— Усилил свойства? — непонимающе переспросил он.

— Именно — алхимически.

— Что за бред? Алхимии не существует, — сердито ответил Ник.

— Тебя сейчас твои заблуждения волнуют больше, чем скорая смерть?

— Дай противоядие. Мы начнем разговор заново, спишем твой долг.

— Такие, как твой хозяин, долги не списывают. Не стоит принимать меня за наивного дурака, — улыбнулся я.

— Я тебя пр…

Ник не договорил: с ним повторилось то же, что и с другими. Когда он рухнул наземь, я подошел, вытащил его пистолет и направил на него.

— Вы умрете не от яда, — объяснил перед тем, как выстрелить.

Трупы я оставил лежать в лесу. С пистолета уничтожил свои отпечатки пальцев и вложил в руку Ника. А вот его мобильник забрал. И ключи от машины тоже. Вернулся к заброшенному дому, сел в автомобиль тех, кто меня похитил, и отправился домой. Машину я бросил на шоссе, прошел еще некоторое расстояние пешком, после чего вызвал такси.

До Ранда дозвониться я смог с пятого раза. Ответил мне юный женский голос.

— Кто говорит? — спросил я. — Где Ранд?

— Человек, которому вы звоните, находится в тяжелом состоянии в больнице.

— Насколько в тяжелом? Он в реанимации? — Мое сердце исполнилось тревоги.

— Нет, его уже перевели оттуда. Но больному требуется срочная операция — дорогостоящая. Его лечащий врач связался с семьей пациента, но те не в состоянии оплатить лечение. К тому же, эту операцию не делают в нашей больнице — больного надо госпитализировать в частную клинику, содержание в которой стоит также весьма внушительных денег.

— Диктуйте адрес больницы, — велел я.

Я попросил водителя везти меня к Ранду.

По моему прибытию мой водитель спал. Меня проводили к его лечащему врачу. Я поговорил с ним и узнал, что если Ранду не сделать операцию, будет беда. Нет, он не умрет, но никогда не встанет на ноги. Я подписал нужные документы и через врача договорился, чтобы Ранда перевезли в частную клинику. Затем позвонил Форсбергу и велел перевести средства на операцию и содержание в клинике. Почти все деньги, полученные мной от Нахка, ушли на это. Жалел ли я? Нисколько — жизнь друга важнее. Он пострадал за меня. И я не допущу, чтобы остаток жизни он провел калекой.

Ранду сделали операцию — успешно. Врач сказал, что он должен встать на ноги. Я вздохнул свободно впервые за много дней.

Я на такси возвращался из клиники, куда ездил проведать друга. Из-за погружения в собственные мысли я не заметил, в какой именно момент все пошло не так. Водитель резко затормозил и огласил салон отборной бранью. Я едва не стукнулся головой о переднее сиденье.

— Что стряслось? — спросил у водителя.

— Господин, клянусь, он сам свалился под колеса! — воскликнул в ужасе тот.

Я вышел из машины и обошел ее. На дороге лежал старик в поношенной одежде. Седые грязные волосы длиною до плеч небрежно закрывали часть изборожденного морщинами лица.

— В машину его, живо! — велел я и как можно аккуратнее взял за подмышки старика.

Водитель помог перенести его в автомобиль. Мы помчались в больницу. Многовато аварий за последнее время.

В больнице мужчине оказали помощь. Самой серьезной полученной им травмой оказался перелом руки. Остальные части тела чудом остались невредимы.

Разобравшись в ситуации, я понял, что машина лишь отчасти задела старика, когда тот то ли бросился под нее, то ли из-за неосторожности попал в эту аварию. Водитель затормозил почти вовремя.

Больница была обычная городская.

— За ним будет соответствующий уход? — спросил я у медсестры перед тем, как уйти.

— Как и за всеми, господин, — нетерпеливо отозвалась она. — Первая помощь ему оказана, человек будет жить. А уж носиться вокруг него никто не будет — знаете, сколько у нас больных, кроме него?

— Я понимаю, но не могли бы вы проявить чуть больше участия в жизни старика и, при надобности, позвонить мне? — попросил я, протягивая девушке бумажку с номером своего телефона и несколько приятно шелестящих купюр.

— Ладно уж…

Я не ожидал, что мне позвонят из этой больницы, но звонок поступил на следующий же день.

— Пожилой господин, которого вы вчера привезли, хочет видеть вас, — сообщила мне вчерашняя медсестра.

Я приехал в больницу. Меня проводили в палату.

Старик лежал, тяжело дыша. Волосы его были аккуратно собраны назад. Морщины на худом лице казались еще глубже, чем вчера. Глаза были тусклы, будто краски покинули их.

«И я таким однажды стану», — невольно подумалось мне. В моем сердце в этот миг странным образом сочетались сострадание и отвращение к этой воплощенной в обломке человеческого тела немощи.

— Как вы себя чувствуете, господин? — спросил я.

Тусклые, но живые глаза старика неспешно изучали меня.

— Живым благодаря тебе, сынок. — Голос его, на удивление, оказался звучным. — Ты вытащил меня из того света. Я твой должник. Только вот отплатить мне тебе нечем — карманы мои пусты, и ни на какую работу я уже не гожусь. Ушла сила из тела моего.

— Что вы, господин, вы мне ничего не должны. Вы живы — я рад этому. Как ваше имя?

— Домар, сынок.

— Я — Аксель. Вы бросились под колеса машины?

— Что ты… — Старик рассмеялся — почти беззвучно: лишь губы его обнажили беззубые десны, да затряслись плечи. — Не я призвал себя к жизни, не мне и отнимать этого небесного дара. Я ослаб, я умирал с голоду… вот и упал от бессилия.

— У вас есть дом?

— Нет, сынок, всю жизнь я служил у чужих людей, их дома и были мне пристанищем.

— Как вы оказались на улице?

— Граф, которому я служил последние пятнадцать лет, выгнал меня. Немощен я стал, чтобы продолжать вести дела его хозяйства, потому и судить господина не имею права — не обязался он меня за просто так кормить.

— Как зовут графа? — спросил я, чувствуя, как сердце сжимается от горечи и ярости одновременно.

— Викар Нильсон, сынок.

Ярость моя усилилась в сто крат.

— Домар, согласны ли вы…

— Ох, сынок, в жизни мне не выкали… давай-ка ты со мной по-простому…

— Хорошо, Домар. Согласен ли ты жить у меня и присматривать за моим питомцем?

— Хватит ли у меня сил…

— Хватит, мой питомец очень умен и особенно возиться с ним надобности нет.

— Тогда попробуем, сынок, почему нет…

Домар приехал в мой особняк из больницы. Рука его была перебинтована и подвешена на повязке. В остальном состояние его было неплохим, не считая возрастных болячек, из-за которых мужчина был слаб.

Скай произвел на старика необыкновенное впечатление. Восторг. Потрясение. Пьянящее восхищение.

Волк тоже сразу принял Домара за своего. Но на всякий случай я послал шерстяному другу сигнал, что старик — наш друг, и причинять ему зло категорически запрещено.

Я выделил комнату новому жителю своего дома. Конечно, мне не нужен был смотритель за волком — но я не хотел оскорблять старика предложением безвозмездной помощи. Вдруг он воспримет это как жалкую подачку от очередного господина? Я судил по себе — мне было бы унизительно оказаться в подобной ситуации.

За ужином мы с Домаром заговорили о Нильсонах. Незаметно я подлил ему в чай сыворотку правды.

— Плохо они к тебе относились? — спросил я.

— Смею ли я жаловаться, господин…

— Никаких «господинов» я здесь не вижу, — недовольно прервал я старика.

— Ну как же, если бы я сразу узнал, что вы барон…

— Очень жаль, что ты это знаешь, раз не можешь больше обращаться ко мне по-дружески, — сокрушенно вздохнул я. — Прошу, зови меня, как раньше.

— Ну, как скажешь, сынок… Смею ли я жаловаться? Господин Нильсон платил мне обещанные деньги за работу, лишнего не требовался, давал дополнительные выходные, если у меня возникала нужна брать их… что еще надо?

— А остальные как?

— Младшая госпожа любила подтрунивать, да она со всеми так.

— Кая?