– МОЛЧАТЬ!!! – взревел отчаянно колдун, стиснув кулаки и подняв к продырявленному потолку выпученные глаза. – Идиоты!!! Неужели не понятно!!! Это переворот!!!

– Я тебе дам – переворот… Я тебе сейчас покажу – переворот… Ух, как я…

Воевода Букаха вылез, наконец, из-за стола, обогнул его и, недобро покачивая головой, вышел на финишную прямую, ведущую к виновному в нарушении спокойствия и пищеварения честных людей.

Чернослов взглянул на него почти нежно: "Вот тебя-то мне и нужно…"

И, не произнося больше ни слова, ткнул кулаком в направлении настроенного на легкую победу воеводы и выкрикнул страшное слово.

Воздух перед ним лопнул, грохнул, взорвался каплями раскаленного свинца, и сбитый с ног ошеломленный, обожженный Букаха толстым гузном хлопнулся об пол и опрокинулся на спину, дрыгнув ногами.

– Убиваю-у-у-у-ут!!!.. – хрипло затянул было он, но, перехватив взгляд колдуна, тут же захлопнул рот и на всякий случай зажал его руками.

– Я!!! Не позволю!!! Издеваться!!! Над собой!!! – свирепо выкрикивал Чернослов, и с каждым словом со скамьи, сбитый ударом невидимого кулака, падал на пол или на стол кто-то из гостей. – Когда!!! Я!!! Говорю!!! Все!!! Должны!!! Молчать!!!..

– Стража! Стража! Ко мне! – привстал с места и тут же на всякий случай пригнулся царь Симеон. – Стража!!!..

– Ори, ори, – осклабился колдун. – Я с ними уже повстречался, и теперь они мне служат, а не тебе. А ты тут больше никто, старый дурак.

Моментально рассмотрев и тут же отбросив вариант ответа "сам дурак", Симеон гордо выпрямился и поправил съехавшую в переполохе набекрень корону.

– Я царь!!!..

– Был царь, да весь вышел.

Чернослов ткнул в его сторону пальцем, прошипел несколько слов, и головной убор лукоморских монархов приподнялся с головы Симеона сантиметров на десять, повисел несколько секунд в воздухе, словно оглядываясь, и быстро поплыл прямо в раскрытую ладонь колдуна.

– Эй, эй, постой, ты куда?!.. – кинулся было за ней царь, но непреодолимой преградой лег на его пути необъятный боярин Никодим, все еще барахтающийся, запутавшись в полах двух шуб, на полу.

– Царь теперь я, – демонстративно-медленно опустил Чернослов золотой венец на свою желтую лысину и презрительно вскинул голову. – А ты – плесень тюремная.

– Да я тебя!!!..

– Симеонушка, Симеонушка, не надо!..

– Отпусти, женщина!..

– Не пущу!!!..

И тут то ли по непонятному сигналу, то ли просто соскучившись стоять просто так в коридоре, когда тут, в зале шло без них такое веселье, его солдаты ворвались и встали за спиной у колдуна угрюмой ощетинившейся железом стеной.

– Осмотритесь по сторонам, – злобно-издевательски обвел рукой стены зала Чернослов, обращаясь к жмущимся в ужасе и отчаянии к царю – единственному центру сопротивления – боярам. – Это все вы видите в последний раз. Я брошу вас в казематы, подземелья, тюрьму или что тут есть у вас для гноения непокорных, и вы сдохнете там, если я не решу казнить вас до того. Кстати, – пришла ему в голову неожиданная мысль. – Кто-нибудь знает, где у вас тут тюрьма? Желательно в уютном мокром холодном подземелье, полном крыс, плесени, гнили и мокриц?

В толпе охнули сразу несколько женщин.

– Я знаю! – забыв даже стонать, вскочил с пола Букаха. – Я покажу! Я давно говорил, что государству нужна железная рука! Что попало делается! Хватит! Развели тут… вертеп!..[27] Вот таким должен быть истинный правитель Лукоморья! Не подумайте, что я подхалимничаю! Ненавижу подхалимов! Я ведь человек военный, простой – что думаю, то и говорю!

– Вот за это я военных и люблю, – ядовито ухмыльнулся в бороденку колдун и бросил командиру своего отряда:

– Тебе, Ништяк, кажется, денщика было надо? Вот, дарю. А остальных – в каталажку. Кончилось их время. Веди… как тебя? Козява?

– Букаха, – угодливо подсказал свежепожалованный денщик. – Но если вашему величеству угодно звать меня Козявой… Ха-ха… Очень остроумно… Я не против… Козява… Мне даже нравится… Большого ума человек… Государственного…

– Ты не против? – высоко подняв тонкие седые брови, расхохотался Чернослов. – Он не против! Ну, вот и хорошо, Козявка. Веди, да не споткнись. А то… как это ты тогда сказал? "Полетят клочки по закоулочкам?"

– Не извольте сомневаться, ваше величество – Бу… Козявка свое дело твердо знает. С младых ногтей в армии. Тут без дисциплины никуда. Без дисциплины в армии бардак. Я приказы выполнять…

– Заткнись, – поморщился Чернослов, щелкнул перед его лицом пальцами, пробормотал три непонятных слова, и Букахин рот мигом захлопнулся, как дверь на пружине, успев, тем не менее, прикусить язык.

– Болтаешь ты слишком много. Для денщика. Лейтенант ведь может и решить, что такой денщик ему не нужен, и отправить тебя к этим… в казематы…

Букаха в немом ужасе затряс головой, завращал глазами, замахал руками…

– Отныне ты будешь нем, как рыба. Пока я не передумаю. Понял? – холодно отмеряя слова как капли яда, покривил губы в брезгливой улыбке Чернослов. – А теперь иди отсюда.

Тем временем, солдаты пинками, тычками или просто волоком вытащили из-за разгромленного стола бывшее руководство страны, согнали в тесную кучу и, предводительствуемые трясущимся не то от страха, не то от радости, что все пока обошлось для него так удачно, Букахой, погнали всех по коридору к выходу.

Но тут Чернослову пришла в голову еще одна забавная мысль.

– Стоять! – приказал он, и толпа пленников, налетев на бронированную стену солдат, в испуге остановилась.

– Я думаю, не будем откладывать тело в долгий ящик, – осторожно, как будто в предвкушении чего-то долгожданного и радостного, потер Чернослов костлявые желтые руки и обвел цепким взглядом толпу лукоморской знати. – Ты, – он ткнул пальцем в царицу, – Ты – Ефросинья.

– Попрошу мне не тыкать, – гордо вскинула та голову.

– Ты – Симеон, – не обращая внимания на ее тираду, указал он на царя.

– Я не боюсь тебя, злодей!

Колдун удовлетворенно кивнул.

– Очень хорошо. А ты, – он кивнул на краснощекую девушку лет семнадцати, испуганно жавшуюся к Ефросинье, – Серафима.

– С-сераф-фима, – не сводя глаз с колдуна, как кролик с удава, кивнула та.

– От меня не скроешься, – удовлетворенно кивнул он. – Вы трое будете содержаться отдельно. В башне. Потому что вас ждет особая участь.

– Серафимушка!.. Доченька моя!.. Пустите ее!.. – рванулась Конева-Тыгыдычная к девушке, но стража отшвырнула ее.

– Старается защитить чужую девчонку… – деревянно улыбнулся колдун. – Как благородно… Как мило… Гоните их дальше, чего встали! Крысы в подвале проголодались! А этих троих – в самую высокую башню дворца! И глаз с них не спускать!

Убедившись, что коридор опустел, и лишь тройка зверского вида солдат осталась стоять у дверей на часах, Чернослов решил, что пришла пора перейти к третьей части своего плана.

Из глубин своего серо-зеленого балахона он бережно извлек заморскую выдумку в виде книжицы, отнятую им по дороге в Лукоморье у какого-то купца. Была она обтянута лакированной крокодильей кожей, с золотыми уголками и таким же золотым обрезом. Все страницы книжицы были чистыми, белее снега, лишь разлинованы простым карандашом на колонки, подписанные емкими заголовками: "Что сделать", "Когда сделать", "Зачем сделать", "Можно ли не делать", "Именины" и "Адрес голубиной почты". В верхней части каждой страницы золотыми буквами витиеватым шрифтом было начертано изречение дня. Сегодняшнее гласило: "Лучше записать и не забыть, чем не записать и забыть". К книжице прилагалось покрытое позолотой перо, золотая же чернильница-непроливайка и миниатюрное, но увесистое пресс-папье, естественно, тоже из золота.

Называлась такая штучка непонятно, но солидно: устроитель.