На улице меж тем стало совсем темно.

Погасло бабкино окошко.

Зажглись мелкие несортовые звезды и кривоватый осколок луны.

Ночь опустилась на багинотские горы, щедро и надежно укутав до утра перевалы и вершины роскошным черным бархатным покрывалом.

Еще одна ночная вахта пошла своим чередом…

Дочитав до конца третьей главы, лукоморец оторвал взгляд от мутно сереющей в ночи страницы, поискал и не нашел на старом месте тонкий месяц, и потер тыльной стороной ладоней уставшие глаза.

Интересно, сколько времени прошло?..

Вернулись ли уже старушкины муж и сын? Нашелся ли глупый баран? Наверное, если бы вернулись, собаки бы лаяли? Или нет?..

Скоро ли утро?

Пытаясь определить, в какой стороне находится восток, царевич высунул голову в оконце и покрутил ей во все стороны. Но то ли до рассвета еще было далеко, то ли восток этой ночью расположился в направлении прямо противоположном их апартаментам, но никаких признаков восхода Иванушке отыскать не удалось, и он с легким вздохом втянул приятно охлаждаемую ночным ветерком оголенную горячую голову обратно в сарай.

И замер.

Показалось ему, или нет, но под оконцем как будто скользнули две тени…

Дед и сын?

Или…

Осторожно, словно крался по лежбищу спящих крокодилов, Иван снова высунул голову наружу и прислушался.

Трещала наперебой, взяв в окружение бабуськину усадьбу, дивизия цикад.

Ухала где-то удивленно ночная птица.

Рассеянно шелестел листьями старых вишен вокруг сарая сонный ветерок.

Вздыхала и шуршала внизу, в сарайке, неугомонная козья семья.

А шаги…

Шаги…

Шаги…

Иванушка покачал головой.

Никаких шагов слышно не было.

И голосов тоже.

Показалось…

Или и вправду проходили хозяйкины домашние, поглядели, все у них спокойно, обошли и вернулись другим путем.

Но всё равно надо быть настороже.

Решив так, лукоморец снова втянул всё, что могло протиснуться через окошко в сарай, пристроился на старом корыте и взял в руки упавшую в сено книгу.

До утра еще, видать, долго.

Перевернув страницу на начало главы четвертой, он обвел внимательным взглядом их молчаливую мансарду, неровные горы сена, безмятежно спящих спутников…

Всё тихо и спокойно.

Только посох Агграндара мирно освещал ровным, но сильным золотистым светом непроглядную тьму сеновала.

Утро настало исподволь.

Одну минуту Иванушка изучал взгляды Антонио Гааба на экономическое устройство нового королевства, перемежаемые афоризмами и остротами, заставившими себя цитировать уже второй век после его смерти, при помощи Серафиминого кольца. А другую — почти неуловимо — лист фолианта осветила розовая заря.

Почти радостно лукоморец захлопнул книжку и растолкал покойно почивающих бок о бок жену и друга.

— Чеготакого?.. — сонно пробормотал из-под них Масдай.

— Кукареку! — бодро ответствовала Сенька. — Пять утра — в ВыШиМыШи пора!

— А, может, вы как-нибудь без меня?.. А я вас потом догоню?..

— Ага, — с готовностью отозвалась царевна. — Пешком. На кистях. Тыгыдыч-тыгыдыч.

Не углубляясь в уговоры, отряг нахлобучил любимый шлем, закинул за спину топоры, сноровисто скатал ковер и водрузил его на плечо.

— Ну, что? Всё спокойно было? — словно спохватившись, повернул он голову к Ивану. — А то я, кажется, так дрых, что хоть тут гром будь, хоть молния, хоть мировой пожар — не проснулся бы.

— Д-да нет, всё спокойно, — пожал плечами их штатный ночной дозорный.

— Посох! — воскликнула за их спинами Сенька.

— Что?! — подскочили юноши.

— Гораздо мутнее стал… если мне не кажется…

Но ей не казалось.

— Заряд кончается? — предположил Масдай.

— Так быстро?

Лица путников вытянулись.

— Наверное, кончается… — неохотно признал за всех Олаф. — Надо торопиться в Шантонь.

— Надо, — согласились его спутники и охотно заторопились.

К избушке-развалюшке за утренней кашей.

Расплатившись с ошеломленной хозяйкой четырьмя золотыми багинотскими кронерами — по одному за постояльца, как обещали — путешественники водрузились на ковер и первым утренним рейсом выбыли в сторону Эльгарда.

Следуя старушкиным указаниям, ковер быстро нашел дорогу, сориентировался, и бодро помчался к цели, показательно игнорируя восторженные и изумленные восклицания пеших и конных странников с серой каменной ленты внизу.

— А муж с сыном ее так где-то в горах и заночевали, видать… — рассеянно проговорил Олаф несколько часов спустя, когда впереди горы стали расти уже не вверх, а вниз, что было верным признаком приближающейся равнины.

— Если они у нее вообще есть, — не отрывая напряженного взгляда от небосклона у них в арьергарде, сказала царевна.

— Почему ты так решила? — оторвался от созерцания своего сектора ответственности и удивился Иван.

— А ты при свете дня ее хозяйство видел? — оглянулась на него жена. — Сарай косой, дровяник кривой, дом раненый на все углы, крыша поехала…

Юноши задумались над ее словами.

Но первым молчание нарушил Иван.

— А кто же тогда, пока вы спали?.. — обращаясь, скорее, сам к себе, нежели к спутникам, недоуменно сдвинул он брови и тут же болезненно поморщился от потревоженного ожога.

— Что?! — подскочили все трое, включая Масдая.

— Да нет, ничего, ничего, всё ведь мирно было!.. — отпрянул от них лукоморец и успокаивающе вскинул ладони. — Просто среди ночи мне показалось, будто два человека тихонечко прошли мимо нашего сарая… и я подумал, может, это хозяин и сын… но если их вообще в природе не существует — значит, просто померещилось… ведь если бы это были ренегаты, мы бы до утра… до утра…

— Что? — снова подалась вперед вся троица.

— Посох, — плоским голосом выдавил лукоморец. — Он же голубой. А ночью светился золотом. А утром стал тусклее…

— И что это значит? — тупо уточнил Масдай.

— Это значит, — Серафима одарила мужа взглядом, приберегаемым до сего момента, вообще-то, специально для про-Гаурдаковской коалиции, — что у таких часовых… такими часовыми… таким часовым… растаким… и разэтаким… часовым…

Иванушка покраснел и пристыженно втянул повинную голову в плечи.

— … таких часовых книжек надо пожизненно лишать!!! — безжалостно договорила она. — Без права переписки!

Приговоренный к высшей мере наказания и сознавая всю ее справедливость до последней буквы, царевич развел руками, пробормотал сбивчивые слова раскаяния и прощения и, готовый искупить вину чем получится, с удвоенном рвением уставился в пустое синее небо на юге.

А с запада на них надвигалась гроза.

Первые капли дождя застигли их ближе к вечеру на подлете к большому и веселому городу на самой границе Эльгарда и Шантони.

— «Добро пожаловать на весеннюю моринельскую ярмарку», — прочел Иванушка красные буквы на желтой растяжке над дорогой, ведущей в город.

— Ярмарку? — оживился Олаф.

— Ярмарку?.. — скис Масдай.

— Ты что-то имеешь против весенних моринельских ярмарок? — удивилась довольно воодушевившаяся при этом праздничном слове Сенька.

— Против ярмарок — нет, — недовольно пробурчал ковер, брезгливо подергивая кистями, смахивая первые крошечные теплые капельки. — Чего я не люблю, так это переполненных постоялых дворов, гостиниц и прочих таверн, где приличной печки и целой крыши не найти и с городской стражей. И вообще — не знаю, как вы, а я приземляюсь. Погода нелетная.

В таких вопросах спорить со старым ковром было бесполезно, и уже через три минуты в город, не без удовольствия разминая затекшие за день ноги, вступили трое пеших путников и одно средство передвижения, прикидывающееся обыкновенным предметом роскоши.

Первым горожанином, попавшимся им навстречу, оказался подвыпивший сухощавый усатый мужчина в соломенной шляпе и со связкой кур подмышкой, не слишком успешно пытавшийся открыть калитку собственного домика.