— Все картежники и любители костей так говорят. Хотя в партии, начатой тобой, ставки поистине высоки. Не боишься обанкротиться?

— Нет. Враг ослаблен зимними сражениями, он оставил половину армии на севере и в Стоградье. Половину того, что у него осталось. У него нет ни Ордена, ни закованных в броню мертвецов, лишь люди. А люди слабы.

— Даже когда они защищают свои дома? Свою землю? Твой Легион тоже был слаб?

Шахрион резко обернулся, чтобы упереться в черноту, заменяющую Тени лицо.

— Чего ты добиваешься? Хочешь посеять сомнения в моем сердце? Не выйдет! Я могу сколько угодно сходить с ума, но воля останется железной. Я не буду сомневаться, и терять время в бесплотных метаниях. Мы атакуем этой ночью, а теперь пошла прочь!

И только после этого он заметил, что Тартионна и Иритион смотрят на него как-то странно.

— Что? — Спросил он.

— С кем ты сейчас разговаривал? — С тревогой в голосе спросила ледяная колдунья. — Кого гнал прочь и отчего сходишь с ума?

Император выдавил из себя жалкое подобие улыбки.

— Не обращайте внимания, это я задумался. Люблю немного пообщаться с самим собой.

Тартионна и Иритион переглянулись, но не сказали ничего. Шахрион провел ладонями по лицу. Его болезнь прогрессирует, этого нельзя не признать. За месяц он дошел от легкой паранойи до разговоров с самим собой. А что дальше? проникновенные беседы с содержимым ночного горшка или массовые казни? Кажется, Безумный император проделывал и первое, и второе.

Он скрипнул зубами. У Матери есть чувство юмора, этого нельзя не признать. Она знает, как ударить больнее. А проклятая Тень, меж тем, посеяла в нем неуверенность.

И сейчас император прикидывал, применить ли свои последние козыри в этом сражении или придержать их до крайнего момента. Согласно донесениям разведчиков, Гашиэну удалось взять с собой войск больше, чем Шахрион рассчитывал, а его собственные потери также превышали ожидаемые.

Главный вопрос состоял в том, сколько же чародеев в волчьей армии в действительности. Если их не больше трех сотен, то совместными усилиями получится сдержать раденийских магов, пускай это будет и нелегко. В противном случае, могут начаться проблемы. Он отпустил поводья и сжал кулаки, позволяя энергии смерти течь по венам, наполняя их холодным огнем, вызвав очередной недоуменный взгляд со стороны Тартионны, на который Шахрион не обратил внимания. А ведь он мечтал о подобном, долгие годы, наполненные бесплотными попытками обрести силу. Как же страстно он желал в один прекрасный день проснуться всемогущим, способным мановением руки поднимать целые кладбища и обращать в пыль города. Даже будучи взрослым нет-нет, да и задумывался иногда о подобном. И вот, мечта сбылась, только отчего же так пусто на душе?

Властелин вышел из-за игрового стола.

— Госпожа моя, доиграем в другой раз, — проговорил он Тартионне, — а сейчас нам пора победить в это войне.

Для надежности они подождали еще немного, позволяя уставшим солдатам врага, разместившимся на привал примерно в двух милях от его войска, уйти в мир сновидений. Именно тогда свой ход сделали легионеры-арбалетчики, из тех, что осенью гоняли по лесам поросят Сангрилэнов. Быть может, они были и не гвардейцами Китариона, но свое дело знали превосходно.

Шахрион, отправив свое сознание в тело птицы, с высоты наблюдал за тем, как десятки фигур ползут к морю огней, очерчивающих вражеский лагерь. Бесшумно, как он надеялся, они добрались на расстояние выстрела. Одна за другой слетали с лож арбалетные болты с шиловидными бронебойными наконечниками, молча падали часовые, в каждом из которых засело по несколько стрел.

Теперь пришел черед рыцарей смерти. Невидимые в ночи всадники колонной по четыре медленно преодолевали расстояние, отделяющее их от врага. Проделать такое бесшумно было невозможно, особенно посреди ночи, однако каждая сотня шагов, приближающая их к спящему лагерю, уже была маленькой победой.

Всех часовых снять не удалось, раздались крики, лагерь пришел в движение.

Сейчас!

Генерал Бирт не подвел. Бывший исиринатийский генерал лично вел в атаку всех оставшихся у императора рыцарей и как только он понял, что отряд обнаружен, сотни всадников в черных доспехах галопом устремились вперед.

Края колонны стремительно раздавались вширь, будто крылья гигантской птицы и мертвые рыцари ворвались в лагерь, сея вокруг себя смерть и разрушение.

Одновременно с этим на раденийцев обрушился поток жидкости зеленого цвета — Гартиан собрал в круг всех магов, имевшихся в распоряжении императора, включая и его жену, и теперь они нанесли сокрушительный удар по противнику. Капли, попадая на незащищенную кожу, прожигали ее насквозь и даже до Шахриона донеслись страшные вопли сотен солдат, принявших лютую смерть.

А рыцари смерти, меж тем, не останавливаясь ни на секунду, подобно ножу пробивались все глубже и глубже, не сбавляя скорости. Они оставляли за собой лишь мертвые тела и огонь, который старательно разносили по всему лагерю. Десятки шатров, пылающих будто факелы, отбрасывая блики на отточенной стали. Люди метались и падали.

Птица, управляемая императором, сделала еще один круг, и Шахрион отпустил ее, вернувшись в свое тело.

Теперь все решала скорость.

— Что со стрелками?

— Уже выдвинулись, — отрапортовал Иритион. — Как и вся пехота. Но разумно ли отправлять арбалетчиков вперед?

— Да, и еще как. — Император достал подзорную трубу.

Конечно, был соблазн оставаться в теле мертвого ворона, обзор был гораздо лучше, однако он не желал рисковать — в случае внезапной атаки он попросту не успеет среагировать.

Из-за пожаров сражение, разворачивающееся на глазах императора, было видно, как на ладони, поэтому он предпочел положиться на подзорную трубу. Иногда техника гораздо надежнее колдовства, он знал это.

Стрелки, намного опередившие медлительных копейщиков, спешились, и на раденийцев по всему фронту обрушился ливень стрел. Поле боя, выбранное Шахрионом, было достаточно широким, чтобы в ряд могли сражаться почти тридцать тысяч человек, с одного фланга оно упиралось в густые виноградники, а с другого — в ровные ряды капустных грядок. Ни справа, ни слева конница ночью не могла пройти. Даше Шахрион не рискнул бы осуществить столь безумный маневр ночью, а значит, Гашиэну, когда он немного придет в себя, предстоит лобовая атака, в которой венценосец, к тому же, не сумеет реализовать численного преимущества. Конечно, никто не мешает волку отправить во фланги пехоту, и он наверняка так и поступит, но не сразу, а лишь когда кровь отольет от его буйной головушки. И Шахрион рассчитывал в этот промежуток времени заметно подсократить армию благороднейшего венценосца.

Сопротивление врагов между тем нарастало, и рыцари смерти с каждым пройденным шагом двигались все медленнее. То один то другой конь падал, пронзенный множеством копий, либо охваченный пламенем, бросая своего хозяина на произвол судьбы. И все равно каждый имперский всадник дорого продавал свою вторую жизнь. Не меньше двух дюжин пехотинцев падало под мечом, прежде чем кому-нибудь особенно удачливому или же сильному удавалось снести бронированному воину голову.

Маги, как видел Шахрион, хорошо помогали раденийцам отбивать атаку — молнии разили мертвецов куда лучше, чем копья, оставляя в их телах глубокие дыры, но и чародеям приходилось расплачиваться за это — буквально на глазах Шахриона один из рыцарей смерти добрался до двух зазевавшихся академиков. Взмах руки, и длинный прямой меч разворотил одного из них на две половинки. Еще взмах! Второй маг присоединился к товарищу.

И все же, Шахрион с сожалением констатировал, что атака захлебнулась. Не то, чтобы он надеялся разбить сто пятьдесят тысяч человек тремя тысячами всадников, но надежда, что кто-нибудь из них доберется до центра лагеря и снесет Гашиэну голову вместе с его горячо любимым венцом, была.

— Если через пять минут они не повернут назад, труби отступление, — приказал император Иритиону. — Я не желаю разменивать всю свою конницу, воскресить которую стоило таких неимоверных трудов, на толпу пехотинцев или окольчуженных варваров, именующих себя благородными.