Родители Славы были врачами. Не теми улыбчивыми людьми в белых халатах, которых все уважают и ценят. Не теми людьми из просторных светлых кабинетов больниц, которые умеют лечить в строгом соответствии с размером банковского счета пациента. Организация «Врачи без границ» была одним из последних осколков прошлого мира, пережитком времен, когда многие наивно полагали, что все люди по сути своей – братья и сестры, один народ, одно племя.

Власти Евро́ссии к ВБГ относились лояльно, не препятствовали свободному передвижению. ГСБ всего лишь держало их под негласным наблюдением как докучливых, но в общем-то неопасных сумасшедших. А чета Медведевых точно были сумасшедшими. Они и познакомились в каком-то богом и людьми забытом краю, а потом никогда не расставались. Мама Ярославы, маленькая, очень живая и подвижная женщина, не умела терпеть чужие боль и страдания, всегда рвалась туда, где их было больше всего. И тянула за собой отца, большого, сильного, с чуткими пальцами хирурга. От отца Ярослава унаследовала внешность, от мамы – остальное. А еще ее родители очень любили друг друга. Все оставшиеся им шесть коротких лет жизни.

Последний раз они улетели в Экваториальную Африку, в самый эпицентр вспыхнувшей пандемии. Тогда еще думали, что это обычная геморрагическая лихорадка, искали вакцину. А когда через полгода стало ясно, что мутация вируса денге идет слишком быстро и единственный способ остановить пандемию – это жесткий кордон вокруг района ее распространения, поражен был почти весь континент от Сахары до мыса Бурь. И все, кто не успел выбраться до введения карантина, остались там навсегда. Возможно, кто-то и выжил, смертность была высокой, но все же не стопроцентной. Хотя не умереть от денге и выжить на вновь одичавшем континенте – совсем не одно и то же.

Все это Ярослава узнала гораздо позже. А в пять лет она очень долго не хотела верить, что родители не вернутся. Ждала, когда снова откроется дверь и мама крепко-крепко прижмет ее к себе, а отец подхватит и, смеясь, подбросит до потолка. И вечером, едва солнце начнет опускаться к горизонту, они все вместе, втроем, побегут по крутой тропинке вниз, к морю. Туда, где волны с тихим шорохом накатывают на берег и ветер бросает соленые брызги прямо в лицо.

Из родных у Ярославы осталась одна бабушка – немолодая, не блещущая здоровьем женщина, сама нуждающаяся в помощи и поддержке. Именно тогда девочка узнала слово «деньги». Деньги нужны были, чтобы бабушка могла принести еду и одежду, чтобы в доме шла вода и горел свет. Раньше деньги зарабатывали папа с мамой, пусть меньше, чем врачи из городской больницы, но по меркам их поселка вполне прилично. Теперь осталась только бабушкина пенсия. Славе пенсия не полагалась: ее родители не хотели трудиться на благо державы, так почему держава должна заботиться об их ребенке? Нет, держава не была жестокой и жадной, держава была справедливой. Если бы бабушка отказалась от опекунства, Славу приняли бы в семейный детдом, а может, кто-то захотел бы ее удочерить. В любом случае, жила бы она сыто и беззаботно. Но бабушка не захотела ее отдавать, знала, что дочь никогда не простила бы такого. Бабушка поступила иначе: продала свою старую библиотеку и купила коз. Козы были ласковые, их можно было гладить и кормить с руки, они приводили забавных маленьких козлят. Но главное – козы давали шерсть! Бабушка научила Славу вязать из этой шерсти шарфики, носочки, шапочки, даже маленькие свитерки для детей. Когда начиналась весна и в Крым приезжали туристы, вязаные вещи менялись на деньги. Это называлось «зарабатывать». Иногда деньги зарабатывались очень хорошо. Тогда у Славы появлялась новая одежда и бабушка каждую неделю варила суп из мяса. Но часто деньги зарабатываться не желали.

Бабушка мечтала, чтобы Слава училась в хорошей школе. Но хорошая была далеко, в городе, и стоила дорого. А в поселке имелась только муниципальная, бесплатная, «для бедноты». Слава теперь и была «беднотой», и учиться ей пришлось именно здесь.

В школе Медведеву сторонились и одноклассники, и учителя. Учителей донимали собственные заботы, странная девочка за первой партой раздражала. Она приходила в школу не поиграть, не набедокурить, и даже не потому, что родители заставляли, – она приходила учиться! И училась, вопреки царящему за спиной бедламу, вопреки паршивому настроению учительницы, вопреки всему. Знала все, что написано в учебнике, от корки до корки, даже сверх того, хоть никто не требовал таких знаний. А вдобавок – у нее были неправильные, невозможные для маленькой девочки глаза. Они горели как два крошечных солнца, и взгляда их не мог выдержать никто. Они будто видели человека насквозь.

Многие одноклассники верили, что Медведева умеет читать мысли. Конечно, это была полная ерунда, мыслей она не читала. Но зато безошибочно определяла, кто радуется, кто затаил злость или зависть, кто врет, кто отчаянно трусит, а кому тоскливо, хоть плачь. Сначала она была уверена, что все это видят, разве такое скроешь?! Потом поняла: остальные ничего не замечают, если им не сказать, тыкаются друг в друга, словно слепые щенята. Она выкопала в энциклопедии подходящее название для своих способностей – сверхразвитая эмпатия.

Ярославу в школе не обижали, но и друзей у нее не было. А она их и не искала: как дружить с человеком, ко гда видишь все, что он чувствует? Видишь, как он врет тебе в глаза, как завидует, злится. Она предпочитала забиться куда-нибудь подальше от людей, сидеть на прогретом солнышком склоне, пока козы щиплют траву. Смотреть, как шмель деловито перелетает с цветка на цветок, слушать, как внизу шумит прибой и кричат чайки, вдыхать перемешанный аромат цветов, хвои и моря. Или листать странички единственного уцелевшего от бабушкиной библиотеки томика стихов. И самой пробовать нанизывать бисеринки звуков и образов:

Когда Слава училась в последнем классе, бабушки не стало. И она поняла, что одна во всем этом мире и никому нет дела до странной девушки с золотистыми глазами. Чтобы выжить, она должна ответить тем же – холодным циничным безразличием. А унаследованный от мамы дар использовать в собственных целях, другого наследства у нее нет.

На следующее утро после «выпускного бала» Ярослава сложила в сумку единственные свои праздничные блузку и юбку, томик стихов, закинула сумку на плечо, захлопнула двери, спустилась по знакомой тропинке к морю и забросила ключи. Далеко-далеко. Чтобы никогда не возвращаться.

Профессию она выбирала такую, где рядом будет поменьше людей и заполнявшей их грязи. И обеспечивающую достойный заработок, чтобы никогда впредь не чувствовать унижающую зависимость от этой дряни – денег. Она стала летчиком-испытателем. Когда самолет взмывал вверх, оторвавшись от взлетной полосы, – о, это и было настоящим счастьем! Купаться в свободе, парить, словно чайка, между двумя безбрежными синими мирами – Небом и Морем.

Она так и жила – одна против всех. Независимая, свободная от обязательств, никому не нужная и ни в ком не нуждающаяся. Пока не наткнулась на Круминя…

Если быть точной, то наткнулся именно он. Шел по пляжу, крутил головой по сторонам и вдруг споткнулся, зацепившись ногой за шезлонг. Смутился, попросил прощения, скользнул взглядом по странице книги, которую она читала, удивился. «Вам нравятся стихи поэтов позапрошлого века?» – «Представьте себе, нравятся!» Фамилии автора на экране ридера не было, даты его рождения тем более, поэтому Медведева тоже спросила: «А как вы догадались, чьи это стихи? Неужели читали Волошина?» Мужчина отчего-то смутился еще больше, пожал плечами: «Немножко».