— Овечка… — рассмеялся и Аслан, раздувая ноздри в предчувствии хорошего развлечения. — Хорошая, непуганая.
— О-в-е-ч-к-а… — наконец, поддержала их Агнешка, заметившая интерес и у великого князя. — Поиграем…
— Загоним овечку, — хмыкнул амбал.
Так и называлась их давняя игра — «загнать овечку». Выбиралась жертва, которая для всей гимназии становилась отверженной. Никто не должен был с ней ни говорить, ни здороваться, ни переглядываться. Этот бедолага для всех гимназистов становился пустым местом.
Главное в такой игре было делать все медленно, постепенно, со смаком, чтобы удовольствие растянуть надолго. Особым шиком в их компании считалось, когда жертва «срывалась» и начинала «психовать». Одни замыкались в себе, другие отказывались в гимназию возвращаться, третьи с кулаками на учителей бросались. Веселуха, словом.
— Решено, поиграем, — блондин поманил всех к себе. — Евген, ты среди старшаков слух пусти, чтобы с новенькой никаких дел не вели. Аслан, на тебе мелюзга. Наведи на них побольше страха, как ты умеешь. Чтобы за версту ее обходили. И не дай Бог, кто-нибудь ей хоть карандаш или стерку подаст… А наши девочки пока что-нибудь бабское придумают для нее. И поглядим, надолго ли ее хватит. Кстати, предлагаю повысить ставки на игру. А то как-то по-нищебродски играем. Давайте по большому рублю, а?
Воротынский первым кивнул. С капиталами его рода можно было и не тысячу рублей на кон ставить, а гораздо больше. Другие же чуть замялись. Для них «большой рубль» был довольно большой суммой, потерять которую было бы не очень приятно. Особенно скривилась Кира, которая, не смотря на громкое происхождение, постоянно испытывала затруднения в средствах.
— Опа, а это что еще за типчик? — Сабуров вдруг развернулся в сторону холла и начал кого-то пристально разглядываться. — Кто-нибудь видел его раньше?
И все, словно по команде, повернулись ко входу, пытаясь понять, что могло так заинтересовать их вожака.
— Хм… Хоррош, — первой подала голос Кира, непроизвольно облизнув губы. — Какой интересный мальчик.
В холе стоял худощавый черноволосый парень, с нескрываемым любопытством посматривающий по сторонам. Вроде бы совершенно обычный гимназист, какой-нибудь дальний родственник очередной столичной шишки, каковых тут полно было. Вроде бы ничего выразительного, но что-то в нем все равно цепляло. Женщины к такому особенно чувствительны. Вот Кира с Агнешкой и почувствовали это, что не осталось без внимания остальной компании.
— Я чё, непонятно спросил? — с вызовом буркнул блондин. Интерес к новичку со стороны девиц, похоже, совсем его не порадовал. — Что это за черт? Я его раньше не видел. Кто его знает?
Все переглянулись и одновременно пожали плечами. Похоже, никто его не видел раньше.
Точно новичок. Смотрит по сторонам так, словно все видит в первый раз. Вон, даже по позолоченным барельефам стены ладонью провел. После на несколько мгновений у огромных картин замер.
— Эй⁈ Ты, ты! — Сабуров резко встал с места и повелительно взмахнул рукой. По всей видимости, решил поглядеть на новичка вблизи. — Я тебе говорю! Ты чьих будешь?
Перво-наперво хотел про род узнать. Слишком уж уверенно держался этот паренек. Причем эта уверенность была совсем не наигранной, а совершенно естественной. Последнее знающему человеку говорило об очень многом. Простолюдин или выходец из не сильно знатного рода никогда себя так не будет вести. Потому что знает: здесь, в гимназии, можно встретить тех, кто приходится родней самим «небожителям».
— Чё молчишь? Народ, этот бедняжка, кажется, язык проглотил от страха! — издевательски проговорил Сабуров, кивая на парнишку. Блондин уже был твердо уверен, что перед ним очередной отпрыск нищего рода, который перед высокородной персоной не может и слова произнести. — Я спрашиваю, ты чьих будешь? Или оскорбить великого князя хочешь?
Остальная компашка уже откровенно ржала. Вот-вот, как они думали, «деревенщина» начнет извиняться и просить прощения за несуществующее оскорбление.
Только неожиданно для всех все пошло совсем по другому сценарию, которого никто из них и предвидеть не мог.
— Ты, блондинчик, наверное, что-то попутал, — новичок вдруг широко и невероятно развязно улыбнулся, словно встретил самых близких лучших друзей, с которыми не один пуд соли съел и побывал во всевозможных передрягах. — Если своих холопов или слуг ищешь, то посмотри рядом.
Такого и особенно таким тоном Сабурову еще никто не говорил. Тот, честно говоря, даже не сразу понял, что услышал. Когда же до него дошло, то его охватило настоящее бешенство. Глаза жутко расширились, рот скривился в оскале. Настоящий зверь.
Каким-то неуловимым движением блондин перетек вплотную к новичку и схватил его за лацканы пиджака. Дернул на себя так, что ткань затрещала.
— Землю жрать теперь будешь, сучонок! — тихим, срывающимся от ярости, голосом прошипел он. — Двое суток даю, иначе тебе не жить. Сегодня поспрашивай, кто я такой… И если хорошо прощения попросишь, то сможешь и дальше воздухом дышать. Или сейчас же собирай монатки и вали в свою деревню коров за сиськи дергать.
Глаза у него налились багровым золотом, придавая взгляду какую-то мистическую глубину и выдавая магическую сущность. Он был магом с ярко выраженной огненной стихией, и в этом не было никаких сомнений. Такого злить, себе дороже.
— Судья что ли, чтобы мне срок давать? — улыбка у новичка стала еще шире. Странно, но, по виду, он совсем не испытывал страх от угроз. Одно слово, что новичок. — Не судья. Так, какого хера языком треплешь? И ручонки убери. Обломаю. А кого за сиськи дергать, и без тебя разберусь. Может и за те вон подержусь, — парнишка коротко кивнул за спину блондина, явно намекая на его девицу, «куколку» Агнешку. — И думаю, ей даже понравиться.
За спиной у Сабурова кто-то даже хрюкнул от удивления, что того еще сильнее подстегнуло.
— Да я тебя… — остро запахло паленой тканью. Казалось, еще мгновение и случится страшное.
Но вдруг гнетущая атмосфера спала. Около сцепившихся парней, словно из неоткуда, возник сам директор. Его внушительная, гороподобная, фигура нависла над обоими, схватив их словно кутят за шкирку.
— Сколько раз я говорил, что моя гимназия это не место для сор! В правилах четко написано, что в стенах заведения, под угрозой исключения, запрещены любые стычки, а уж тем более драки с использованием магических приемов, — с явной угрозой звучал грудной голос Добролюбова, обращенный больше к блондину. — А вас, господин Сабуров, я уже не раз предупреждал. Вы хотите исключения с позором? Надеетесь на свое родство с монаршей фамилией? Напрасно, более чем напрасно! Вылетите с визгом из гимназии. Интересно, как тогда ваш батюшка на клеймо хулигана и дебошира посмотрит? Уверен, вам придется несладко.
Сабуров, только что смотревший с вызовом, отвернул взгляд. Отца он откровенно побаивался, даже спорить нечего.
— А вами, сударь, я очень недоволен, — директор гимназии повернулся к новичку и, сдвинув брови, покачал головой. — Не хорошо вы начинаете свой день в нашем учебном заведении. На вашем месте и учитывая ваше происхождение нужно действовать более осмотрительно. Чувствую, с вашим мещанским происхождением вам придется очень не просто…
И надо было видеть в этот момент, какая гримаса появилась на лице Сабурова. Сначала там читалось жуткое удивление, почти шок от услышанного. Следом «полыхнуло» возмущение, тут же сменившееся гневом. Не надо было быть гениальным физиогномистом, чтобы легко «прочитать» эти эмоции.
Получалось, его, великого князя Алексея Сабурова оскорбил не просто не родовитый, а даже незнатный. Какое-то мещанское быдло с улицы посмело что-то вякать в его сторону! Да он и за меньшее в землю втаптывал, заставлял в у него в ногах валяться и землю целовать.
* * *
Признаться, Рафи шел в своей первый день в гимназию со смешанными чувствами. С одной стороны, с его настоящим возрастом (по крайней мере, он помнил себя взрослого в другом мире) бояться школьной жизни было более чем глупо. Что там может быть опасного для того, кто уже прошел все это и не раз? Чего пугаться подростковой агрессии, с помощью которой они самоутверждаются в своих глазах и глазах своих сверстников? Все это на раз просчитывается и «гасится» в самом зародыше. С другой стороны, все радикально усложняли два совершенно новых момента — магия и аристократия, которые делали взаимоотношения между гимназистами еще более запутанными и сложными.