Собравшиеся испуганно переглянулись, но отступать было некуда.

— Ну, давай, ори, — со вздохом разрешила Сенька.

Одарив лукоморскую царевну грустным взором — «обидеть поэта каждый может, если он без большой палки, как сказал Бруно Багинотский» — менестрель пристроил инструмент на коленке и рьяно ударил по струнам:

И, несомненно, для иллюстрации своего призыва, а также потому, что после пяти литровых (Только после пяти пятилитровых) кружек эля пьяным Кириан себя не считал никогда, довольный собой миннезингер под нестройные хлопки тест-слушателей залпом опорожнил нетронутый кубок Арнегунд.

— Ну, не пропадать же добру… — несколько смущенно пробормотал он, утирая губы от сладкого вина. — Ты всё равно не пьешь… а оно выдыхается…

— Нет, ничего, я не возражаю, — тепло, но несколько сконфуженно улыбнулась королева сиххё. — Я… мы… просто не привыкли к… алкоголю. Вы, люди, кажется, так его называете?.. Ведь наши пивовары ничего сильнее медового или ягодного сбитня никогда не делали — в Сумрачном мире слишком скудные почвы, чтобы полученное тяжелым трудом зерно тратить на увеселительные напитки.

— Ничего, милочка, — успокаивающе кивнул лысой, как арбуз, головой друид и рука его потянулась к своему недопитому кубку (Не допитому ранее Кирианом, как выяснил Огрин через секунду. Совсем немного. Полглотка). — Здесь вы скоро забудете про свои выселки на краю Вселенной как кошмар.

— Как представлю, что мы могли бы там остаться… — нервно передернула плечами королева, — особенно после того, как увидели не в грезах — наяву наш Аэриу… так в пот холодный бросает. Врагу не пожелаю…

— А ведь гайнам это, что ни говори, родной мир… — меланхолично проговорил Иванушка, грустно глядя в веселый огонь камина. — А пленные гайны сейчас оказались в положении сиххё, попавших в Сумрачный мир, только хуже… Что с ними теперь будет?..

— Эстин сказал, что отправит их по зоопаркам, — с мрачным удовлетворением заявила принцесса.

— Но они же… не животные! Они разумные!

— Разумные так, как они, не поступают, — поучительно промолвил архидруид, строго нахмурив брови. — Ишь, моду взяли — похищать людей… то есть, сиххё… убивать, грабить и жечь соседские деревни, завоевывать чужие земли…

— Прямо как мы… — невесело усмехнулся Морхольт.

Присутствующие потупили взоры и пристыжено смолкли на миг.

— Да наплюйте вы на этих монстров! Давайте лучше поговорим о чем-нибудь стОящем! Ты еще не пробовала, леди Арнегунд, какой у нас делают сидр… гонят потин… варят портер… настойки настаивают… наливки наливают… — при звуках темы, близкой и дорогой измученной речной водой душе, загорелись и никак не желали потухать глаза барда.

Лицо Серафимы, подернутое хмурью и пессимизмом, вдруг стало озаряться хитрым светом.

— Послушайте… А ведь это идея!.. — скорее, своим мыслям, чем Кириановым, удивленно пробормотала она.

— Что? — недоуменно прервал блаженные перечисления менестрель. — Споить всех так, чтобы улад сиххё от гвентянина и эйтна от гайна отличить не мог?

— Приблизительно, — подмигнула ему царевна. — Только наоборот. Мне кажется, нам надо сделать так…

Призыв посетить раненого гвентянского правителя со срочным официальным визитом застал короля Эстина врасплох за подготовкой ко сну.

— Что это еще за ерунда? — недовольно уставился он на вестника из-за вставшего дыбом кружевного ворота застрявшей на шее ночной сорочки.

Слишком коротко по любой моде стриженого иностранного царевича с простодушным лицом, добрыми глазами и каким-то заковыристым, плохо запоминающимся именем, его простой вопрос, кажется, смутил.

— Это не ерунда, ваше величество, — поспешно опустил он глаза. — Это предсмертное желание его величества короля Гвента Конначты.

— Что?.. — хитрые огоньки радости мелькнули в мгновенно прикрывшихся очах эйтнянского монарха. — Конначта умирает? А мне сказали, что его состояние…

— Стало только что очень тяжелым, — быстро проговорил посетитель, стушевался, шмыгнул в оставленную открытой дверь и был таков.

— Хм-м-м… — задумчиво пожевал губами Эстин. — Конначта умирает? Сын раненый лежит дома? И его дочь остается одна?.. Хм-м-м-м…

Процесс напяливания спального наряда быстро потек в обратном направлении, и через десять минут полный великих и перспективных забот и дум король Эйтна был уже в лазарете.

Славировав между бестолково суетящимися лекарями, безуспешно пытающимися пробиться через плотный круг печальных посетителей, он тут же был затянут внутрь могучей морхольтовой дланью и увидел своими глазами, что старый вояка Конначта действительно был плох.

Относительно румяная его еще днем физиономия была покрыта матовой белизной, дыхание стало прерывистым, а сквозь стиснутые зубы то и дело вырывались душераздирающие, волосыдыбомподнимающие, холодныемурашкипоспинепосылающие стоны.

На прикроватном столе лежал старинный медный медальон с опалами и безвкусной бронзовой цепью — не иначе, семейная реликвия, извлеченная для прощания и передачи последующему поколению.

— Какое несчастье, какой кошмар… — драматично приложил холодную ладонь к порозовевшей от открывающихся внешнеполитических перспектив щеке и участливо закачал головой Эстин. — Кто бы мог подумать… во цвете лет… Бедная Эссельте… Что теперь будет…

Мужественно державшаяся до сих пор принцесса всхлипнула, ойкнула, и уткнулась в костлявое плечо архидруида.

— Ах, ах… какой пассаж… какой афронт… — не переставая, как заведенный, огорченно качал головой молодой король, проворно оценивая цепким взглядом, кто где стоит, кто к кому ближе, кто в чью сторону чаще глядит…

— Эс…тин… — стоны внезапно прервались, и из-под толстой шапки бинтов умирающего выглянули, часто моргая, затуманенные голубые глаза. — Эс…тин…

— Что, Конначта? — незамедлительно отозвался эйтн. — Ты что-то хочешь сказать? Так молчи, говорить тебе вредно!

— Эс…тин… — не поведя и бровью, продолжил спич король. — Перед смертью… последнее желание…

— Закурить? — услужливо склонился над коллегой правитель Эйтна.

— Курить… здоровью вредить… — поучительно прохрипел гвентянин.