядом через мгновение остановился сотник.

За ним — охранники.

Конец забега.

— Руки вверх! Не шевелиться! Висельник! — грозно проревел Хабибулла.

Абуджалиль жалко сморщился, закрыл голову руками и втянул ее в плечи.

— Я… с-сдаюсь…

Конец — так конец…

Что уж он, совсем бестолковый, не понимает, что ли?..

От судьбы и сотника Хабибуллы не уйдешь…

Прославленный полководец победно усмехнулся, поставил ногу в курносом сапоге на грудь глубоко потрясенному и низко поверженному злому колдуну, и картинно взмахнул саблей.

— Простись со своей головой, проклятый чернокнижник!

— С г-головой?.. С г-головой?.. С г-головой?..

Если бы сей доблестный муж пообещал колесовать его, четвертовать, утопить в лохани с крокодилами или замуровать в осином гнезде, покорный, мирный и покладистый паренек согласился бы и смирился со своей участью безропотно, даже не сомневаясь, что дела в его печальном положении не могут обстоять как-то по-иному…

Но сотник сказал волшебное слово.

«Голова».

Это и решило участь отряда на сегодняшнюю ночь.

Потому что, кроме смирения и безответности, Абуджалиль обладал еще парочкой полезных качеств, жизненно необходимых для любого преуспевающего волшебника всех стран и народов Белого Света.

Впечатлительностью и фантазией.

И они дружно, споро и наперебой сообщили убитому неудачей вчерашнему студенту, как именно его голова будет смотреться на главных воротах дворца рядом с Казимовой, и какие еще интересные локации дворцового комплекса Амн-аль-Хассов могут быть украшены его единственной и неповторимой в своем роде частью тела.

— …с г-головой?.. — в последний раз жалко пискнул и клацнул зубами юноша. — С моей головой?!.. А-А-А-А-А-А-А-А!!!..

В следующую секунду плотный вихрь приторного розово-желтого цвета вырвался из ладоней придворного чудодея и поглотил склонившихся над ними стражей калифского покоя.

А когда улегся и растаял через несколько секунд, то приподнявшаяся было на локте и приготовившаяся к смертельной схватке Серафима снова обрушилась на остывающие плиты площади, согнулась в три погибели и забилась в конвульсиях.

Пять усатых одалисок в прозрачных шароварах и с розами наголо в руках, под предводительством лысого шароподобного евнуха в куцей набедренной повязке из кольчуги и короткой леопардовой жилетке, занесшего над головой ухваченную за хвост пушистую кошку, иной реакции у нее вызвать не могли бы даже на Лобном месте в момент исполнения приговора.

Ошарашенные стражники раскрыли рты, выронили розы, горестно стеная и панически хватаясь за новые детали своей анатомии, напрочь компрометирующие долгие годы непорочной службы для настоящих мужчин. В это же время надежно зажатая в сведенной нервной судорогой мясистой пятерне кошатина с гнусным воем опустилась всеми двадцатью когтями на лысый череп потрясенного до самой глубины, длины, ширины и толщины своей души сотника, и его пронзительный фальцет, от которого витражи полопались в окнах, изысканным контрапунктом слился с ее хрипучим вокализом…

А дальше разразился пандемониум, как писалось в таких случаях в любимой книжке ее мужа.

Только, несмотря на все своё восторженное любопытство, ни досматривать, ни требовать его повтора на «бис» Сенька не стала, а, проворно вывернувшись из-под потрясенного результатом своего испуга чародея, схватила его за руку и потащила к выходу.

Надо ли упоминать, что их отбытие на этот раз осталось абсолютно незамеченным.

— Так ты его превратил… превратил… его…ты… и кошка… вместо сабли… на голову…

Обширное чрево Селима снова всколыхнулось, и он вынужден был остановиться, чтобы в приступе неконтролируемого ржания, сопровождающегося икотой, слезами и попыткой отбить себе ляжки, не споткнуться или не налететь на забор.

Долгие годы страха, угнетения и унижения одной из самых всемогущих персон в маленьком тесном мирке старого стражника бесследно проходить никак не хотели.

Далеко позади осталась высокая, как окружающие его дома, дворцовая стена вместе с обступившими ее апартаментами знати, дорогими лавками самых богатых купцов и менял страны и изысканными чайханами и кофейнями.

Стих, запутавшись в постоянно сужающихся и переплетающихся, как влюбленные змеи, улочках испуганный рев шести луженых глоток его бывших товарищей по оружию.

Откраснел и отсмущался обрушившимся на его уцелевшую голову похвалам и на его голые ноги — взглядам голенастый герой ночи.

Отсмеялись и успокоились три девицы.

И только Селим Охотник, женолюб, сибарит и поэт, а, значит, любимый объект придирок, нападок и солдафонских шуток сотника Хабибуллы и его приближенных, сдаваться так легко и просто не желал.

Просто не мог.

Снова и снова переживая и смакуя каждое мгновение так и не увиденного им момента отмщения за его многолетние муки — именно так он расценил чудесное преображение своего начальника — Селим то и дело весело крутил головой, радостно гыгыкал и довольно хлопал по спине каждый раз заново конфузливо заливавшегося краской чародея.

— Да они часа через три всё равно примут свои исходный облик… надеюсь… — пожимал плечами Абуджалиль, смущенно опустив очи долу. — Конечно, повышенный стресс-фактор накладывающего заклинание усиливает коэффициент его стойкости раза в четыре минимум, но всё равно, больше восемнадцати часов продержаться оно не должно…

— Восемнадцать часов — то, что надо, — наконец, удовлетворенно кивнул Охотник и пригладил усы. — По часу за год. И, будем полагать, что счеты между нами сведены, о всемогущий сотник Хабибулла.

— Ты его так не любишь? — участливо вопросила принцесса.

— Нет, это он меня так не любит, о милосердная гурия северных холмов, — умиротворенно хмыкнул старый стражник. — А я его просто терплю. Вернее, терпел. Пустой, склочный и пакостный человек наш командир, да прочистит премудрый Сулейман ему мозги. Ну, да не будем про него больше думать — он свое получил по заслугам!

— Вот-вот, — неохотно вернувшись из комедии в драму, невесело подтвердила Серафима. — Давайте лучше подумаем, куда нам всем теперь податься…

— Как — куда?.. — изумленно остановился Охотник. — Мы же ко мне шли?!.. Моя Зейнаб обрадуется — слов нет! Дочка с мужем и внуками, разумеется, уже спят давно, но мы через их комнату осторожно пройдем, чтобы не разбудить, а дальняя каморочка, хоть и небольшая совсем, но трех прекрасных пэри вместить сможет всегда. А наш премудрый чародей и на крыше поспит, с сыновьями… Когда переоденется, конечно. Дабы не вносить в неокрепшие умы смущенье и разлад.

Премудрый чародей заалел как надвигающаяся заря, судорожно дернул неровный подол своего мини-балахона к коленкам, и пристыженно уставился в землю.

— Извини, Абу… перестаралась я… — со вздохом развела руками Сенька, безуспешно пряча улыбку. — Но ты не тушуйся, парень — мы тут все, кроме Селима, в чем попало рассекаем, так что рассматривай это так, что ты присоединился к большинству.

Яфья хихикнула, искоса стрельнув глазами цвета темного шоколада на тощие ноги чародея, и прикрыла изогнувшиеся в лукавом смешке губы ладошкой.

Абуджалиль под ее взглядом вспыхнул, как береста на костре, яростно рванул полу так, что та затрещала… и изрядная часть ее осталась у него в кулаке.