– Ну, у меня же горошины не было, а мне интересно стало, правда ли он из простого народа вышел… По его лицу-то не скажешь… И по манерам… Ну и, когда он ложиться стал, я туда, где он устраивался, карандаш и кинула…

– Карандаш?!.. Карандаш?!.. – возмущенно возопил граф, вынырнул из шубы и, яростно извиваясь, зашарил руками по земле. – Да там целая дубина! Меня ей все равно, что отходили! Все бока в синяках!..

– Вот видишь, я же говорила, настоящий! – обрадовано зашептала боярышня. – Вот и та принцесса тоже…

– Карандаш?!.. Карандаш?!.. По-вашему, это – карандаш?!..

– Ай!!!..

– Ой!!!..

– Мамочки!!!..

По ногам рядом стоящих с глухим стуком прошлось нечто, вырванное из-под массивного тыла графа.

– Ты что, Рассобачинский, с ума там посходил?.. – сердито прозвучало со всех сторон во тьме.

– Ты чего дерешься?!..

– Это… не я… Это… было у меня… под спиной…

– Ну, что еще у тебя там было?

– Оглобля?

– Дубина?

– У меня… Это… это… Это лопата!!! – восторженным шепотом провозгласил не верящий своим пальцам Рассобачинский. – Клянусь жизнью – это лопата!!!

– Ну, не дорого же твоя клятва стоит… – кисло проворчал кто-то справа, но воодушевленный нежданной находкой Рассобачинский только отмахнулся:

– Не время киснуть, боярин Селиверст! Время действовать!

– Уже выспался?

– Да я дело тебе говорю! Этой лопатой мы пророем путь к свободе!

– Засыплем себе могилу, ты хочешь сказать? – мрачно уточнил боярин Никодим.

– Дяденька Никодим, а я вот историю одну читала, там один тоже граф из своей камеры подкоп сделал и сбежал! Десять лет рыл!

– Верно, Наташенька! – обрадовался граф неожиданной поддержке. – Мы сделаем подкоп!

– Ты чего, Рассобачинский, тоже книжек начитался? – снисходительно хохотнул боярин Никодим. – Сколько лет, говоришь, Наташа, тот чудак копал?

– Десять! – быстро подсказала за нее Арина, ее старшая сестра, обеспокоенная, что обсуждение великих дел проходит мимо нее.

– Ну-ну!..

– Вот видишь, десять!..

– Ларишка, Ларишка, што она говорит, ашь?..

– Она говорит, десять лет!!!

– Врет, плутовка! Какие дешять! Ей вше тридшать дашь!

– А вот и не тридцать, боярыня Серапея! – обиделась Арина. – А двадцать пять с половиною!

– Какая ражница! Вще равно в девках щидишь ить еще?

– Не встретила пока героя своего романа, вот и сижу, – надулась Арина – не столько на вопрос, сколько на то, что в последние восемь лет слишком часто приходилось на него отвечать. – А за немилого-постылого я ни ногой не пойду, и не уговаривайте.

– Тебя не я уговаривать должна… – начала было объяснять положение вещей старая сплетница, но, к облегчению запунцовевшей боярышни, ее прервали.

– А я еще что-то нашла, смотрите! – раздался радостный шепот Наташи почти от самой земли.

– И я, кажись, на чем-то таком стою… – поддержал ее боярин Порфирий. – Нука-ся, нука-ся… Ну-ка, матушка, отойди-ка в сторонку!

– И у меня, кажется, под ногами что-то перекатывается…

Быстрые раскопки на дне их тюрьмы принесли узникам двадцать лопат и три ломика.

– Вот это дело, – довольно взвесил в руках заступ боярин Порфирий. – Ну, Рассобачинский, коли ты такой умный, говори, куда копаем.

– А че это я-то? – надулся граф, как мышь на крупу.

– Ну, это же у тебя отец углежогом был… А мы-то уж и забыли, которым концом лопата в землю-то втыкается… – не преминул громко напомнить боярин Никодим, чтобы все слышали и никто не забывал.

Граф грязной рукой поскреб в лысеющем затылке, раздумывая, уесть супостата или просто обидеться, но мужицкая закваска взяла свое. В такое время не ссориться надо, как какой-нибудь там аристократ, у которого предков больше, чем тараканов на кухне, а делом заниматься, подумал он, и решил мелкое сведение счетов оставить на потом.

– Отвал они там сделали, – ткнул он рукой в невидимую в темноте сторону – скорее, для себя, чем для своей артели. – Значит, народ, как этот супостат говорил, с той стороны ходить не будет, и никто не будет. А ходить они будут здесь. Значит, подкоп надо с этой стороны и рыть, чтобы сверху его не видать было. А теперь, у кого заступы – сюда подходи, у кого совки – землю после нас отбрасывать будут, а баб… женщины должны ее ровным слоем по дну разносить, чтобы, когда рассветет, сверху не заметно было, что мы копали.

– Ну, что, за работу?

– Нет, погодите еще…

Графу пришла в голову одна полезная мысль. Он задрал голову и крикнул:

– Часовой! Эй! Часовой! У тебя штаны горят и шапка светится!

Ответа не было.

– Часовой – дурак!..

Когда до них не долетело даже традиционное, родное, как березовый сок, "сам дурак", Рассобачинский набрался смелости или наглости и позвенел лопатой о лопату.

Тишина…

– Ты чего расшумелся, граф? – испуганным шепотом спросила его Конева-Тыгыдычная. – Услышат ведь!..

– Лучше пусть сейчас услышат, чем когда копать начнем, – уверенно пояснил Рассобачинский.

– Думаешь, они еще там? – приглушив, на всякий случай, голос, шепнул боярин Порфирий.

– Там… Куда они денутся, долдоны, – брезгливо поморщился граф. – Эх, ну и гадина же, это Чернослов… Таких дружинников испортил… Им сказано стоять и никого не выпускать – они от приказа ни на шаг не отступят, хоть ты тут песни пой, хоть танцы пляши, только наружу мимо них не лезь. Хотя сейчас нам это только на руку. Правду бают, нет, видать, худа без добра. Пока они стоят, истуканы истуканами, нам и за работу приняться можно.

– Ну, ты прям стратег, – благоговейно покачал головой боярин Никодим.

– А то… – довольно расплылся в улыбке граф и "отца-углежога" ему простил.

Поплевав на ладошки, Рассобачинский закатал рукава своей собольей шубы, крытой шатт-аль-шейхской парчой стоимостью в одну крестьянскую усадьбу за метр, сдвинул на затылок высокую горлатную шапку, и со смачным кряхтением вонзил заступ в стену.

И, наплевав на старую, надоевшую до судорог игру "кто благороднее", вырвалось у него еще не забытое, мужицкое:

– Эх, робятушки, понеслась!..

Библиотечный, решительно нахмурясь и закрутив усы, отправился в разведку – шпионить за Митрохой – а Елена Прекрасная снова осталась в его квартирке одна. Когда за дверкой шкафа мелькнула в последний раз и растворилась щупленькая фигурка Дионисия, Елене пришло в голову, что напрасно она не попросила его принести ей почитать какой-нибудь интересный роман, но было уже поздно. Она попыталась выйти в привычный ей мир сама, но не смогла – дверь не открывалась, словно нарисованная, и она была вынуждена смириться с положением затворницы. Невесело вздохнув, она хотела вернуться в свою комнатку, но через распахнутую дверь в кабинет хозяина увидела на полках стройные ряды книг.

"Ничего страшного не случится," – быстро сказала она себе, – "если я на минутку зайду в комнату Дионисия и одолжу у него какую-нибудь книжку. Я же не собираюсь рыться в его личных вещах, поэтому в моем поступке нет ничего предосудительного. И, к тому же, ему следовало быть немного внимательней ко мне, и оставить хоть немного книг. Должна же я чем-то заниматься здесь в его отсутствие! Хотя, не исключено, что он, всегда такой внимательный и предупредительный, специально не оставил дверь открытой, рассчитывая, что я зайду в его кабинет и сама выберу, что мне пожелается. Пожалуй, так оно и есть."

После таких размышлений, ничтоже сумняшеся, царица, осторожно ступая, как будто опасаясь разбудить спящего, неторопливо двинулась к намеченной цели – полкам.

Подойдя поближе, она радостно всплеснула руками и заулыбалась: вся полка была уставлена романами синьоры Лючинды Карамелли – новыми, прочитанными ей от корки до корки, и старыми, и потому еще не известными ей.

"Остров снов и желаний"… "Подари мне свое счастье"… "Шипы и розы проклятого сада"…" – взахлеб читала названия романов на разноцветных корешках Елена. – Этих я не знаю… А вот "Рамон и Малафея"… Какая трагичная история любви двух юных сердец! И как бессердечно было со стороны любезной синьоры оборвать роман на самом захватывающем месте! Скорее бы вышло продолжение – жду – не дождусь!..