Берг сунул наряд «от Лилии» в шкаф, облачился в наряд «от Лауры» и отправился знакомиться с диспозицией.

Лаура сидела все под тем же грибом-зонтиком. Увидев выходящего из дверей Берга, подхватила пляжную сумку, шагнула навстречу.

– Вижу, не зря я одежду в шкаф положила, – улыбнулась, взяла его под руку. – Размер угадала?

– Угадала. Но и я не забыл пляжную форму захватить.

– Почему же эту надел, а не ту, что привез?

– Подумал, что тебе будет приятно. Куда идем?

– Прогуляемся немного. Здесь есть одно место, с которого отличным морским пейзажем любоваться можно.

Они свернули с главной улицы и, пропетляв минут десять по кривым переулкам с лающими за высокими заборами псами, вышли на пустырь за поселком. И дальше – по едва заметной тропинке, бегущей вдоль обрыва.

Берг осторожно заглянул вниз, присвистнул. Не отвесная стена, но все же. Если сорвешься, то лететь до проходившего внизу шоссе метров триста, не меньше. А потом – шлеп!

– Ты вниз не заглядывай, – одернула спутница. – Посмотри лучше правее, вдоль берега. Вон туда.

Берг послушно проследил взглядом за ее рукой. Ниже шоссе тянулись прибрежные скалы, кое-где расступаясь, открывая уютные маленькие бухточки. В одном из таких мест белел двухэтажный особняк, окруженный небольшим цветущим садиком.

– Это и есть дом Медведевой. Она его называет «Гнездо чайки». – Комиссар извлекла из сумки тяжелый морской бинокль: – Возьми, десятикратное увеличение.

Берг поднес бинокль к глазам, начал рассматривать особняк внимательнее. Передняя стена в шесть окон, застекленный квадрат светового колодца на крыше, забор из дикого камня, вместительный гараж, беседка над обрывом, внизу заметен лодочный ангар, напротив калитки – посадочная площадка для авиетки, от ворот гаража тянется вверх, к шоссе, выложенная плитами дорога.

– Неплохой домик у пилота. Я бы сказал, очень неплохой домик.

– Да. И машины в гараже «очень неплохие». И «очень неплохой» глиссер на воздушной подушке в ангаре.

– Красиво жить не запретишь.

– Так-то оно так, но… Я заглянула краем глаза: на кредитном счете у Медведевой денежек скопилось примерно столько, сколько и должно быть, исходя из ее заработка. Она их почти не тратит. За что тогда купила все это? Наследство от богатого дядюшки она не получала, и у Круминя денег не брала.

– Медведева до косморазведки летчиком-испытателем работала. Тогда скопить разве не могла?

– Могла. Только мои ребята историю ее банковских счетов проверяли от и до. Не копила она до знакомства с Круминем, тратила все, что зарабатывала. Одним днем, как говорится, жила. А четыре года назад, как раз перед тем, как на «Христофор Колумб» прийти, она вдруг этот особняк приобрела. Предположим, по бросовой цене купила – тогда здесь одни развалины были. Но в восстановление сколько денег вбухать пришлось? И что интересно – строительной фирмы, которая этим занималась, больше не существует, никаких договоров, платежек, актов не сохранилось. И со всеми ее крупными покупками так. Впечатление, что ей все дарят за «красивые глазки» как бы. Попросила, и подарили.

– В наше время бывает такой альтруизм?

– Смотря кто просит. И как просит. Медведева здешняя, выросла в поселке, ее здесь все знают. Так местные верят, что она ведьма, – обхохочешься! Двадцать третий век на дворе, нанотехнологии освоили, к звездам летаем, а здесь – ведьма! Прямо средневековье какое-то.

Лаура взглянула на Берга. В глазах у нее смеха не было, лишь невысказанный вопрос. Поняв, что ответа на него не дождется, продолжила:

– Пока хозяева в экспедиции, в доме живет семья из поселка, за порядком следят. Муж, жена, сын. Женщина – в прошлом одноклассница Медведевой. Платит хозяйка щедро, потому соглашаются там жить. Но только когда Медведевой на Земле нет. А едва хозяйка возвращается, они в поселок съезжают. И больше никто из местных к дому у моря близко не подходит.

– Неужто боятся?

– Скорее, опасаются. Вообще-то в поселке она никому зла не делала. Наоборот, школе местной помогает. Но опасаются ее.

– Понятно. Что наружка дает?

– Наружное наблюдение за домом и его обитательницами ведется со вчерашнего утра. Коцюба и Пристинская за пределы особняка не выходили. Медведева вчера приезжала в поселок. Купила продукты, женскую одежду, судя по размеру, для Коцюбы. Затем ребята ее потеряли.

– Что значит «потеряли»?

– Вести ее, когда она за рулем, невозможно. Не ездит, а летает. Мои ребята профессионалы, но дольше пяти минут у нее на хвосте провисеть не смогли.

– Что ж ты хочешь, твои ребята, конечно, профессионалы, но всего лишь сыщики. А она – пилот-косморазведчик, в прошлом летчик-испытатель. Еще что-нибудь интересное заметили?

– Заметили, – кивнула Лаура. – Здесь столько интересного, что я за всю свою карьеру в тайной полиции не встречала. Не скучная, смотрю, работа у инспектора космофлота.

– Не скучная. Так что там?

– Пристинская. Вчера утром с ней что-то случилось на пляже, я докладывала. А перед этим у них с Коцюбой был забавный разговор. Правда, из-за шторма слышимость плохая. Здесь то, что удалось восстановить после фильтрации шума.

Она отстегнула с ремешка визифон, включила воспроизведение звукозаписи. Сквозь шорох отфильтрованного шума прибоя прорывались отдельные слова и обрывки фраз. Берг дослушал до конца, внимательно посмотрел на напарницу, протянул руку:

– Дай-ка мне запись.

Лаура послушно извлекла перламутровый кубик.

– Копии не делалось.

– Правильно. – Берг спрятал запись в карман. – Что еще?

– Я докладывала, что после происшествия на пляже отметка Пристинской пропала с биосканера. Если сопоставить это с разговором… В общем, вчера вечером я на сто процентов была уверена, что Пристинская умерла. А сегодня… Посмотри внимательно на крайнее левое окно второго этажа. Видишь? Это она сидит в постели. И аудиодатчики ее голос фиксируют.

Берг навел бинокль на указанное окно. Действительно, была видна женская головка с коротко остриженными светлыми волосами и плечи с узенькими бретельками ночной сорочки. Пристинская сидела, опершись на спинку кровати, по-видимому, слушала собеседницу, находящуюся в глубине комнаты.

Рихард опустил бинокль, повернулся к Лауре. Та, упреждая вопрос, кивнула:

– Это пока все.

– Хорошо, пусть ребята продолжают наблюдать. Что у нас дальше по программе?

– Пойдем, покажу окрестности. Здесь недалеко тропинка, по которой можно спуститься прямо к дому Медведевой. – Лаура сунула бинокль в сумку и пошла назад.

Не доходя до крайних домиков поселка, они свернули с тропинки и вскоре оказались в лесу, сбегавшем по склону. В тени деревьев сразу стало прохладней, и Берг с облегчением вытер выступивший на лбу пот.

– Здорово здесь, настоящий лес. Я этим летом еще на природу не выбиралась, времени не было. Иногда так хочется отключиться от работы, от всей этой гадости, которой приходится заниматься, и просто по траве босиком пробежаться! – вздохнула идущая впереди Арман. Покосилась через плечо: – А ты не жалеешь, что ушел из полиции? Правильно, чего там жалеть! В дерьме копаемся. Я не понимаю, откуда у людей столько злобы берется, столько ненависти? Ведь живем вроде бы в красивом благоустроенном мире. Ты посмотри вокруг, как прекрасно! Только человек все портит.

– Не обобщай, люди разные.

– Разные… Коллеги из криминальной полиции рассказывали недавно… Ты знаешь, какой самый ходовой товар на черном рынке? Наркотики? Детское порно? Ничуть не бывало! Фильмы со сценами насилия, причем желательно – не постановочные. Самые дорогие – документальные съемки убийств, истязаний, пыток, изнасилований, садистских извращений. Так-то! А мы ввели цензуру в прессе и на телевидении и радуемся. Отучили, мол, народ от агрессивности, воспитываем его положительными эмоциями. И если бы они только фильмы смотрели… Год назад я занималась одним делом: маньяк, серийный убийца, нападал на молоденьких девочек, лет тринадцати – пятнадцати, душил, насиловал мертвых, уродовал тела. Двенадцать трупов за год. Криминальная полиция не могла на него выйти, поэтому подключили нас, с нашими методами. Мы его, конечно, вычислили, хотели взять с поличным, но опоздали. Когда я в подвал спустилась, он уже резать начал. Эта картина у меня до сих пор перед глазами стоит: на полу тело девочки, все в крови, и он рядом сидит, в одной руке скальпель, в другой… И ведь полное ничтожество! Короче, я решила, что он не заслуживает нашего гуманного правосудия.