«Но ведь даже в летописях звездорожденных нет сведений о тех временах», — удивился Шахрион. — «Или эти летописи лгут»?

Пленники, сопровождаемые безумным пением фанатиков, взошли на помост, их поставили на колени перед шестью статуями и подле некроманта встала его жена. Она извлекла из чехла обсидиановый серп и спокойно подошла к первому из пленных.

Эльф старался выглядеть мужественно, но видно было как сильно он боится. Впрочем, остальные жертвы не были в состоянии даже на такое — почти все они тряслись от ужаса, стенали и рыдали, размазывая сопли по грязным лицам, и, конечно же, все как один — обоссались.

«Впрочем, не могу осуждать их за это», — подумал Шахрион, наблюдая за беснующейся толпой. — «Сам бы обделался, оказавшись тут в роли жертвы».

— Верные! — не закричала — завизжала жена некроманта. — Вот свежая кровь для наших благодетелей!

— Кровь! Кровь!! Кровь!!!

— Вот потроха, мясо и кости, которые мы предложим в качестве подношения.

— Да! Мясо! Потроха! Кости! Подношение! Подношение!! Подношение!!! — вопила толпа: безликий, единый организм, разверстые пасти, безумные глаза, и дикая, звериная жажда крови.

Чародейка усмехнулась и наклонилась к первому пленнику.

— Есть что сказать напоследок, падаль?

— Катись к демонам, — собрав остатки мужества, эльф плюнул в лицо своей мучительнице, но та и не подумала оскорбиться.

Спокойно стерев плевок с лица, она резко воздела свой серп вверх и отточенным ударом обезглавила эльфа.

Тугая струя взметнулась вверх, забрызгав женщину, чей рот был раззявлен в безумной ухмылке. Она высоко подняла отрубленную голову и, повернувшись к все еще сидевшим товарищам, кивнула им.

Четверо тотчас же поднялись и, выхватив клинки, бросились к обезглавленному телу. Точно мясники на бойне они рубили и кромсали, отделяя конечности с таким упоением, будто от этого зависела их жизнь. Пара минут, и вот от эльфа остался жалкий обрубок, заливающий кровью постамент, а толпа взорвалась ликующими возгласами.

Каждый маг отнес трофей к своему божеству, а тушу — у Шахриона язык не поворачивался называть то, что осталось, телом, — эльфа, положили подле статуи, изображающей красивую женщину средних лет с правильными, но слегка резкими чертами лица.

А затем настал черед остальных пленных. Им, увы, повезло сильно меньше.

По знаку некроманта два здоровенных рыцаря смерти принесли на постамент колоду, обсидиановый жизнежор вроде тех, что висели у Шахриона на стене, и здоровенный бронзовый топор. Они же схватили второго пленника и придавили его руку к дереву. Тот пытался дергаться, но безрезультатно. Он скулил от ужаса и вопил, умолял и плакал, еще раз обделался, причем по-крупному, но это не могло остановить неизбежное.

Сперва ему прямо в сердце вонзился обсидиановый кинжал. Эльф изогнулся дугой, но в следующий момент понял, что по какой-то странной причине еще жив, и на его лице даже проступило удивление. Увы, очень скоро оно сменилось другими эмоциями.

Некромант взял топор, высоко поднял его над головой и с силой опустил пленнику на локоть. Несчастный жутко заорал и задергался, но немертвые, державшие его в своих нерушимых объятьях, и не думали проявлять милосердия. Первым ударом отделить руку от тела не вышло и некроманту понадобилось еще два раза приложиться примерно по тому же месту, прежде чем конечность оказалась отсечена.

Пленник уже не орал, он выл, точно стая волков, но не терял сознания. Жизнежор просто не давал ему это сделать! Насколько Шахрион знал, агония жертвы, в сердце которой воткнут этот артефакт, может растянуться на несколько дней, и требуется опытный чародей для того, чтобы извлечь кинжал из раны.

Рыцари смерти положили на колоду вторую руку бедолаги, а некромант продолжил свой мясницкий труд. На этот раз ему понадобилось всего два удара.

Взмах. Чавк! Дикий, непередаваемый вопль.

Взмах. Чавк! Вопль.

Эльф все никак не впадал в беспамятство, а когда его переворачивали, чтобы положить на колоду ноги, дергал обрубками, из которых хлестала кровь.

«Жизнежор не дает ему забыться», — подумал Шахрион. — «Ведь каждая капля крови и каждая секунда боли должны быть потрачены с пользой».

На первую ногу чародею потребовалось целых четыре удара, а вот вторую он отделил с двух попыток.

Но и это был не конец! К отчаянно извивающемуся телу, изо всех отверстий которого лилась кровь, а зубы были обломаны — так сильно пытаемый сжал их — подошла жрица Отца, легко и непринужденно вспорола эльфу живот и запустила руки в сизые внутренности, выдергивая кишки наружу.

Она тянула и тянула, скручивала и маяла, и кровь, смешанная с содержимым кишечника, текла по ее рукам.

И все это время эльф находился в сознании!

Наконец последовал милосердный удар топора по голове, расколовший череп и обнаживший мозг, который сразу же подхватил один из оставшихся четверых, и бегом понес его к статуе Матери, а рыцари смерти уже раскладывали на колоде следующую жертву.

И все это — под оглушительные вопли, и не менее бешеную музыку, в пространстве, ограниченном множеством огромных костров, забитом тысячами и тысячами людей.

Шахрион ощутил дурноту.

Да, ему приходилось участвовать в отвратительных ритуалах, но это… Даже они с Гартианом не заходили так далеко.

Однако важным тут было иное.

«Одаренные Пятеркой принимают участие в откровенном темном жертвоприношении, и снабжают энергией боли и смерти даже самого Отца Света? Как такое может быть? Ведь Отец — полная противоположность Матери Тишины, да и остальные не должны одобрять подобное», — не смог не задаться он вопросом.

— Ты ошибаешься, — раздался над ухом знакомый уже голос.

Шахрион от неожиданности дернулся и посмотрел на говорившего.

Все тот же черный клубящийся туман, скрывающий очертания человека. Или не человека, кто знает? Кто может сказать, что за тварь насылает ему эти видения.

— Ошибаюсь в чем? — уточнил он.

— Думая, что пятеро отличаются от шестой.

— Кто… Нет, что они такое? — спросил Шахрион, бросив короткий взгляд на расправу над третьим пленником. В его случае мучители начали со вспарывания живота и вытаскивания наружу потрохов.

— Боги, — невесело усмехнулся собеседник. — Что, не нравится их лик?

— Не слишком, — признался император. — Я никогда не слышал ни о подобных ритуалах, ни о столь дикой жестокости кого бы то ни было из Пятерки.

— Правда? — в голосе собеседника проступили саркастические нотки. — Стало быть, истребление всех жителей Ривитена во славу Отца — сильно отличается от того, что ты зришь в видении, созданным силой моей памяти?

— Памяти? Ты утверждаешь, что это — прошлое?

— Истинно так.

— И какие же это времена?

— Столь далекие, что о них не сохранилось никаких записей даже у эльфов. Времена, когда одно людское племя обрело могущество. Времена где-то за сотню лет до создания Империи Тьмы.

У Шахриона челюсть отвисла от услышанного.

— Не может этого быть! — воскликнул он. — Ведь всем известно, что некромантию принес людям мой предок — Шахрион Первый! Но даже одаренный, отмеченный Матерью не может жить так долго!

— Так вот же он, Шахрион Первый, — из облака вытянулась рука в черной перчатке и указательный палец показал на некроманта на постаменте, — вот он, увлеченно вырывает зубы очередной жертве своих новых хозяев. Ему и его подельникам потребовалось немало времени на то, чтобы создать Империю Тьмы, это да. В те времена не только у этого народа были… могучие покровители, скажем так.

— Но как?

— Я бы очень хотел рассказать тебе обо всем прямо сейчас, но не могу, не проси.

Шахрион вздохнул.

— Тогда расскажи то, что можешь.

— Хорошо. Спрашивай.

— Что это за ритуал?

— Обычное жертвоприношение.

— Обычное? — Шахрион неверящим взглядом охватил безумную кровавую вакханалию и понял, что в прошлом представление об обыденном, кажется, заметно отличалось от того, что было принято считать обычным в его время.