С Ивон Бигли и Полом Мюрреем Ната познакомилась в те незапамятные времена, когда никому не нужной девчонкой-изгоем приехала учиться в Университет Кеннеди. Трудно было представить пару, более несхожую, чем эта. Высокий, жилистый и широкоплечий Мюррей, всегда уверенный в собственной правоте, резкий в суждениях, и маленькая пухленькая Бигли, мягкая, умеющая найти компромисс в любых обстоятельствах. И всё же в них было нечто общее – силач и атлет Пол был начисто лишён тупой «мачости», а в кудрявой блондинке Ивон не было ни грана не менее тупой женской покорности. Оба они были прежде всего людьми, отзывчивыми, чуткими, – умными, разумеется, – а затем уже парнем и девушкой. Наверняка поэтому они и стали друзьями Наты, и с каждым годом эта дружба крепла. Пожалуй, это и не дружба уже была – почти кровное родство. Ивон и Пол заботились о неприспособленной к повседневной жизни подруге, как о младшей сестрёнке, хоть была та их ровесницей. Без этой поддержки Гилл не стала бы ни руководителем лаборатории нейролингвистики и физиологии мозга, ни признанным авторитетом среди научной элиты Империи. Сгинула бы в этом мире, который всегда ощущала чужим. В мире воинствующей маскулинности, где таким, как она, отводилось место людей второго сорта. «Первосортными» были «настоящие женщины, знающие своё место». А к высшему принадлежали мужчины. Нет, не так, – Мужчины, с большой буквы. Именно они когда-то колонизовали огромный кусок спирального рукава Галактики для своих потомков, построили Империю. Первопроходцы, воины, властители. Гордые обладатели Y-хромосомы.

В юности Ната страдала от собственной «второсортности». Потом смирилась. Мир таков, каков есть. «Боже, даруй нам милость: принимать с безмятежностью то, что не может быть изменено, мужество – изменять то, что должно, и мудрость – отличать одно от другого», – сказал некогда Рейнгольд Нибур, весьма неглупый человек. Хоть и мужчина. На счастье, в научном мире гендерную сегрегацию выпячивать было не принято, талант и заслуги значили больше, чем пол. Гилл нашла свою вполне уютную нишу. Ивон и Пол заменяли ей семью, лаборатория – дом, наука – всё остальное. И пусть этот мир живёт, как ему вздумается, доктору нейролингвистики его не исправить. Ната была уверенна в этом… пока не прочла доклад Клер Холанд.

Гипотеза, изложенная на удивление чётко и логично для области, от научной логики далёкой, придавала разговору вкус и аромат экзотической сказки. Бигли то и дело удивлённо и недоверчиво посматривала на новую знакомую, покусывая ноготок на мизинце. Мюррей иронично кривил губы, раз за разом листая статью. Он же первым и высказал своё мнение. Резко и безапелляционно, как обычно:

– Большего бреда я в жизни не читал.

Холанд побледнела. А Ната улыбнулась незаметно. В отличие от визитёрши, она безошибочно расшифровывала реплики друзей.

– Это слишком сложно для понимания неспециалистами в вашей области, – уклончиво добавила Ивон. – Очень специфическая гипотеза.

Холанд оглянулась на неё, с мольбой перевела взгляд на Гилл. Ната подавила улыбку, заговорила, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально:

– Гипотеза интересная, безусловно. Но проверить её истинность экспериментально, думаю, невозможно. Ни один здравомыслящий исследователь не станет с этим связываться, рисковать собственной репутацией.

– Я поняла. – Холанд резко поднялась, одёрнула пиджачок. – Очень жаль. Я надеялась, что вы не пойдёте на поводу у догм.

Она шагнула к столу, быстро взяла футляр со своим докладом, сунула в карман, развернулась.

– Эй-эй, так не пойдёт! – Мюррей вскочил ей наперерез. – Мы с женой вещи паковать собираемся, а ты на попятный?

– То есть? – Холанд ошарашено уставилась на него. – Вы же сказали, что мой доклад – бред?

– И повторю неоднократно. Но кто сказал, что бред не может стать объектом научных исследований?

В середине XXIII века Всемирный Совет Старой Земли попытался организовать карательную экспедицию на планету Лабиринт. Ни один учебник истории, ни одна энциклопедия не упоминали, что объединило непримиримых соперников, борющихся за господство на планете-праматери и в Дальнем Космосе. А это был вовсе не вызов, брошенный мировому сообществу таинственным фондом «Генезис», не пренебрежение его руководства международными законами и общепринятой моралью. Даже не страх перед скрывавшимися за вывеской «Генезиса» мутантами-эмпатиками, считавшими себя следующей ступенью в эволюции человека. Правда была грубее и прозаичнее. Объединило конкурентов стремление завладеть результатами «мерзких», «богопротивных», «противоестественных», «антинаучных» экспериментов, ведущихся в подземельях Лабиринта.

Попытка оказалась неудачной. Планета исчезла раньше, чем союзники высадили на ней десант. Её взорвали со всеми обитавшими в недрах химерами, превратили в облако астероидов то ли сами хозяева, то ли кто-то ещё. Но один крейсер «Генезиса» сумел прорвать заслон Объединённого Звёздного Флота и уйти в гиперпрыжок. Кто был на его борту, какую информацию увозил и куда? Эти вопросы остались тогда без ответов. И каждый из вчерашних союзников заподозрил, что оказался обманутым. Хрупкое равновесие, полтораста лет державшееся на Земле, рухнуло окончательно. Человечество перестало существовать как единое целое. На счастье, планет, в той или иной мере пригодных для колонизации, в Дальнем Космосе было достаточно, поэтому закончилось всё не тотальной войной, а стремительным расселением, больше похожим на бегство крыс с тонущего корабля.

Неудавшейся атакой на Лабиринт закончилась история Старой Земли, но не история «Генезиса». В начале XXVI века терраформисты продолжающей расширяться Галактической Империи наткнулись-таки на следы пропавшего крейсера. В Имперском Правительстве давным-давно забыли о тех временах, когда требовалось считаться с чужим мнением, оглядываться на докучливых соседей-соперников. Да и сами эти соседи остались за многие десятки и сотни парсеков. А соперники… их не было вообще.

Прерванные когда-то эксперименты возобновились на одном из окраинных миров Империи. На Альбионе, в специально созданном для этого институте специально построенного города.

Спустя месяц исследовательский план группы Гилл был подготовлен и отправлен руководству института на Альбионе. Известное в научных кругах имя Гилл с одной стороны, застой в исследованиях других групп с другой, сделали своё дело. Ещё через два месяца Ната вошла в седьмую лабораторию полновластной хозяйкой.

Первым делом они привычно распределили обязанности. Бигли возглавила химико-физиологическую часть проекта, Мюррей – практическую евгенику, Гилл координировала и направляла работу, а также вдвоём с Холанд занималась самым неординарным на этот раз – теоретическим обоснованием будущих исследований. Персонал пришлось подбирать заново – то ли новый руководитель пришёлся не по вкусу, то ли ушлые конкуренты переманили, но из прежнего состава лаборатории продолжили контракт только трое. Два техника из обслуги, дядьки лет под пятьдесят, а третья…

Первый раз эту очень смуглую темноволосую девушку Ната увидела спустя неделю после того, как прилетела на Альбион. Она зашла проинспектировать, как отдел Ивон подготовился к работе. Ассистент-биохимик Моник Джабира скромно стояла в углу за колонной микроскопа и украдкой поглядывала на неё. Их взгляды встретились всего на секунду, и девушка тотчас потупилась. Но секунды оказалось достаточно. Вечером, лёжа в постели, в своих огромных – социальный статус на Альбионе чтили столь же свято, как и патриархальные предрассудки, – до жути пустых, апартаментах, Ната вдруг отчётливо представила взгляд этих тёплых тёмно-карих глаз. Что в нём было? Интерес, удивление, робость. И ещё что-то…

Она вспоминала глаза Джабиры снова и снова. А потом поняла, что начинает искать повод заглянуть в химотдел. Каждый раз Моник тушевалась, отвечала на вопросы невпопад. Лишь когда Гилл отворачивалась, решалась посмотреть на неё. Но Ната чувствовала эти взгляды затылком! Такое не могло продолжаться долго, нужно было сделать что-нибудь решительное. Но, чёрт возьми, что?! Она поняла, что в свои тридцать с большим хвостиком представления не имеет о том, как знакомиться, что ни разу не ходила на свидание. Что никогда не влюблялась! Уверена была, что ей эта «болячка» не грозит. Ошиблась…