— Олаф, но ведь это же из-за нас!..

— Мы в ответе за тех, кого приручили, — важно сообщил отряг. — Лучше надо за скотиной глядеть.

— Так что, Вань, изыди, — завершила дуэт на торжествующе-победной ноте царевна, и вполголоса добавила: — И, прежде чем сорить нашими общими деньгами, не забывай, что второй раз нам столько честным путем не заработать.

— Ну, уж нет.

Светлые брови съехали к переносице, руки сложились на груди, а сам Иванушка загородил подступы к онемевшему от вихря чувств странствующему демонстратору живых когда-то (Время от времени) диковин Белого Света.

— Мы не можем так поступить!

— Можем.

— Это неправильно!

— Правильно.

— Это — несправедливо!

— По отношению к нам или старику?

— К хозяину выставки!

— Какое тебе до него дело! Он — жмот, который не пускает бедных маленьких детей расширять кругозор и вырезать свои имена на боках каких-то уродов! У него куча денег!

— У нас тоже.

— Но если мы купим дом, то у нас этой кучи уже не будет!

— И не надо. Того, что останется — хватит.

— А если бы у нас денег не было?!

— Но ведь они у нас есть.

— Мы не можем так поступить!

— Можем.

— Это неправильно!

— Правильно.

— Это — несправедливо (Чувство справедливости отряжского конунга в финансовых вопросах было сродни Серафиминому)!

— Несправедливо — это заставлять других платить за свои поступки, — твердо заявил лукоморец.

Олаф картинно набрал полную грудь воздуха и испустил тихий рык умирающего гиперпотама.

— Серафима… я не понимаю, как после почти года брака с тобой этот человек еще жив?

То не ветер ветку клонит, не гиперпотам шумит — то Серафима Евстигнеевна, почувствовавшая жуликоватой своей, но безошибочной интуицией поражение еще на старте, вздыхает и выражается с иллюстрациями.

— Да я и сама этого иногда не понимаю…

Иванушка ласково глянул на супругу.

— Сеня, ты ведь вовсе не такая, какой зачем-то хочешь казаться. Ты — добрая, щедрая, отзывчивая, чуткая…

— И незачем раззванивать о своих измышлениях всему Белому Свету, — ворчливо пробурчала царевна, скроила сердитую физиономию и недовольно сложила руки на груди.

— Ну, так что? — сочувственно заглянул в насупленный лик боевой подруге рыжий воин. — За чей счет банкет?

— И ты туда же… — вполголоса прорычала на ни в чем не повинного парня Сенька, мотнула головой, отгоняя пасмурные мысли о текущем состоянии рынка недвижимости Моринеля и предполагаемой цены на квадратный метр, и отважно выступила вперед.

— Сенюшка, прости. Я не хотел тебя обидеть, я понимаю, что ты отвечаешь за наши общие деньги, и очень ценю твои усилия, но… — извиняясь, смущенно начал было Иван, но супруга его приложила палец к губам мужа, подмигнула шкодно, и с видом возвращающейся в родную стихию летучей рыбы с головой бросилась в переговоры.

Первый же раунд завершился к обоюдному удовлетворению сторон.

Оплату разрушенного жилья взяла на себя страховая компания «Масдай и пассажиры», и даже забрать монстров целых и восстановлению подлежащих разрешили успокоенным монстровладельцам абсолютно бесплатно, но при двух обязательных условиях. Первое — оставить невосстановимые части беглых экспонатов школьному кабинету естествознания. А второе…

— Но ведь это немыслимо!.. — простонал синьор Скаринелли, как звали хозяина балагана и всех его обитателей — живых и неживых. — Так… не делается!!! Я же бизнесмен!!!.. Надо мной… люди смеяться станут!!!..

— Но, согласитесь, милый Марио, всего три дня бесплатного входа для всех желающих — цена за наведенный вашими зверушками кавардак небольшая, — вкрадчиво проговорила царевна и проникновенно заглянула тарабарцу в глаза. — Конечно, если вы предпочитаете купить мастеру Мэрхенвальду новый дом…

И тот сдался.

Впрочем, наблюдать за соблюдением договора, искать сбежавших ночью выкусня и покусня и прицениваться к новым апартаментам мастер Мэрхенвальд остался самостоятельно, с небольшой помощью своей замужней сестры, ее супруга, детей и целого выводка счастливых разнообразием представившихся возможностей внуков.

Потому что с наступлением утра великолепная четверка снова тронулась в путь (Но не раньше, чем синьор Скаринелли отыскал Иванушку и, как главному своему финансовому благодетелю, торжественно вручил на долгую память маленький презент от фирмы — обшарпанный томик в обложке неразличимого цвета — «Всё равно валяется у меня по сундукам где попало, место занимает, а вы, я вижу, любите читать, такой образованный и справедливый молодой человек, не приведи Бог, у меня сын вырастет таким…».).

До славного шантоньского града Мильпардона, древней столицы магии, искусства и просвещения всего Забугорья, маленький отряд добрался ближе к полудню.

Здесь, не как в других населенных пунктах, попадавшихся им на пути, прибытие через воздушные ворота города летающего предмета роскоши с тремя пассажирами на борту не вызвало ажиотажа: лишь прикрыв глаза от солнца козырьками ладоней, двое школяров за трехногим столиком маленькой пивнушки под открытым небом вяло прокомментировали:

— Низко летит…

— К дождю, наверное…

Чтобы найти нужное учебное заведение, им пришлось постараться.

Первый попавшийся комплекс из нескольких трехэтажных зданий в стиле умопомрачительного готического рококо, десятка подсобных строений и грустного лысоватого огорода на задворках конюшни оказался колледжем бардов.

Второй — вторым колледжем бардов.

Третий — третьим.

Четвертый — четвертым.

И когда Иванушка уже было усомнился, что они вообще прибыли по адресу, и нет ли поблизости какого-нибудь другого Мильпардона, ориентированного не на подготовку бардов в промышленных масштабах, что само по себе изумительно и восхитительно, а отведенного хотя бы под нужды художников, музыкантов или летописцев и жизнеописателей — просто, для разнообразия — выбранный Масдаем наугад пятиэтажный дом площадью со среднюю лукоморскую деревню почти на окраине города оказался целью их путешествия.

— Высшая… школа… магии…

Дочитать до конца вычурные переливающиеся буквы на отблескивающей сразу всеми драгоценными металлами Белого Света доске у ворот заведения Сеньке не дали.

— Приехали, похоже, — удовлетворенно изрек ковер, сгоняя кистями с себя толстую розовую муху с шестью крыльями и рачьими глазами на стебельках. — Конечная. Слазьте.

Путники совету последовали.

Олаф привычными движениями проворно скатал Масдая и водрузил себе на плечо. Иван собрал немудрящий багаж. Серафима, нетерпеливо постукивая пальцами по посоху и выглядывая между решетками и ограждавшими школу кустами сирени хоть какое-то движение, принялась исследовать поверхность ворот и калитки на предмет предмета вызова швейцара — кнопки звонка, шнура колокольчика, тумблера сирены…

Единственным подходящим для этой цели средством оказался треснувший деревянный дверной молоток на цепочке, уныло висящий поверх привинченной к каменному столбу побитой оловянной дощечки.

Царевна окинула его скептическим взором, прикидывая, как же это надо будет колотить, чтобы их стук услышал хоть кто-то дальше десятка метров, и не привлечь ли к этому почетному занятию отряга, но, прежде чем так бесславно капитулировать перед первой же трудностью, всё же решила попробовать собственноручно.

Осторожно, чтобы ее потом не обвинили в порче школьного имущества, она сжала в пальцах почти располовиненную длинной трещиной рукоятку молотка, прицелилась и из всех сил шарахнула в центр белесой пластины.

Произведенный эффект заставил пальцы царевны непроизвольно разжаться, а руку — отдернуться и спрятаться за спину.

Едва головка молотка коснулась олова, как олово на пластине вскипело, вспучилось, стянулось в пухлые губы размером с кулебяку, над резной аркой ворот грозно загудел бестелесный голос.

— Кто стучится в дверь моя?!..

— Наша стучится, однако, — отчего-то с таким же акцентом с готовностью отозвалась Сенька, невинными глазками взирая вверх на проплывающие мимо облачка, коршунов и осваивающих левитацию аспирантов.