Корриган на глубинном уровне выглядел вполне по-человечески, однако эмоции его прятались за надёжной бронёй. Уна решила не соваться туда. Куда интересней было рассматривать разноцветных рыбок-делегатов. Особенно когда Танемото предложила им убить Пристинскую, поверить на слово, что та воскреснет. Как они замерцали, затрепыхались, заражая друг друга подспудными желаниями. Невзрачная американка, вечно воюющая с комплексом несуществующей неполноценности, хвастун-араб, китаец, страшащийся собственной трусости, индус, для которого долг перед нацией служил оправданием любой мерзости. И русская, больше всего на свете жаждущая добраться до истины, свято верящая, что та может быть одна-единственная, с большой буквы. Они все были чертовски любопытными, на этом Танемото их и поймала. А когда они сделали то, что от них требовалось — убили цинично и безжалостно, — отступать стало поздно, Танемото уволокла их в бездну. Уна думала, что там им и кают: те, кого она сама в прошлом «притапливала», превращались в безвольных марионеток. Но эти пятеро оказались вполне «глубоководными». Вначале они, разумеется, инстинктивно запаниковали, но Танемото не топила их, а учила нырять на глубинные уровни сознания, пользоваться врождёнными «жабрами». Уна Паппе с ужасом поняла: они ничем не отличаются от неё самой! Вернее, отличаются единственным — не осознают своих способностей и потому не обзавелись панцирями.

Ужас быстро прошёл. «Мы здесь все такие как ты, все — братья и сёстры»… Впервые в жизни Уна оказалась среди людей, которые… Формулировка была слишком длинной и заумной, Уна Паппе сократила её, оставив существенное: впервые она оказалась среди ЛЮДЕЙ. Осторожно, боясь испугать, она выпустила самое нежное из своих щупалец. Коснулась изумрудных чешуек Нины, погладила ярко-алый хохолок Таналя и лимонно-жёлтое брюшко Зэна, вежливо тронула длинный серебристый ус Джаеша, дружески щёлкнула по вздёрнутому носику Аниты. Она даже в сторону бронированного чудища Иорико рискнула его вытянуть.

Уна Паппе не видела, как за её спиной ожила, зашевелилась, роняя чернильные пятна, гигантская каракатица.

— Что мы должны делать дальше?! — визгливым от волнения голоском Нина нарушила тишину, установившуюся в зале после окончания аутодафе.

Вопрос адресовался то ли Танемото, то ли Корригану, но ответил на него Кассис:

— Мой, мой знать! Писать в мозги…

Как произносится «сознание» на английском он забыл, поэтому закончил фразу по-арабски. Но все и так поняли. Тем более, что Кассис при этом бросился к медицинскому столу, где лежало тело клона. Дорадо устремилась за ним, Тхакур и Зэн переглянулись и двинулись к аппарату ментоскопирования. Лишь Ржавикина продолжа стоять, сжимая в руках уже ненужный бластер. Видеть, как Кассис, плотоядно причмокивая, ворочает с боку на бок бесчувственное женское тело, пока Дорадо отключает системы жизнеобеспечения, Аните было неприятно. Но кто она такая, чтобы вмешиваться? Кулинар такой же полноправный участник эксперимента, как и все.

На миг она перехватила взгляд Танемото. На лице японки явно читалась досада. Впрочем, она тут же отвернулась, задёрнула ширмой почерневшее от копоти кресло с кучками золы на полу и сиденье. Ржавикина вздохнула, огляделась — куда бы пристроить увесистый и неудобный бластер? Не придумала ничего лучше, чем отнести и положить его на диванчик. Берг по-прежнему сидел с закрытыми глазами и отрешённым лицом. Может, ему нехорошо? Анита поискала взглядом Паппе и с удивлением увидела её рядом с группой исследователей. Однако охранница следила не за тем, что делают делегаты. Она разглядывала их самих с каким-то почти гастрономическим любопытством. Ржавикина поёжилась. Словно почувствовав её взгляд, Паппе оглянулась. И улыбнулась так мило, по-доброму, что Аните сделалось стыдно за свои фантазии. Она подошла и стала рядом.

Кресло для ментоскопирования превратили в кушетку, переместили на неё клона, надели шлем. Теперь делегаты столпились перед голографической консолью. Кресел здесь было только два, их занимали Тхакур и Зэн, Кассис и Дорадо стояли за их спинами. Судя по растерянным лицам всех четверых, что-то у них не ладилось. И в самом деле: отключённый от систем жизнеобеспечения клон не дышал. Ржавикина не сомневалась: пульса тоже нет.

— Здесь какая-то ошибка! — Хао Зэн встревожено обернулся к Корригану. — Мы же снимали с неё срез квантового состояния мозга, это огромный массив информации. А обратное наложение прошло меньше, чем за минуту. Как такое возможно?

— Судя по показателям биопараметрии, ничего не изменилось, — поддержал его Тхакур. — Может быть, неполадки с аппаратурой?

— А что именно вы надеялись увидеть? — вопросом на вопрос ответил вице-президент Лабиринта.

— Да хоть что-нибудь!

— Насколько я помню, в инструкции описывается, что нужно сделать с клоном для перехода к последнему этапу, а не что увидеть.

Делегаты переглянулись.

— Но она мёртвая! — воскликнула Дорадо. — Эта женщина мёртвая!

— Елена Пристинская? Конечно. Вы же её убили.

В зале повисла тишина, более гнетущая, чем та, что была здесь после предложения Танемото. Ещё бы! Тогда у них был путь к отступлению.

Звонкий заливистый смех заставил Ржавикину вздрогнуть. Смеялась Уна Паппе. Почувствовав взгляды, прикрыла рукой рот, заставила себя остановиться. Ржавикина понимала причину неожиданного приступа веселья: очень уж ошеломлённые лица были у делегатов.

— Вы хотите сказать, что специально подставили нас?! — дрожащим, готовым скатиться в истерику голоском закричал Хао Зэн. — Что подтолкнули нас к убийству?

— Джеймс хочет сказать, что не стоит терять время, — Танемото подошла к кушетке, взяла в руку левую ладонь клона. — Идите сюда! Возьмите её.

Никогда прежде Ржавикина не слышала, чтобы кто-то говорил ТАК. Мозги ещё обдумывали приказ, а ноги уже повиновались, вели к кушетке. С другими происходило то же самое.

— Как взять, за что? — проблеяла Дорадо.

— За что угодно. Лишь бы на физическом уровне был контакт. Это ваш якорь.

Дорадо покорно положила ладошку на колено клону. Кассис стал рядом, тоже прикоснулся к ноге Пристинской, но значительно выше. Посопел, нехотя сдвинул ладонь вниз, к ладони мексиканки. Тхакур и Зао не оригинальничали: обошли кушетку и взяли клона за правую руку, первый за плечо, второй за предплечье. Ржавикина заняла место рядом с ними, секунду поколебавшись, положила ладонь на живот, чуть ниже пупка. Пальцы ощутили шелковистую упругую кожу. Кожу трупа, пусть и тёплого ещё. Сколько времени прошло после отключения тела от системы жизнеобеспечения? Необратимые процессы в мозге уже начались. Квантовое состояние… какая чушь!

Краем глаза Анита заметила движение. Паппе подошла к столу, стала в ногах. Протянула руку и крепко зажала в ладони ступню трупа.

Танемото убедилась, что все готовы, заговорила, чётко произнося слова:

— Представь, что ты — это она. Что это тебя посадили в кресло и вот-вот начнут жарить. Смелее, смелее! Воображения у тебя хватит.

Она говорила не со всеми — с каждым. И каждому смотрела в глаза. Как это у неё получается, Анита сначала не поняла, а после уже и не думала об этом. Потому что оказалась в керамопластовом жаропрочном кресле нагая, беспомощная, обездвиженная. И тупоносый бластер смотрел ей прямо в лицо.

Бластер держала в руках маленькая докторша из сектора «Сигма» — светло-каштановые кудряшки, вздёрнутый носик, ямочка на подбородке. «Нет, нет, не стреляй! Только не ты!» — взмолилась мысленно. Но Ржавикина выстрелила. Не бледный конус, а тонкий алый лучик проткнул разделяющее их расстояние, иголкой вонзился в живот пониже пупка, проткнул. Она заорала бы, но мышцы не подчинялись.

— Что, больно? — полюбопытствовала Танемото. — А ты сбеги.

— Я не могу! Тело не подчиняется!

— Так брось его. Спасайся, нырни глубже, где они тебя не достанут.

Она послушалась. Это в самом деле напоминало погружение под воду: темно, холодно, страшно. Но в этой «воде» можно было дышать. Она вздохнула облегчённо… и скривилась от боли. Алый лучик-ниточка по-прежнему тянулся к её внутренностям.