— Иван… Иван… Иван…

Царевич запрыгнул на перемазанную спину ковра и ткнул пальцем туда, откуда доносись слабеющие крики и вопли постепенно проигрываемого сражения.

— Масдай, скорей, там наших бьют!..

— Наших бьют!!!

Радостно взревев, ковер взвился ввысь, спикировал в окно второго этажа, разнеся вдребезги слюдяное стекло, сгреб сбившуюся и выбившуюся из сил кучку осажденных у стены, и под исступленные завывания оставшихся вдруг ни с чем чудовищ вылетел на волю.

Визжа от бессильной злости, монстры повыскакивали в окна и двери, но достать мчавшийся в двадцати метрах над землей ковер на мог даже трехголовый черный великан на ходулях.

Опешившие поначалу от такой развязки, жертвы кошмаров быстро поняли все преимущество нового положения.

— Ага, съели!!!..

— Взяли!!!..

— Подавитесь нашим братом!!!..

— Зубы обломаете!!!..

— На тебе, на тебе, на, на, на!!!..

Заметив, что преследователи приотстали, отряд снизился и подхватил у развалин Хольмстадта заметившую их пару душ.

— В какую сторону выход? — торопливо спросил Мьёлнир.

— …туда…

— …никуда не сворачивайте…

— …там будет река…

— …на другом берегу — Врата…

— …на них — табличка…

— Знаю, знаю, — сконфужено перебил бог, опустил обитателей Нифльхайма на землю, и под разъяренное подвывание настигнувшей их было дикой охоты Масдай весело взвился в воздух и понесся в указанном направлении.

Как богаты, как разнообразны, сочны и изобретательны, оказывается, становятся лукоморский и отряжский языки, если перед этим их носителей попытаться разорвать на клочки…

Три часа — и ни единого повторения!

На берегу реки Забвения, или реки Склероза, как упрямо называл ее Адалет, чудища замялись.

По инерции, в горячке преследования, несколько самых увлеченных или самых безмозглых уродцев забежали в воду, но, проскакав несколько метров, тупо остановились и озадаченно закрутили головами, пытаясь решить обрушившиеся внезапно на них экзистенциальные вопросы: «кто я?» «зачем я?» и «кто во всем этом виноват?».

Остальная стая сгрудилась у края воды — то ли из врожденной водобоязни, то ли охлажденные печальным примером пришедших к финишу первыми собратьев.

Огнедышащий волк со скорпионьим хвостом, полукилометровая змея толщиной в колодезный сруб, чешуйчатые и клыкастые олени с когтями как у дракона, плюющиеся ядовитой оранжевой слизью свинотараканы, хмурые зомби, сквозь зеленую плоть которых просвечивали желтоватые кости черепа — все рычали, мычали, выли и голосили на разные лады, но сунуться дальше не решались.

Впереди мелькнул слабый — но настоящий, дневной свет — и зачернел противоположный берег: река кончилась.

— Счастливо оставаться!.. Приятного аппетита!.. — повернулся и помахал своим преследователям Адалет.

Олаф показал язык.

Мьёлнир сделал непечатный жест.

Серафима, судя по ее шкодной физиономии, тоже хотела изобразить что-то не менее остроумное, но вдруг изменилась в лице, и в то же мгновение когтистый кротозаяц — последний из выступившей на ее преследование стаи — подпрыгнул, выбросил из спины крылья как у летучей мыши, и стрелой взмыл вдогонку.

Но не зря говорят, что рожденный прыгать летать не может.

Не умеющий пользоваться выпавшим внезапно на его кротозаячью долю счастьем, зверь затормозить вовремя не успел, и со всего маху врезался в Сенькину голову.

Звереныш охнул, царевна ахнула, и оба они, вцепившись друг в друга, полетели через край ковра в чернеющие внизу стирающие память сумрачные воды.

— СЕНЯ!!!!!!!..

Когда Масдай опустился на землю, и спасатели царевен из плавных вод беспамятства горохом посыпались на черный галечный пляж, Серафима уже была на берегу.

Опираясь на колени и локти, она хрипло кашляла и хватала ртом затхлый воздух Нифльхайма, мотая головой, будто пытаясь вытрясти из нее что-то.

Или хоть что-то.

— Милая, дорогая, ласточка моя… — бросился к ней Иванушка, схватил в объятья, прижал к груди, и с трепетом заглянул в полуприкрытые глаза. — Ты помнишь… Ты помнишь, как тебя зовут?..

— Яна… — через силу выдавила Сенька.

Краска отхлынула от и без того не слишком румяных щек Иванушки, руки его задрожали и почти разжались…

— Сеня…

— Я на… самом дне… побывала… Тут… оказывается… глубоко… — натужно кашляя и со свистом засасывая в выжатые до нуля легкие, просипела царевна и открыла глаза. — Хоть и от берега… близко…

— Сеня!!!!!!.. Ты!!!.. Ты помнишь!!!..

— Кого? — прервала экскурс в местную гидрографию и непонимающе нахмурилась царевна.

— М-меня?..

— А ты… кто?

И, не дожидаясь реакции низвергнутого в предынфарктное состояние мужа, Серафима расхохоталась и обняла его за шею.

— Да помню, помню, конечно! Такое чудо ни под водой, ни под землей не забудешь!

— Сеня… — выдохнул Иванушка, словно это не она, а он только что вынырнул с самого дна самой опасной реки Белого Света. — Прошу тебя. Никогда. Больше. Так. Не делай.

— А это я, что ли, виновата? — сразу надулась Серафима. — Я, что ли, сама туда нырнула?

— А почему ни у кого у другого они не полетели, а у тебя — полетел? — не слишком ясно, но очень понятно задал вопрос Олаф.

Сенька пожала мокрыми плечами.

— Не знаю… Может, я одна из всех подумала, а что будет, если у них вырастут крылья?..

— Да уж… Это ж до такого дойти надо… — дивясь, покачал головой маг-хранитель. — Оказывается, у нестандартного мышления есть не только плюсы. А кстати, девица, пока я не забыл, ты ведь воды не наглоталась, насколько я понял?

— Похоже, нет, — подтвердила она.

Блокнот и грифель как по волшебству уже оказались у чародея в руках.

— Уг-гу… Значит, соприкосновение с кожей смертного стирающего эффекта не оказывает… Оч-чень любопытно… А на какую приблизительно глубину произошло погружение?..

— Ну, что, если все живы и все всё помнят, может, не станем хозяйку дожидаться? — мотнул головой в сторону Масдая бог.

— Кстати, тоже неплохая идея, — быстро согласился Адалет и перебазировался на ковер, писчебумажных принадлежностей, тем не менее, не пряча. — Продолжим наш опрос подопытного на лету…

Но долго лететь им не пришлось.

Едва ковер покинул пределы надела негостеприимной властительницы Нифльхайма, как Серафима заявила, что если сейчас же не окажется у большого и жаркого костра, или во всем сухом, или, что предпочтительнее, не получит то и другое одновременно, то через десять минут погибнет холодной смертью.

Терять дражайшую, только что вновь обретенную половину в объятьях пневмонии-рецидивистки Иванушка не пожелал, остальные его с различной степенью энтузиазма поддержали, и остановка на подогрев и обсушение была сделана на первой попавшейся полянке.

Поставив Масдая вертикально, мужская половина экспедиции принялась за разведение большого и жаркого костра, в то время как царевна за импровизированной ширмой выжимала истекающие холодной водой холодного Хела одежду и звонко стучала зубами в такт далеким ударам топора сына конунга.

Запоздало вспомнив и пожалев об оставленном в Хеле на растерзание хозяйке мешке с провизией, Иван и Мьёлнир отправились на охоту, оставив мага-хранителя продолжать сбор научных данных через ширму ковра.

Охота завершилась скорее, чем они ожидали, и полной неудачей, если принимать в расчет количество убитых съедобных животных.

С точки зрения же количества найденных ископаемых избушек, это был несомненный и непревзойденный успех.

— Это холм, — определил с первого взгляда природу обнаруженного поросшего травой и кустарником неопознанного лесного объекта Мьёлнир.

— А, по-моему, это курган, — усомнился в тонкостях, но не в общей картине Иванушка.

— Какая разница? — непонимающе нахмурил брови бог.

— Процедурная? — предположил царевич. — Холм — он куча земли сама по себе. А курган — куча земли, под которой лежит различная утварь, иногда — домашние животные, ну, и их хозяин.