— Да, конечно, прости… я не хотел их обидеть… — смутился баритон. — Но… дело в том, что мы с Адалетом знакомы давно… и он… он думает, что я…

— Пытался поработить Белый Свет? — любезно подсказал Иванушка.

— Да… То есть, нет… — сбивчиво заговорил полубог. — Он думает… что я буду мстить ему… Ты не знаешь, конечно… это очень старая история… чтобы не сказать, древняя… даже античная… И вряд ли кто-то из ныне живущих об этом знает вообще… Но дело в том, что мы с ним поссорились из-за девушки. Он увел ее у меня. Наговорил, что попало. После этого она видеть меня не хотела, не то, что слушать или понимать мои объяснения… И я сильно разозлился на них обоих, но ее потом простил, потому что как я мог долго сердиться на нее… Но на него… А потом была война. И Адалет похоронил меня заживо. Я не знаю, чем кончились их отношения… Но он знал, что Лейла была мне… очень дорога. Очень. И если бы он ее у меня не украл… мне кажется… ничего этого… не случилось бы. И он это знает. И, мне кажется, чувствует свою вину не только за Лейлу, но и за то, что произошло потом. Видишь ли, я думал, что если она узнает, что я придумал, как сделать счастливыми всех… то поймет, что я не такой…

Голос сконфуженно умолк.

— Адалет так поступил? — не веря своим ушам, переспросил царевич, привыкший думать о маге-хранителе как о вечном старце, любителе пирожков, и не представлявший его в роли удачливого сердцееда, уводящего подружек у знакомых.

— Да, да, да… — вздохнул Гаурдак, и голос его обволакивал, успокаивал, заставлял забыть о страхах и подозрениях, расслабится, отпустить руки, уснуть…

— Все мы были молодыми… Кому это понять, как не тебе… И то, что он… не захочет видеть меня на свободе, теперь ты понимаешь тоже. Вот видишь… я доверился тебе. Я рассказал тебе все, ничего не скрывая. И я в твоей власти. Так прошу тебя: будь милосерден…

«Добей, чтобы не мучился»…

— Что?.. — встрепенулся Иванушка, словно непонятный туман в его голове на миг исчез.

— Я говорю… — недовольно повторил полубог, но лукоморец, не слушая его, ухватился за одну проскользнувшую незаметно было мысль и вцепился в нее остервенело, как утопающий — в пароходный винт:

— Доверился… да… доверился… но… Погоди… ты всё правильно говоришь… и я тебе верю… не могу не верить…

«Не можешь — не верь».

— Постой! Так сказала бы…

— Кто сказал? Что сказала? Ты бредишь? Не забывай, что ты должен…

— Сеня! Так сказала бы Сенька!!!

И словно под порывом свежего ветра туман разлетелся на клочки окончательно, и пока он не вернулся, царевич заговорил, быстро и сбивчиво произнося все, что столько времени блуждало за мутной завесой морока:

— Я не понимаю, как можно держать зло на кого-то в течение тысячи лет пусть даже из-за самой лучшей девушки! Тем более что она ушла с ним от тебя, а не наоборот! И еще не понимаю, почему ты не хочешь рассказать всё моим друзьям! И не понимаю, почему ты решил, будто у них не может быть своего мнения! И почему я должен скрывать от всех, что ты исправился, если ты не хочешь… не хочешь…

Дыхание его перехватило от внезапного озарения, и Иван, возмущенный, оскорбленный и униженный положением легковерного сентиментального дурачка, в котором оказался по своей вине и чуть не наделал непоправимого, вскричал:

— Ты лгал! Пытался подчинить меня волшебством! Очернить моих друзей! Выставить себя невинной жертвой обстоятельств! А всё это время…

— Но ты сам сказал, что росток добра есть в каждом! — отчаянно воскликнул Гаурдак, призывая на помощь все скудные запасы магии, имеющиеся сейчас в его распоряжении.

Теплая мутная волна накатила на Ивана — и схлынула бессильно, не сдвинув скалу его гнева и решимости ни на миллиметр.

— Да, есть! — голос Иванушки гневно звенел над кругом. — Но ты вырвал свой с корнем! Раскаяние и ложь несовместимы! К новой жизни нужно идти с чистым сердцем и открытой душой! Не могу сказать, что я рад — потому что мучения живого существа не могут доставлять радость… Но то, что ты останешься там — справедливо! Твое место — там, а не среди людей!

«Спокойствие и надмирность, надмирность и спокойствие…»

Ослепительный зеленый свет ударил неожиданно, и Анчар зажмурился, пытаясь инстинктивно вскинуть к глазам здоровую руку. Но ладонь его была зажата в огромной лапе отряга как в тисках, и скорее ему удалось бы вырвать сустав из плеча, чем высвободить ее хотя бы на миллиметр. Раненой же рукой, удерживаемой калифом, он не мог пошевелить, даже если бы от этого зависела его жизнь: несмотря на все старания гвентянской принцессы[672], боль в плече с каждым днем становилась сильней, и лихорадка не отпускала ни на час.

Голова атлана кружилась, перед глазами плавали, наползая друг на друга, сине-зеленые пятна, и всё вокруг качалось и плыло в такт их беспорядочному блужданию. Только упрямство, настоянное на жажде помочь Избавителю, поддерживало его теперь на ногах. Хотя, упади он сейчас, забейся от боли, закричи или потеряй сознание — даже это не заставило бы Наследников выпустить его руки и разомкнуть круг.

И он это знал.

— Добрый вечер, — вежливый баритон прозвучал в его голове приглушенно, словно доносясь издалека, и дыхание мага перехватило от радости и боязни, что долгожданная встреча окажется лишь горячечным бредом.

— Избавитель… Мира?.. — прошептал он, с трудом размыкая обветренные, запекшиеся губы.

— Избавитель?.. — баритон возвысился в удивлении и пропал.

Сердце Анчара болезненно сжалось и заныло, страшась разочарования, но через несколько секунд незримый собеседник вернулся, и голос его звучал ласково и уверенно.

— Приятно удивлен видеть тебя здесь и сейчас, мой зелот. Хитро… очень хитро подстроено, надо отдать тебе и твоим соратникам должное. Заморочить головы толпе юных болванов — задача не из трудных, но то, что старый зануда Адалет не распознал опасности… Впрочем, насколько я понимаю, ты обставил всё так, чтобы у него не было выбора.

— Да, Избавитель… — одними губами улыбнулся чародей и почувствовал прилив бестолкового и бесшабашного счастья, какого не ощущал не то, что месяцы — годы.

— И поступил абсолютно правильно, — одобрительно произнес баритон.

— Но я поступлю абсолютно неправильно, если припишу это… лишь себе… — устыдился и спохватился Анчар, — потому что здесь есть и большая заслуга одного… верного человека… Кириана, барда гвентянки… Он поклялся тебе в преданности… от всей души… и если бы не его помощь и советы…

— Вижу, вижу… если бы не его помощь и советы, ты покончил бы с жизнью прежде, чем позволил поставить себя в круг Наследников.

— Да… но я этого не сделал… благодаря ему… и теперь ты свободен… — голос Анчара, хриплый и глухой, сорвался от переполнявших его чувств. — Так выйди же в мир, заждавшийся твоего пришествия… Добро пожаловать на Белый Свет… приди… воздай… и да получат по заслугам… все…

— Поверь мне, Анчар, ни о чем ином, кроме как пожаловать и воздать, я не мечтал уже много столетий, — бархатисто усмехнулся баритон. — А теперь разомкни круг, зелот — и займи место по правую руку от меня в когорте избранных.

— Разомкнуть?.. — брови атлана непонимающе сдвинулись. — Но… круг не замкнут, Избавитель!.. Я не Наследник!

— Вынужден тебя огорчить, — сухо отозвался Гаурдак. — Или обрадовать?

— Что?..

— Не знаю, кто и что вбил тебе в голову по поводу твоих родителей или более удаленных предков, — с легким раздражением проговорил он, — но ты — Наследник до мозга костей, до самой крошечной капли крови, до последнего дыхания.