Бесплодно прокрутившись на матрасе, набитом свежими листьями и духовитыми травами в общей сложности часа три, лукоморец капитулировал перед превосходящими силами бессонницы и тревоги, поднялся, оделся, и тихо ступая, чтобы невзначай не потревожить беспокойно ворочавшегося и постанывавшего во сне Друстана и редко, но болезненно всхрапывающего Огрина, вышел наружу.

Если бы не фонарное дерево со странными светящимися оранжевыми плодами размером с огромный арбуз, возвышающееся посреди деревенской площади и подпирающее своими изогнутыми ветвями тяжелое мрачное небо, под густой сенью крупной округлой листвы было бы совсем темно.

«Как настоящей ночью,» — не успел подумать Иван, как откуда-то из-за соседнего домика к нему подошел высокий сиххё с настороженно-любопытным взглядом и нейтральной, но постоянно соскальзывающей в вопросительные, улыбкой.

В одной руке его был то ли крендель, то ли бублик.

«С маком и кокосовой стружкой», — отчего-то подумалось Иванушке.

В другой — фонарь, сделанный из такого же оранжевого плода, как на дереве, только поменьше.

«Размером с дыню», — подыскало дотошно подходящее сравнение подсознание царевича, и желудок его тоскливо вздохнул: непривычная пища сиххё по нраву ему, похоже, пришлась не слишком.

— Добрый вечер, — вежливо прошептал царевич товарищу по бессоннице, и тут же оглянулся на только что покинутый домик: не разбудил ли его уход остальных.

Но всё было спокойно.

— Хорошей тебе ночи, человек Иван, — уважительно склонил голову сиххё и сделал радушный жест свободной от фонаря рукой. — Хочешь прогуляться? Я могу проводить тебя, показать деревню…

Только теперь Иванушка заметил, что то, что он поначалу принял за бублик, был закрученный колесом рог.

У пояса его, в ножнах из прессованной кожи, висели меч и кинжал.

Ночной сторож!

— Нет, что вы, спасибо! Не отвлекайтесь из-за меня от своих дел, — виновато улыбнулся лукоморец. — Я не хотел никого беспокоить. Просто не спится… что-то… Думал, может, если вы не возражаете, посмотрю на ваше поселение, на лес, подышу свежим воздухом, может, и засну?..

— Да, конечно, — приветливо кивнул сиххё. — Иди. Заблудиться у тебя не получится — на расстоянии трехсот метров от деревни дозоры вокруг. Дальше не заходи — для зверья, гадов, птиц ночных — самое время сейчас.

— Я не боюсь! — выпятил грудь Иван.

— Зря, — неодобрительно заметил сторож.

Отдав стушевавшемуся Иванушке свой фонарь, он поднял к плечу правую руку открытой ладонью вперед в знак прощанья, и молча скрылся там, откуда пришел.

Прогулка Ивана по сонным — в отличие от него — улицам, состоящим из разнокалиберных округлых строений, обложенных ребристой древесной корой, с конусообразными черепичными крышами и круглыми, занавешенными ткаными, украшенными разноцветными деревянными бусинами шторками, окошками, кончилась довольно быстро: лесная деревня, похоже, изначально была гораздо меньше Рудной, и даже Полевой.

Впрочем, за стенами последнего дома под своды могучего векового леса во тьму убегала дорога — две неровные колеи — словно приглашая неприкаянного лукоморца не тушеваться и продолжить изыскания.

Пока Иванушка решал, стоит ли продолжить ознакомительный тур, из крайнего дома вышла Боанн и с радушной улыбкой вручила ему глиняный кувшин с чем-то холодным и едко пахнущим.

— Спасибо, — сказал царевич.

При этом из соседнего дома выглянула незнакомая старушка и протянула ему завернутую в широкий лист булочку.

— Большое спасибо, — смущенно проговорил Иванушка.

Тут дверь дома, расположенного в паре метров от старушкиного, заскрипела и начала приоткрываться.

Это и решило вопрос о планах на вечер.

Быстро поклонившись и проговорив торопливо: «Спокойной ночи, до свидания», сконфуженный лукоморец проворно повернулся, сунул булочку в карман, и резво зашагал в чащу, глухо побулькивающий при каждом шаге кувшин подмышкой.

Незнакомый лес вокруг него тихо пересвистывался и перекликался приглушенными мелодичными трелями, поскрипываниями, поухиваниями и пощелкиваниями. В высокой придорожной траве нежным зеленым светом заманивали то ли подруг, то ли ужин круглые, размером с лукоморский рублевик, насекомые. Со ствола на ствол и с ветки на ветку перепархивали сияющие голубым, фиолетовым, розовым и бордовым мотыльки, больше похожие на птиц, сверкающие разноцветным оперением павлиньи совы, и золотистые стрекозы, не похожие ни на кого.

На толстом пне в десяти-двенадцати шагах от дороги сидела такая же толстая зверюшка — ни мышонок, ни лягушка — и, надувая пригорловые мешки, топорщила переливающуюся красноватую шерсть на боках и ритмично поквакивала, постукивая в такт голым хвостом.

Как завороженный, Иванушка сошел с дороги, осторожно, чтобы не спугнуть ночное чудо, приблизился к пню, поставил кувшин на траву в стороне, и — сантиметр за сантиметром — стал бережно наклоняться, чтобы разглядеть забавное существо поближе.

— Я давно хотел с тобой поговорить, когда рядом никого не будет, — в посапывающей шумами ночного леса тишине за его согбенной спиной вдруг раздался голос.

Иван подпрыгнул.

Зверушка — тоже.

В следующую секунду ее и след простыл.

— Друстан?.. — разочарование Иванушки можно было черпать ковшиком. — Что ты так кричишь? Напугал…

— Извини, — с таким видом, будто извинение — последняя мысль на Белом Свете и в Сумрачном мире, которая могла бы прийти ему сейчас на ум, проговорил гвентянин, и ехидно добавил: — Не знал, что тебя так просто напугать.

— Да не меня, — недовольно поморщился более чем слегка уязвленный Иван. — Ее.

— Кого? — странно встревожился лекарь.

— Ну, ее… или его… оно на пне сидело…

— А-а, на пне… — с облегчением отмахнулся Друстан от странных слов соперника поневоле, скрестил руки на груди и опустил голову, словно приготовился бодаться. — Это неважно.

— Ты, кажется, хотел о чем-то поговорить? — вспомнил Иван и безмятежно глянул на знахаря. — Я тебя внимательно слушаю. Но сначала разреши еще раз поблагодарить за твое противоядие и взрывной порошок. Это было восхитительно!.. И то, и другое, и хочу сказать. Хотя в следующий раз я был бы тебе благодарен еще больше, если бы ты предупредил меня заранее. Кхм. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

И Иванушка несколько сконфуженно потрогал печальный остаток опаленных вторично волос на почти голой голове.

Знахарь спешно опустил глаза и постарался скрыть выражение лица.

В условиях почти полной темноты и рассеянности собеседника ему это даже удалось.

— Не в обиду никому будь сказано, — оставил тем временем паленый ежик в покое и с уважением продолжил оду Друстану-огнеметчику лукоморец, — но, по-моему, такое не смог бы сделать даже Агафон. Ты его не знаешь, конечно…

Друстан невольно хмыкнул, вспоминая веселую ночь на корабле.

— Его-то? Конечно, знаю. И скажу совершенно искренне: ему с какими-то травками-корешками резону возиться нет. Гайны и выдрокобры побежали бы наперегонки, поджав хвосты, от одного взмаха его посоха.

— Ты знаешь Агафона?!

Изумлению Иванушки не было предела.

— Да. И Олафа. И Масдая. И… — голос знахаря на мгновение дрогнул, словно он готовился выложить из рукава на стол второго козырного туза. — И Серафиму.

— Как здорово! Что ж ты раньше молчал?! Где ты с ними познакомился? Когда? Я так скучаю по всем троим — кажется, сто лет их уже не видел!..

— По троим — это по кому? — настороженно оборвал Ивановы восторги Друстан.

— Ну, как?.. Ты же сам их только что назвал — Агафон, Олаф и Масдай!

— А… девушка? — нервно-надтреснутый голос гвентянина сорвался.

— Какая де… — недоуменно наморщил лоб царевич, но тут же спохватился. — А-а, девушка!.. Она тебе тоже понравилась? В нее невозможно не влюбиться с первого взгляда, правда? Ее зовут Эссельте, и она — представляешь! — дочь вашего короля Конначты, за которым мы прилетели, и сразу, как только мы выберемся отсюда, я буду просить у его величества ее руки! Ты веришь, что мы всё равно отыщем способ отсюда вы…