Кто-то тихонечко взвыл.
— Они договорились!!!..
В кулаке мага родился и тут же рванул на свободу, срывая ставни и вынося двери, свирепый ураган.
— С соратниками!!!..
Незримая сила приподняла обоих отрягов за шкирки, встряхнула, как старательная домохозяйка пыльный половик, и подвесила в трех метрах от помоста перед не на шутку разбушевавшимся старичком.
— Герои ощипанные!!!..
Адалет устремил на застывших пленников неистовый взор и от всей уязвленной души встряхнул их снова, так что мелочь из карманов полетела.
— Отпусти нас!.. Немедленно!.. — первым пришел в себя рыжеволосый юнец.
— Как скажете, — неожиданно покладисто пожал плечами волшебник и быстро выполнил просьбу Олафа.
Племянник и дядя с грохотом обрушились сначала на свои стулья, и тут же вместе с ними — на пол.
— Идиот… — злобно прошипел жрец Рагнарока, извлекая себя из-под стола и осторожно ощупывая медленно растущую шишку на затылке. — Здоровый и тупой идиот…
— Зато я не испугался!.. — без особой убежденности огрызнулся наследник конунга и раздраженно отпихнул ногой окончательно развалившийся от такого натиска стул.
— Идиоты ничего не боятся… — процедил сквозь зубы Хлодвиг, держась расцарапанной рукой о край стола, поднялся на ноги, и почтительно обратился к магу-хранителю.
— Ты имеешь все причины быть недовольным нами, о, мудрый волхв, — покорно склонил голову он. — Но я полагаю…
— Прошло то время, когда мне было интересно, что вы там все полагаете! — Адалета, уязвленного в самое больное место — веру в своё и наследников пятерых предназначение — так легко было не унять. — Наступила пора исполнить то, для чего вы были рождены на этот свет! И я, маг-хранитель, облеченный самой судьбой силой и полномочиями, не допущу гибели всего мира только из-за того, что какой-то там темный невежа что-то там вздумал полагать!..
— Извините, премудрый Адалет, но я целиком и полностью поддерживаю вашу позицию, — Хлодвиг смиренно обратил растущей на глазах шишкой к магу лысеющую голову.
— И мне безразлично… Что? — горящая стрела мысли чародея угодила в бочку с морской водой монаршьего брата, в последний раз свирепо пшикнула и погасла. — Что ты сказал?
— Я говорю, премудрый Адалет, что это не я, но мой брат отказался следовать за тобой в исполнение старинной традиции, что я с ним не согласен, и что теперь, когда решения в королевстве принимаю я, я готов отправить с тобой своего племянника хоть сейчас, да поможет ему Рагнарок.
— Ты лжешь! — позабыв про разгром в королевском зале, про летающий ковер, про незваных гостей, про поверженную мебель, аннигилированную дверь и выбитые окна, юный отряг, очертя огненно-рыжую горячую голову, набросился на своего родича. — Пока отец болен, решения принимаю я!
— Будешь принимать, мальчик. Будешь. Когда исполнится восемнадцать, — с тонкой учтивой улыбкой отозвался жрец Рагнарока и, не обращая внимания на стиснутые и готовые к бою кулаки племянника размером с двухлитровые котелки в сантиметре от своего носа, устремил невозмутимый взгляд на чародея. — А пока регент — я. И решения в этом королевстве — мои. А это значит, что завтра или, самое позднее, послезавтра, мой племянник отправится поддержать честь нашего рода с волхвом Адалетом. Или тебе и впрямь безразлична судьба Белого Света, Олаф?
— Ты меня за дурака принимаешь, дядюшка? — набычился королевич, и фамильная реликвия огромной исторической ценности, в последний раз прыснув стальными колечками, беспомощно распалась на две неравные половинки.
Хлодвиг тонко усмехнулся.
На риторические вопросы отвечать он явно не собирался.
— Думаешь, я не вижу, что ты отцовский трон хочешь сам к рукам прибрать? — дрожал и заливался всеми оттенками красного от обиды и негодования юноша.
— Не смей так говорить про брата своего отца, мальчишка! — вспыхнули праведным гневом голубые, как лед отряжских фьордов, очи жреца.
— Тогда отчего бы тебе самому с ними не отправиться? — ехидно прищурил такие же глаза — еще одно фамильное достояние — багроволицый королевич, и словно ледяные мечи скрестились: по залу полетели серебристые искры и осколки льда.
— Но наследник конунга — ты, мой милый племянник, — сделал коварный выпад отряг. — Я следую стезей богов. Ты — дорогой мечей. Я стар и немощен. Ты — молод и могуч. Волхву нужен юный герой, а не пожилой жрец. От твоей доблести и силы зависит успех его похода. Или ты желаешь, чтобы вместо умелого воина с ним пошел сутулый старик, и несмываемый позор лег на наш род на веки вечные?
Ледяные мечи Олафа растаяли. Лицо и уши наследника Гуннара приобрели новый, еще не известный ученым, художникам и красильщикам оттенок алого.
Он опустил глаза и замолчал.
— Ты все правильно говоришь, дядя… — выдавил он, наконец. — Но… я тебе не верю. То есть, верю… про поход… и про честь… и про то, что должен идти настоящий воин, а не хилый старикан вроде тебя…
— Мне и пятидесяти еще нет!..
— …Но не верю, что… когда вернусь… трон моего отца не будет занят. Тобой.
Старший отряг фыркнул, насмешливо приподнял брови, сделал шаг назад и заложил руки за спину.
— Ах, вот, оказывается, в чем дело… В простом недоверии единственному живущему родичу, брату отца… А уж я-то, недогадливый, грешным делом подумал, что ты испугался…
— Нет!..
— Да… Если люди узнают, что ты струсил полететь с премудрым Адалетом, они вряд ли тебя поймут. И примут как наследника моего брата. И тогда престола тебе не видать, как собственного затылка, мой милый мальчик.
— Я не трус!!! — взвился королевич. — Все знают — я участвовал в набегах!..
— Под крылышком отца.
— Я сражался с людьми и стихиями!..
— Окруженный отцовскими воинами и моряками.
— Я дрался с великаном!..
— И был спасен отцовской дружиной.
— Я его почти победил!..
— Поцарапал ему дубину, — презрительно фыркнул Хлодвиг и перешел в наступление. — Без отца, его воинов, его гвардии пока ты никто. Быть способным перепить любого ярла — это еще не всё. Тебе нужно имя. Имя, заслуженное в самостоятельных боях и походах. И это — твой шанс. Откажись от него — и все узнают, что ты храбрец только за спинами десятка ветеранов.
— От тебя узнают? — разъяренно вперился взглядом в жреца Рагнарока Олаф.
— Думаешь, у них своих глаз нет? — снисходительно усмехнулся тот.
— Но я не трус!!!.. — все муки Хела отразились на отчаянном лице громадного отряга.
— Тогда иди с волхвом, — не упустил своего жрец.
— И оставить то, что принадлежит мне по праву в твоих скользких ручонках, дядюшка? — королевич упрямо мотнул лохматой головой и скрестил на могутной груди мускулистые руки, похожие больше на короткие бревна.
Служитель Рагнарока гордо выпрямился, театрально скопировал позу племянника — словно две скалки были положены поперек стиральной доски — и, ухитряясь глядеть на него сверху вниз, вопреки очевидной разнице в росте не в его пользу, надменно проговорил:
— Оскорбления безмозглого мальчишки мудрецу как ветер. Как лай собаки. Как жужжание глупой мухи. Пойду я лучше в святилище прародителя нашего, Рагнарока. Зажгу жаровни, воскурю священный верес, подумаю о вечном. Принесу жертву на алтарь, спрошу совета и наставления. А завтра сообщу иноземному волхву волю Светоносного.
— Замечательная мысль, дядя. Но не забудь сначала хорошенько промыть глаза и уши, — мстительно прищурился рыжий юнец. — Чтобы невзначай не перепутать его волю со своей.
— Святотатец!!!.. — в испуге и негодовании отпрянул и закрыл лицо руками жрец, словно чтобы не видеть, как обиженный немыслимым подозрением в адрес своего служителя Рагнарок поразит его единственного племянника карающей молнией[475].
— Лицемер… — упрямо опустил очи долу и набычился Олаф.
— Моему брату следовало назвать тебя не Олафом, а Олухом — чтобы люди знали, с кем имеют дело, — с плохо скроенной отстраненной снисходительностью произнес старший отряг и отвернулся, давая понять, что разговор окончен[476].
