— Выходит, гондыры родом из северной части страны? — уточнил Иван.

— Отсюда, — подтвердил дед, быстро проконсультировавшись с неким пергаментом в руках у Снегирчи, и пролжил:

— Когда нашествие кочевников полным ходом пошло, и одолевать они стали, половина костеев ушли в южные леса, в страну Октября, как ее называли те, кто там раньше обосновался. И гондыры с ними ушли — от чужой темной магии пришельцев. Не по нутру она им пришлась. А на новом месте они с Октябрем сжились, сдружились, защитниками леса стали, как и здесь были.

— А кабан, старшие сыновья царей?..

— Это все держалось на магии гондыров, Макар. Они ушли — и магия ушла с ними. За время ига традиции и обычаи оказались забытыми. А сейчас, когда гондыр вернулся, всё вернулось к жизни вместе с ним. И гигантский кабан при смене правителей рода Медведей, и медвежонок-сирота в лесу перед свадьбой, и…

— Погодите-погодите! — вытаращила глаза Серафима. — Так это что же получается? Что медвежонка мы тогда не случайно нашли?!..

— Получается, что нет, — улыбнулся в морщинки историк.

— Тогда у меня следующий вопрос к Конд… к Мечеславу, — весело повернулась она к Медведю. — Почему нас до сих пор не пригласили, и когда свадьба?

— И с кем? — вперила в заалевшую физиономию новоявленного царевича взор, а руки — в боки, Находка.

— Так… я… это… я… думал… то есть, хотел…

— С кем — с кем? — ледяным голосом уточнила она, и воздух вокруг Мечеслава и гондыра взвихрился и заискрился снежной изморосью.

Недели, проведенные в метаниях, сомнениях и неведении для нее бесследно не прошли.

Не собиралась она спускать их просто так и Мечеславу.

— Я… но я же не знал… — умоляюще устремил на октябришну сконфуженный взгляд Медведь, понял, что не такого ответа от него ждали, сглотнул нервно[456], и выдавил: — С тобой?..

— А меня ты спросить не хотел? — ученицу убыр не так легко было успокоить.

— Х-хотел… — сконфуженно, словно повар элитного ресторана, пойманный за применением бульонных кубиков, втянул голову в плечи костейский царевич. — Но не решался… И, к тому же, я тогда был никто… бывший умрун… из ниоткуда… ни дому, ни лому… ни ремеслу не учен… Кому такой жених нужен… А сейчас… когда всё так обернулось…Я хотел… но подумал… а вдруг и ты тоже… как Ластонька… тоже… ну… не захочешь…

Бывший солдат бросил украдкой взгляд на счастливую парочку слева — Спиридона и Ластоньку, собрался с мыслями и духом, и проговорил:

— А сейчас я даже не знаю, с чего начать…

— Начни с одного простенького вопросика, — ласково прервала друга Сенька.

— А она не?.. — жалобно глянул на нее Мечеслав.

— А ты проверь.

Царевич помялся, откашлялся, взглянул на гондыра в поисках поддержки, и неожиданно получил ее.

Батыр бережно обнял его громадной лапищей, слегка пожал за плечи, так, что косточки хрустнули, и ободряюще кивнул:

— Давай.

И Мечеслав набрал полную грудь воздуха, устремил отчаянный взгляд на надувшуюся, грозно скрестившую руки на груди Находку, и выдал.

Всё, что думал, всё, что не договаривал этот месяц, всё, что рисовалось ему в сокровенных мечтах, словно прорвало дамбу в единый миг и хлынуло на онемевшую от неожиданности и полноты чувств октябришну, переворачивая с ног на голову и снося все обиды и колебания, как цунами сносит карточные домики…

На площади было слышно, как падает снег.

Минут через десять жених сообразил, что кроме возлюбленной ему, затаив дыхание, внимали еще несколко тысяч благодарных слушателей, осекся и устремил сконфуженный взор себе под ноги.

— Так ты… выйдешь за меня замуж?.. — еле слышно прошептал он, и многотысячная толпа тут же подхватила его слова, и принялась тихо, но проникновенно скандировать:

— Вы-хо-ди!.. Вы-хо-ди!.. Вы-хо-ди!..

И ученица убыр, ощутив вдруг на себе внимание целого города, запунцовела, как маков цвет, заробела, стушевалась, и только и смогла, что выдавить на грани слышимости «Д-д-да…».

И была тут всеобщая радость, и много криков, подбрасываемых в небо шапок, отбитых спин и спонтанных признаний в любви.

А после была коронация — надутый от важности момента Коротча перевязанными после предыдущей попытки руками опустил на голову молодого Медведя корону и торжественно огласил заученную наизусть надпись на ее внутреннем ободе.

И когда наступил всеобщий апофеоз счастья и довольства, из толпы неуверенно, но с надеждой переглядывающихся дворян выступила помятая, потрепанная, но чрезвычайно разгневанная графиня Брендель и предъявила на всеобщее обозрение прикорнувшего в ее рукавичке белого крота.

— Ну, что, вы довольны? — резким, почти пронзительный голосом вопросила она, и народ притих. — Вы получили то, что хотели: нашу корону, власть, богатое царство, или что там еще! А он?.. Мой бедный Аспидиск?.. Да, он сжульничал — не от большого ума! — но за это так жестоко не наказывают!

Но, не успели герои дня устыдиться того, что за своими радостными хлопотами напрочь позабыли о беде сварливого, вздорного, недалекого, но всё же земляка, как толпа дворян снова раздвинулась, выпуская вперед бабушку Удава с неизменной трубкой в одной руке и ридикюлем из кожи василиска — в другой.

— Вы совершенно правы, милочка, — стальным контральто пророкотала она, и под ее бронебойным взглядом графиня тихо пискнула, сделала шаг назад, и едва не выронила рукавицу вместе с супругом. — За хитрость и глупость так не наказывают. Так наказывают только за попытку убрать с дороги любой ценой своих конкурентов.

— Что?!?!?!..

— Да, и это печальная правда, как она есть. И к точно такому же выводу мог прийти любой трезвомыслящий человек, обладающий таким же набором фактов, как я, достаточным количеством времени для размышлений, и терпением.

— Это… это неправда!.. — беспомощно озираясь в поисках возможных союзников, попробовала защищаться графиня, но тщетно.

Трепетавшие еще пару часов назад при одном ее хмуром взгляде дворяне сделали вид, что не знакомы с ней.

— Я докажу вам. Разрешите, ваше величество? — повернула она отягощенную вычурной шляпой голову к Мечеславу, и тот молча кивнул.

— Давайте тогда начнем по-порядку, — невозмутимо повела одетыми в соболя плечами баронесса Жермон и начала загибать длинные наманикюренные пальцы.

— Во-первых, случай на охоте на кабана. Что бы ни пытался нам внушить его светлость, оруженосец моего внука Сомик своими глазами видел, как сей доблестный солдат гвардии Спиридон сражался с мед… с гондыром?.. хоть сначала убежал от него, как все. Если бы он вызвал этого… гондыра… чтобы тот задрал барона Бугемода, как намекал нам граф, зачем от него убегать, а потом прогонять? И не забываем загадочный взрыв замка арбалета! Волшебство, да и только, как вы считаете? И, кроме того, Сомик, когда сидел на дереве, видел, как после ухода гондыра от их лагеря к городу убегал незнакомый человек. И запомнил его, что немаловажно.

— И, по-вашему, это доказывает, что мой супруг — злодей? — с несколько оживившимся негодованием пошла в контрнаступление графиня Брендель.

И прошла ровно один шаг.

— Нет, не доказывает, — холодно улыбнулась матриарх и спокойно продолжила.

— Разрушение замка могло быть несчастным случаем или дурной умыслом человека, владеющего… нестандартными спобоностями, назовем это так. Но оставим это и перейдем к следующему происшествию. А именно — к покушению на жизнь барона Дрягвы.

— На него покушались?! — изумились лукоморцы, гвардейцы и чета монархов страны Костей.

— Да, мы никому об этом не рассказывали, — опустила глаза баронесса. — Ночью злоумышленник пробрался к нему в опочивальню и разбил под одеялом его грелку. В рост человека, — добавила она, и смешки мгновенно стихли. — Тот, кто это сделал, попытался навести нас на мысль, что это дело рук одного большого, сильного человека, ловко орудующего шестопером.

Все глаза метнулись на Спиридона.