— А кто их враги, ласточка моя? — беспокойно пытаясь выглядеть сражающиеся стороны среди беспорядочно разбросанных по равнине домов, поинтересовался Иван, каустических принцессиных эмоций обеспокоенно не замечая.

— Их враги — наши друзья! — с апломбом, больше приставшим Шантоньской Девственнице, безапелляционно заявила Эссельте.

— Олаф, Агафон и Масдай? — тупо уставился на даму сердца царевич.

— Кто?.. — захлопала она глазами, и тут же нетерпеливо отмахнулась: — Не говори ерунду, зайчик! «Враг моего врага — мой друг»! Это всем известная мудрость, потому что так говорит мой отец, король Гвента Конначта!

— Кто-кто?..

Иванушка внезапно побледнел, словно увидел призрака, отступил на шаг, приложил тыльную сторону ладони ко лбу…

— Конначта?.. Король Конначта?..

— Да, котенок, да! — отбросила негодование и пафос, и игриво хихикнула гвентянка, кокетливо потупив глазки. — Неужели ты не догадывался, кто я такая?!.. Правда, не догадывался?! Ах!.. Какая прелесть!.. Прямо, как в романе!..

Но Иван ее будто не слышал.

— Конначта… Адалет… Олаф… Масдай… — словно в трансе, повторял он и повторял, нерешительно то кивая, то качая головой при каждом новом имени. — Агграндар… Огмет… Гаурдак!

Это имя, выскочившее само собой откуда-то из закоулков огорошенной памяти, подействовало на лукоморца подобно удару в лоб.

Он отступил на шаг, взмахнул руками и ухватился за голову, словно та вот-вот собиралась развалиться на куски.

— Гаурдак! — с загоревшимся новой страстью взором, через пару секунд воскликнул Иванушка. — Не дать подняться Гаурдаку! Остановить его! Это — наша задача! Мы должны торопиться! Ждать нельзя ни минуты!

— Гаурдак?.. — нервным эхом отозвалась Эссельте, и кокетство ее словно унесло напоенным горьким дымом ветром. — Ты тоже знаешь эту легенду?

— Я — ее часть… — хмуро пробормотал Иванушка и, рассеянно не замечая изумленного личика принцессы, озабоченно вытянул шею, прикрывая ладонью глаза от сполохов рвущихся в блеклое небо пожарищ. — Не нравится мне, солнышко моё, что там происходит… не нравится…

Среди горящих домов метались высокие и маленькие, наряженные в причудливые серые одежды фигуры сиххё с отблескивающими алым короткими мечами и кинжалами в руках. Между ними, словно щуки меж плотвы, хищно сновали фигуры другие — коренастые, как на подбор, черные, словно покрытые шерстью, в рогатых шлемах, с тяжелыми шипастыми палицами, короткими копьями и горящими факелами.

Серых было больше, неоспоримо больше, но сражались они, даже с точки зрения Ивана, неумело и бестолково, чтобы не сказать, глупо и беспомощно, как…

— Не нравится? — забеспокоилась и Эссельте. — Думаешь, они не проигрывают?

…как женщины и дети.

— Думаю, они разбиты… — угрюмо пробормотал Иванушка, выхватил меч из ножен и со всех ног, точно одержимый, рванул к деревне, возносящейся в столбах оранжевого пламени к небосводу.

— Айвен, стой!!! — встревоженно возопила принцесса, капризно стиснув кулачки и притопнув ножкой. — Их добьют и без тебя! А нам надо искать ход обратно, домой! Ты же сам сказал, что Гаурдак…

Но сие был глас вопиющего в равнине: теперь, если даже бы небо упало на землю, или прекрасная гвентянка заявила, что с сей секунды видеть его больше не желает, или Гаурдак лично явился бы, чтобы уточнить, идет ли Иван-царевич замыкать его в темнице подземной на очередную тысячу лет, или как, Иванушка бы отмел это с раздражением как назойливый пустяк.

Там — нет, не сражались — отбивались, как могли — женщины и дети проклятого племени, безжалостных убийц и наглых воров.

И им была нужна его помощь.

Громовое лукоморское «ура» заставило воюющих на окраине поселка остановиться на краткий миг и изумленно оглянуться.

Сиххё пришли в себя первыми, и с яростью, утроенной отчаянием, набросились на замешкавшихся врагов.

Те ответили воинственным ревом и новым натиском.

Двое отделились от общей мохнатой массы и лениво потрусили ему навстречу, многозначительно поигрывая дубинами.

На бегу Иван видел, как проворные красные клинки то и дело проскальзывали под небрежную защиту черных противников и отскакивали, почти ли, совсем ли не причинив им вреда, ибо неповоротливые, но настойчивые рогатые демоны лишь отшатывались от излишне рьяных нападающих, и тут же с оглушительным гоготом переходили в контратаку.

Несколько удачных взмахов палиц — и в деревенской пыли растянулись, как исковерканные куклы, выронив мягкую медь, еще с полдесятка серых худых фигур.

Черные не дерутся, осенило царевича.

Они играют.

Как кошки с мышами.

Перед тем, как убить.

— …а-а-а-а-а!!!!!.. — осколком боевого клича встретил он весело набегающую на него с двух сторон парочку.

Осколок этот оказался острым и зазубренным, потому что уже через несколько мгновений лишь один из троих мчался что было мочи к умирающей деревне — стиснув зубы, и с огнем справедливого возмездия в серых как грозовая туча очах.

Первый попавшийся лохматый налетчик, неосмотрительно проигнорировавший угрозу с востока, пал под неистовым взмахом отливающего синевой черного клинка. Рядом с ним незамедлительно последовал второй, оказавшийся в недобрую минуту под раззудевшейся рукой Ивана.

Что было дальше — он помнил плохо: события следующих десяти минут слились перед его глазами в одну бесконечную ало-черную карусель. Сквозь вспышки гнева и жалости позже урывками вспоминал он, как сначала, очертя голову, рубил рогатых, не ожидавших такого подкрепления неспешно вырезаемому противнику. Как потом те поняли реальность и более чем серьезный настрой новой угрозы, и, оставив свои почти беззащитные жертвы, переключились на него. Как сперва по одному — по двое, а после — и всем отрядом, всерьез размахивая тяжеленными палицами, одного точного удара которых хватило бы, чтобы к хаотической груде серых и черных тел на утоптанной земле присоединилось еще одно, в белой отряжской меховой куртке, накинулись они на лукоморца. Как метался он обезумевшим ураганом по кривым улочкам между горящими домами и мечущейся в безумной панике домашней живностью в поисках еще хотя бы одного мерзкого черного рыла, но всё, на что натыкался — догорающие пожарища, втоптанная в грязь разбитая утварь и безобразная смерть.

И как сумел остановиться и прийти в себя, лишь налетев на плотную стену из ощетинившихся остро отточенной бронзой серых разномастных фигур.

Стрела на единственном натянутом луке старого знакомца Аеда смотрела ему прямо в лоб.

Кроваво-огненная пелена безумия боя стала сползать с его глаз, и царевич сконфуженно опустил меч, отер с лица кровь — свою ли, чужую ли — кто ее теперь разберет — и нерешительно откашлялся.

— Н-ну… вроде, этих, черных… больше нет… Я не нашел… по крайней мере… И мне очень жаль… что всё так получилось… — сбивчиво и немного извиняющимся тоном заговорил он, чувствуя себя неуютно под пронзительными взглядами полутора десятков пар пепельно-светлых, почти прозрачных глаз. — Кто бы они ни были… и кто бы ни были вы… они не имели права так с вами поступать. Если я еще могу чем-то помочь… Но я не лекарь… к сожалению… Но если надо копать… или нести что-то… вы только скажите…

Рука Аеда дрогнула.

— Ты больше никого и не найдешь. Они сбежали. Те, которые могли…

Показалось ли стрелку, или нет, но при этих словах Иванушка как будто с облегчением выдохнул и расслабился.

И едва не пропустил окончание фразы.

— …А ты будешь первым человеком, которого я не убью, — хрипло договорил лучник, демонстративно-медленно опуская свое оружие.

— Аед?.. — неуверенно взглянула на него почти такая же высокая, как старик, и почти такая же пожилая женщина со спутанными волосами цвета старого олова с мечом и маленьким кожаным щитом в натруженных сильных руках.

— Но это же наш враг! — упрямо подняла широкий рыжий меч вторая женщина, слева от стрелка, которую еще раньше тот назвал Боанн.

— Он победил гайнов, мама! — немедленно схватил ее за руку мальчик с коротким мечом и буйной шевелюрой цвета начищенного серебра.