— Да у них в прошлый раз размолвка вышла, вот и хочет теперь на нейтральной территории переговорить, помириться… — прикрыла ладонью следующий зевок Серафима.

— Долго сидел?

Супруги переглянулись.

— Конечно, бывает и дольше… — дипломатично выразился Иван.

— Да он ничего такой, забавный мужичок, — словно оправдывая отсутствующего багинотца, проговорила Сенька. — Только уж любопытный больно. «Что, да кто, да откуда, да куда»…

— И вы ему всё рассказали?

— Сеня не дала, — чуть обиженно покосился Иванушка на супругу. — Сказала, что дело к ночи, а он, если будет много знать, будет плохо спать.

— А что, разве не правда? — ухмыльнулась Серафима. — Вон, Олаф всего ничего путешествует, узнал нового еще с гулькин нос, а уже уснуть не может. А про тебя я вообще молчу.

— Вот-вот… то есть, нет, конечно… в смысле, да… — мрачно подтвердил витязь в одеяльной шкуре и без приглашения опустился на свободный стул, болезненно закряхтевший под его тяжестью.

Ходить вокруг да около смысла больше не имело, и он подвинул к себе стол, навалился на него грудью, скрестил почти на середине руки, вздохнул, словно готовился нырнуть в реку Забвения, и начал, не сводя сосредоточенного сумрачного взгляда с въевшегося зеленоватого пятна на столешнице под его кулаками:

— Короче, ребята, хоть посмейтесь, хоть болваном назовите, хоть чокнутым, а только сегодня вечером со мной вот что приключилось…

Через пятнадцать минут лукоморцы знали всё.

Кроме истории с финансистом-ренегатом.

Следующее утро разбудило их нестройными, но бравурными звуками выдуваемой и выколачиваемой меди под окнами их номеров.

— Чёонитам… сумапосходили… — почти не открывая глаз и рта пробормотала царевна и сунула голову под подушку.

Иванушка отложил в сторону новую книжку из личного фонда самого мастера Карла, открыл окно и распахнул ставни.

— Тут их целый оркестр! — восторженно вырвалось у него в ту же секунду. — И все так разодеты забавно!

— Цирк приехал? — оживилась Серафима.

— Се-е-е-еня… — укоризненно протянул Иван. — Это — их старинные национальные костюмы! Традиции, пронесенные сквозь века! Наследие предков! Чужие обычаи, какими бы они ни казались непосвященному и неподготовленному человеку, нужно уважать! Ведь за каждым из них, даже самым незначительным и нелепым зачастую скрывается смысл, наполненный глубоким и ёмким содержанием! А ты — «цирк»…

— «Забавно» не я первая сказала, между прочим… — обиженно буркнула Сенька и села на кровати, неохотно понимая, что досыпать ей сегодня, в лучшем случае, придется только вечером. — И будь у них традиции хоть тысячелетней давности, в чем я лично сомневаюсь, но под чужими окнами-то зачем так дудеть и колотить?

Через пять минут, когда лукоморцы оделись и спустились в общий зал, загадка шумных и нарядных музыкантов поспешила разрешиться сама собой: внизу, за накрытым торжественно столом, кроме Адалета и Олафа, их ожидал правитель Багинота в сопровождении кабинета министров и глав гильдий в полном составе.

— Уважаемые герои… прошу садиться… — щедрым жестом пригласил к началу пира король.

— За чей счет банкет? — испытующе прищурилась на него царевна. — Если уж вы решили, что стоимость нашего пребывания будет вычтена из нашего же и без того скромного гонорара…

— Что вы, что вы!!! — физиономия Августа обиженно вытянулась, будто слова, сказанные Серафимой, были отчаяннейшей напраслиной, зловредно возведенной на невинного, как спящий младенец, монарха. — Прощальн… то есть, провожальный пир — исключительно за счет благодарных местных предпринимателей. Только гильдия работников индустрии развлечений платить отказалась, но в качестве компенсации предоставила оркестр Большого Багинотского цирка. Вы, я полагаю, уже имели удовольствие его лицезреть.

— И ухослышать тоже, — добавила Серафима и втихомолку показала супругу язык.

— Сказанное достойно самого Бруно Багинотского, — усмехнулся в соломенные усы высокий толстяк с вышитой золотом пышной булкой на груди придворного мундира.

И заработал несколько дюжин неодобрительных взглядов от своих коллег.

— Иностранец, что с него взять… — то ли оправдывая, то ли вынося окончательный приговор, холодно промолвила чопорная худая дама с книжкой и указкой на груди закрытого до острого подбородка платья.

Оркестранты дружной, пестрой, позвякивающей и побрякивающей толпой уже втянулись в зал и замерли в ожидании сигнала от мастера своей гильдии начать услаждение слуха доблестных героев и благородных сограждан.

— Да что же мы стоим!.. — разряжая возникшую неловкость, гостеприимно взмахнул руками свежевыбритый и напомаженный как на выданье министр финансов. — Прошу к столу, гости дорогие!.. коллеги… гильд-мастера… располагайтесь… чувствуйте себя как дома… не буду напоминать, но не забывайте, что каждый ест в строгом соответствии с внесенной долей… я слежу… Короче, кушайте до отвала!..

После получасового инструктажа в комнате Адалета опергруппа по нейтрализации нежелательного погодного явления вместе с его генератором, как по научному обозвал маг-хранитель туманную тварь, снова спустилась вниз.

Остатки утреннего пиршества были уже убраны, и по-деловому голые длинные столы и скамьи сухими линиями прочерчивали зал «Бруно» от стойки к выходу.

— Мы готовы, — возбужденно потирая пухлые ручки, проговорил волшебник. — Но, как и вчера, нам снова нужен…

— Я!!!.. Я пойду!!!.. — раздался из-за окошка отчаянный крик, рамы яростно распахнулись, дзенькнув мелкими стеклами, и в зал через подоконник ласточкой влетел, оставляя сапоги и кусок подола юбки в руках сердитых королевских гвардейцев, их старый знакомый.

— Ты?!.. — одна рука Олафа невольно потянулась к мечу, вторая — к топору.

— Я… — неуклюже приземлился на живот и подбородок Гуго, но тут же поднял напудренное лицо и умоляюще уставился на Ивана. — Пожалуйста?..

— Я же приказал его не впускать!!! Лишить!!! Разжаловать!!! Ославить!!! Изгнать!!! — подпрыгнул и заорал неистово король, и ухоженное лицо его налилось краской гнева и стыда. — Ты!!!.. Бесчестье нашего королевства!!! Да, мы не отважный народ, но среди нас нет и не будет трусов и предателей!!! Стража!!!.. Сборище дилетантов, лентяев и бездельников!!!..

— А мы его и не впускали… А мы его и не признали… И не видели… Он вон как… Вырядился… Клоун… — хмуро тыкая тупыми алебардами в направлении застывшего теперь в коленопреклоненном положении Шепелявого, наперебой стали оправдываться со двора оставшиеся не у дел служаки, энергично подтверждая присвоенные им ранее эпитеты.

И только теперь собравшиеся в полной мере осознали, в каком виде предстал перед ними вчерашний антигерой…

— Больше всего тебе идет этот чепчик, — могучим усилием воли согнав непроизвольно зарождающуюся улыбку с лица, галантно сделала ему комплимент Серафима. — Кружева шантоньские?

— Мои… — втянул голову в узкие плечи и принялся напряженно изучать выщербленные камни пола старого трактира багинотец. — Моль рукав у рубашки проела… собака… я отрезал… пришил… А чепчик — угол мешка из-под муки… Всю физию ей запорошил… Чешется… Чихать всё время охота…

— Ну, а юбка? — уже не столько сердитая, сколько заинтригованная, полюбопытствовала царевна.

— Штора!!! Моя штора!!!.. — ухватился обеими руками за сердце хозяин.

— Ну, арти-и-ист… — все еще сурово зыркнул на раскаивающегося непутевого проводника Адалет, но в голосе его отразился малозаметный, но неумолимый процесс глобального потепления отношений.

— И чего ты сюда приперся… шут?

Теплые воздушные массы наткнулись на ледник прозрачных голубых глаз непреклонного отряга. Под таким взглядом соврать было также невозможно, как растопить вековую толщу льда одним дыханием.

И Гуго потупился.

Покраснел.

Поалел.

Потом побагровел.

Казалось, приложи к его щеке пучок сухой соломы — и мгновенный пожар «Мудрому Бруно» гарантирован.