— Мы же тебя на ремни резать будем… А не станешь говорить, а за маруху твою примемся. Сначала эту потаскушку десятка два оглоедов отдерут как следует, чтобы она даже визжать забыла как. А после будем ее топориками кромсать.

И тут пленник сдался.

На избитом лице зашевелились опухшие губы, пытавшиеся что-то сказать. Правда, почти не разобрать было.

— … Скажу… Все скажу, как на духу… Слышите? Только Варьку не троньте… — паренек зашептал чуть громче. — Знаю про Котовского… Это все пахан придумал… Я от старших слышал, что с ним говорили. Сказывали, чтобы они сами такие слухи по городу пускали… Мол, толстосумов грабил чужой фраер из военных по имени Котовский. На него же «вешали» и наше.

Когда парнишка замолчал, все сказав, что знал, старик кивнул. Это был знак для одного из его людей, что держались рядом с пленником. Тут же раздался хруст и мертвое окровавленное тело начало сползать со стула.

— Вы, ребятушки, идите пока покурите. Нам покалякать нужно, — комната сразу же опустела. Лишних ушей не было, можно было и поговорить. — А хорошо придумали стервецы.

Ухмыльнулся старик, скрываясь в темноте. Там все это время сидел еще один человек, который тоже верховодил воровским миром столицы.

— Придумали себе козырного фраера и пугали им лохов. Сами же втихаря червонцы рубили. Аж завидно даже… Надо бы нам самим этим делом заняться. Сделаем этого выдуманного Котовского своим цепным псом, которого станем спускать малехо.

— А что с Витяном? — в темноте раздался другой голос. — Тогда придется спросить с него, чтобы тему забрать.

Старик на мгновение задумался. Остановился на середине комнату, заложив руки за спину.

— Надо этого хитровыделанного сучонка сюда приволочь и до самой задницы расколоть. Пусть все расскажет, а после уже спросим с него…

Огромный зал Санкт-Петербургской императорской гимназии блистал яркими огнями величественных хрустальных люстр, свисавших с потолка. Слепили глаза отблески золоченной лепнины на стенах, переходящей в причудливую вязь барельефов. Сверкали драгоценные украшения гимназистов: старинные броши с неимоверной цены камнями, родовые печатки с магическими рунами, ожерелья из зачарованных бриллиантов.

Гимназия чествовала высоких гостей, прибывших с особым визитом и поручением от Его императорского Величества в отношении одного из воспитанников. Такого еще не было в истории заведения, чтобы гимназисту вручали столь высокие награды и зачитывали приветственный адрес в его честь.

— … Его императорского Величество Алексей Второй выражает свою благодарность педагогам благородного заведения, не покладая рук прививающим своим воспитанникам многие христианские добродетели. Неустанным трудом и самопожертвованием на ниве просвещения они несут свет Божьего знания и умножают его в неокрепших юных сердцах воспитанников….

Министа просвещения и общественного призрения, статный седобородый мужчина с благородным профилем, явно «поймал» вдохновение, выступая перед собравшимися гимназистами и педагогами. На особенно «сочной» яркой фразе он экспрессивно взмахивал руками, закатывал глаза от посетившего восторженного чувства, причмокивал губами. И в такие мгновения создавалось полное впечатление, что высокопоставленный гость невероятно счастлив оказаться здесь.

— … Разве можно иначе объяснить то проявление христианского милосердия и истинно воинского бесстрашия, что выказал ваш воспитанник? Конечно же, нельзя! Он, подобно библейскому Давиду, вышел против неистового огненного Голиафа, бушевавшего адским жаром…

Только стоявшего рядом директора гимназии не очень радовали эти красочные эпитеты в адрес его заведения. Скажем больше, его занимало совсем другое, а именно, фигура того самого гимназиста, что и выступил виновников сегодняшнего торжества.

Добролюбов едва не сверлил его глазами, мысленно препарируя каждую черточку на лице парня, каждую складку на его одежде. Что же это за фрукт такой, снова и снова возникал вопрос в его голове.

Все говорило о том, что этот юнец далеко не так прост, как казался. Достаточно было посмотреть на то, с каким достоинством, непоколебимой невозмутимостью он держится. Создавалось впечатление, что он два — три раза на дню участвовал в таких торжественных мероприятиях и десятки раз получал награды из рук таких высоких персон.

Так, какой же он к чертям мещанин, как написано в его документах⁈ Не может он быть обычным простолюдином, просто физически не может быть! Те трястись начинают, едва только подумают о благородных господах. При близкой встречи же, вообще, впадают в настоящий ступор, больше напоминающий столбняк. А этот каков? Держится холодно, отстранённо, словно и не его награждают. На лице никаких эмоций не прочесть: ни восторга, ни радости. Парень совершенно спокоен и даже немного равнодушен, демонстрируя истинно королевское достоинство. Пожалуй, даже сам Его императорское Величество не смог бы выглядеть на его месте более естественным.

А из этого что следует? Добролюбов еще раз посмотрел в сторону юнца, сличая его со только что написанным в своей голове воображением. Из этого следует то, что этот самый Рафаэль Мирский действительно может быть внебрачным сыном самого Главы Отдельного жандармского корпуса столицы Мирского Михаила Павловича. Хотя…

— Хм… — Добролюбов совсем ушел в себя, полностью выпав из праздничного действа.

В его голову вдруг пришла неожиданная мысль, которая вносила в только что выстроенные им умозаключения еще большую неразбериху.

Этот юнец может быть отпрыском и другой известной фамилии. Ведь, положа руку на сердце, о Мирском-старшем он никогда не слушал ничего порочащего и предосудительного. А при его высокой должности обязательно должна была бы всплыть хоть какая-то грязь, существуй она в реальности. Всегда есть кто-то, кто что-то слышал, что-то видел, или что-то нашел. А если главный жандарм просто кого-то прикрывает. Специально отвлекает внимание на себя. Мол, смотрите, это именно моя кровь, а не еще чья-то. Просто гениальная комбинация, позволяющая совершенно спокойно растить юнца среди благородных…

Директор вновь приготовился с головой нырнуть в хитросплетениедворянских родословных и запутанных генеалогических связей между знатными родами империи, как вдруг услышал нечто необычное. В церемонии награждения, похоже, случилась небольшая заминка.

— … А теперь, когда высочайший приветственный адрес Его императорского Величества зачитан и награды вручены, позвольте сказать еще кое-что, — заместитель министра просвещения и общественного призрения потряс руками, привлекая всеобщее внимание. — Позвольте мне напомнить некоторые положения имперского статута Почетного знака Святой Ольги. Награждение почетным знаком, согласно статуту, влечет за собой возможность получения личного дворянства для подданного неблагородного сословия. По ходатайству, поданному на высочайшее имя Его императорского Величества…

Остальное Доброблюбов, собственно, как и остальные, присутствующие, уже не слушал. В зале начал нарастать глухой шум, в котором отчетливо звучали нотки бушующей морской волны и ее ударов о берег.

Что в этот самый момент испытывал Рафи было сложно передать. В душе бушевала какая-то адская горчично-шоколадная смесь, которая наполняла его одновременно и невероятным удивлением, и жутким стыдом. Ведь, его награждали за спасение людей во время пожара, который он же сам начал. Пусть не специально и для своего спасения, но это совершенно не умоляло его вины.

И одному только Богу было известно, каких ему сил стоило держать на лице каменное выражение. Хотелось во весь голос материться, склоняя все и вся через всевозможные колена и коленца.

— Мать его, две медали и дворянство огреб за поджог, — еле слышно пробормотал парень, до сих пор не веря, что это происходит именно с ним. — Охренеть.

Но к концу торжественного мероприятия Рафи все же удалось «подальше» затолкать все эти моральные терзания. Договорился сам с собой. Святым он и раньше не был. Сейчас же, когда на кону стояла его жизнь, нравственные терзания следовало выбросить на мусорку и забыть о них, как страшный сон.