Отчаянный вопли пяти глоток «ТССССС!!!» и громыхание тысяч жестяных бочек, до половины наполненных камнями и столкнутых со скалистого уступа прозвучали одновременно.

— Граупнер, тихо, Граупнер! — орал во всё горло Мьёлнир, безуспешно стараясь перекричать самую немузыкальную музыку Белого Света, но не слышал и сам себя.

Ковер метнулся на звук, спикировал, и искатели оказались нос к носу с тем самым бело-голубо-измазанным камином, твердотельность которого проверяла орехом несколько часов назад Сенька.

— Он в трубе!!! — проорал Мьёлнир и, не дожидаясь, пока ковер приземлится, соскочил на покрывающие пол бывшей гостиной головешки и лихорадочно сунул руку в весело резонирующий хелскому грохоту дымоход.

Пальцы его, соскребая сажу, поспешно сомкнулись на злополучной фамильной драгоценности…

— Тихо!!!..

И всё смолкло.

— Ф-фу-у-у-у…. — облегченно выдохнули все как один, и принялись воровато озираться, не привлек ли каменный концерт чьего нежеланного внимания…

Решетку первой увидела Сенька.

— Что это?..

В десяти шагах от нее, в полуметре от края Масдая, из головешек пожарища в темное небо Хела вознеслись ослепительно-черные прутья толщиной в палец и частотой в ладонь.

— Что это…

Метрах в пяти над головами, как раз там, где кончалась труба, прутья плавно загибались в подобие купола, образуя округлый потолок, как в птичьей клетке.

— Что это?!

Под ногами у них, среди останков дома, блеснула такая же гладкая, черная и блестящая, как смола, решетка.

— Не наступай!!! — взревел Мьёлнир, и нога царевны испуганно зависла в нескольких сантиметрах над прутом, который она хотела проверить на прочность.

— Что это?

— Не трогайте!!!

И люди застыли с протянутыми к невесть откуда появившейся преграде руками.

— Что это значит? — устремил вопросительный взгляд на своего бога и кумира рыжий воин.

Даже в постоянном полумраке Нифльхайма было видно, как побелело под слоем копоти лицо бога.

— Это значит… — медленно, как будто через силу, проговорил он, — что мы попались, как маленькие, ничтожные, безмозглые мыши…

Ни крик громовержца, ни ярость его, ни проклятия не напугали бы так Сеньку, как этот тихий, холодный, безжизненный голос.

Если бы души отрягов могли говорить, они, наверное, изъяснялись именно так…

Она почувствовала, как в районе желудка зародилась и стремительно стала разрастаться живая ледышка.

— По-моему, Вань, мы действительно влипли, — медленно проговорила она.

— Я могу попробовать разрубить их, — обнажил Иван волшебный меч и продемонстрировал под горящим завистью взором сына конунга его действие на камнях камина.

— Нет. Это не поможет, — угрюмо мотнул взлохмаченной головой Мьёлнир.

— А твой молот? — вспомнил Адалет.

— Нет.

— А твоя божественная сила? — спросил ковер.

— Нет.

— А кольцо? У нас же теперь есть Г… кольцо! — встрепенулся Олаф.

— Кольцо?!..

Глаза бога грома оживленно сверкнули, он быстро разжал кулак…

Посредине огромной, как обеденная тарелка, ладони лежал тусклый маленький бурый черепок.

— Хе-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-ель!!!!!!!!!..

Когда последнее насмешливо-ехидное эхо исступленного вопля обманутого бога стихло, над мертвым городом воцарилась призрачная звенящая тишина.

— А вот это — конец… — устало опустился на край Масдая громовержец и отрешенно уронил голову на поджатые к подбородку колени.

Бесстрастные и безмолвные души стали не спеша собираться вокруг неприступной тюрьмы незваных гостей Хель, постепенно превращая полутьму вокруг них в призрачное подобие белесого киселя.

— Расскажи хотя бы, с чем мы на этот раз столкнулись, — пристроился рядом с убитым новым поражением богом грома и вытянул из кармана записную книжку и грифель чародей. — Конечно, я про свою магию тут упоминать лишний раз больше не хочу — об усопшей или хорошо, или ничего — но, может статься, сообща мы что-нибудь придумаем, найдем выход, так сказать, из безвыходной тюрьмы силой мысли?

Остальные, угнетенные и подавленные, тоже собрались и молча сели вокруг, тщась отыскать решение проблемы, которой они не понимали при помощи силы мысли, которой у них не было.

— Нет выхода, — угрюмо процедил сквозь зубы бог. — Это не простое железо, или камень, или что вы, смертные, там у себя еще можете изобрести. Это невозможно сломать, разрубить, расплавить или расшатать. Даже прикоснуться к ней — мгновенная смерть. Смерть без возврата.

— А бывает смерть с возвратом? — дотошно уточнил, конспектируя речь бога, чародей.

Мьёлнир пасмурно зыркнул на книжника.

— Не привязывайся к словам, дед. Я имел в виду, что после смерти отряга душа его уходит в Старкад, если это был герой, и пал он с оружием в руках, и сюда, в Хел, если это был какой-нибудь ремесленник, крестьянин, или герой, скончавшийся старым и беззубым в своей постели. Но если смертный или бессмертный хотя бы дотронется до такой решетки, то дни его будут сочтены в тот же миг. И его, и его души.

— Она тоже умрет?! — ужаснулся Олаф.

— Да, — ровно кивнул громовержец. — Потому что это — не ваши елки-палки-железки, смертные. Это — пустота.

— Пустота?! — изумился Иван и принялся оглядывать друзей в поисках поддержки своему недоумению и удивлению. — Но пустота… она ведь нестрашная! Она просто… пустая!.. Как пустая комната, пустой кувшин…

— Пустая голова… — в пространство добавила царевна, но в ответ на четыре убийственных взгляда быстро уточнила: — Это я о себе.

— Пустота эта, и пустота в твоей, чужестранец, комнате — как снежная гора и снежинка… — неподвижно глядя перед собой, на переплетенные в замок пальцы, тихо заговорил Мьёлнир. — Как море и капля… Как березовый лист и Иггдрасил… Она втянет тебя, засосет и разорвет на миллиарды клочков, едва ты прикоснешься к ней хоть одним пальцем… Эта пустота — осколки Гуннингапа, зияющей бездны, бестелесной, но твердой, как самый твердый гранит, или чугун, и из которой в начале времен был сотворен Провидением Белый Свет, и ничто не может противостоять ей.

— Белый Свет был сотворен не Провидением, а… — начал было просветительскую лекцию[524] Адалет, но Сенька своевременно ткнула его в бок кулаком.

— В чужой монастырь со своим самоваром не ходят, — строго прокомментировала она ему на ухо свою попытку членовредительства. — Ну вот какая тебе сейчас разница?..

Волшебник упрямо дернул плечом.

— Любовь к научной истине — вот главное достоинство настоящего адепта магических наук, где бы он ни находил…

— …я тебя знаю…

Бесплотный голос прозвучал в ушах пленников пустоты неожиданно и странно, словно легкий порыв ветра обрел вдруг язык и разум и заговорил.

— Меня? — прекратил спорить и небезосновательно подивился Адалет.

Но сообщение имело другого адресата.

— …и я тебя знаю… — подул, слабо шевельнув волосы на грязных нахмуренных лбах, еще один ветерок.

— …и я…

— …и я…

— …и я…

— …ты — Мьёлнир…

— …бог грома и молнии…

— …Мьёлнир — громовержец…

Мьёлнир-громовержец приподнял голову и с подозрением прищурился на гипнотизирующе колышущуюся по ту сторону решетки массу цвета разведенного молока.

— Кто это? Шпионы Хель? Пришли поглазеть? Поиздеваться над дураком? Позлобствовать? — свирепо оскалился он, и рука его сама потянулась к рукояти тяжелого молота.

— …нет…

— …нет…

— …нет, что ты…

— …я не могу издеваться над тобой…

— …никогда…

— …ни за что…

— …ведь ты — Мьёлнир…

— Да, я Мьёлнир, ну и что! Какое вам дело?!.. Проваливайте отсюда!.. Пошли прочь!.. — свирепо прорычал бог и грохнул кулаком по земле.

Но тени, казалось, не слышали обидных слов, и призрачный ветерок продолжал шелестеть, гладя пылающие щеки и перебирая струны стонущих душ.