Удалялся граф с площади под дружные вопли: «Да здравствует Аспидиск Первый».

Все сто двадцать шесть его слуг, стражников и придворных очень старались перекричать друг друга и всех остальных.

Иванушка никогда раньше не думал, что тишина переполненной площади может быть такой же громкой, как и ее рев.

Дед Голуб склонился над чистым листом бумаги, тщательно выписывая одну ровную округлую буковку за другой, от слова к слову, от предложения к предложению.

Рядом со столом, на табуретке, поджав под себя ноги, с глубоким интересом наблюдала за процессом Воронья.

Терпеливо дождавшись, пока чернила на пере закончатся, и старику пришлось оторваться от работы и потянуться к чернильнице, девочка заглянула в покрасневшие от бессчетных часов за письменным столом глаза учителя и задала вопрос:

— Деда, а деда? А что это вы всё время пишете? Вы взаправду все хроники старинные на нашем наречии переписать решили?

— Что?.. — рука с пером зависла в воздухе, и старик слегка недоуменно взглянул на свою любимую ученицу. — А, ты всё еще здесь, Воронья…

— Здесь, — обиженно надулась девочка. — Вы ж сами велели мне погодить, пока страницу допишете, а сами уже с тех пор пятую строчите.

— А… Ой… Извини, птичка… Заработался…

— Ага, заработались, — ворчливо сложила локти поверх стопки чистой бумаги воспитанница детского крыла. — Тетя верява говорит, что вам на свежем воздухе надо чаще бывать. И питаться вовремя. А то вон совсем на шкилет похожи стали — кожа да кости торчат, и то в разные стороны.

— Да разве ж я… — начал было виновато оправдываться дед, но Воронья не дала ему и шанса.

— Вот, я вам, как человеку, полчаса назад суп принесла — так он уже не то, что остыл — испортился, поди. Кушайте давайте, лучше, дедушка, потом допишете. Бумажки не убегут.

И она сняла с кипы старинных пергаментов на диване жестяную миску, прикрытую треснутой тарелкой, аккуратно отодвинула исписанный лист на столе в сторону, и с не терпящим возражения выражением на худеньком личике водрузила холодный суп перед стариком.

— Вот, пока не покушаете, я не уйду, и покою вам не дам, — словно чрезвычайно заботливая эринния, девчушка подвинулась поближе, выудила из кармана два ломтя каравая, деревянную ложку, и положила их рядом с тарелкой. — На здоровьичко.

— Ну, спасибо… кормилица ты моя… — ласково и слегка близоруко улыбнулся дед и заглянул под исчерченную мелкой паутиной тонких трещин тарелку. — Ох, гляди ты, картошки-то сколько! И мяса шесть кусков! Прямо праздник какой-то!

И тут же обеспокоено перевел взгляд на девочку:

— Аль и впрямь у нас какой праздник, а я запамятовал?

— Не-а, — поспешила успокоить она его, а заодно отвести внимание от собранных по своим тарелкам воинами дружины королевича Кыся картошки и мяса. — Нет у нас сегодня никакого праздника. Пока. А вот завтра — День Медведя! Ну, и коронация намечается…

— Намечается? — сделал большие глаза дед Голуб. — И кого собрались короновать?

— Бренделя-кренделя… — кисло скривилась девчонка.

— Он тебе не по нраву, что ли, птичка? — не забывая уписывать за обе щеки покрывшийся тонкой пленочкой жира обед, сочувственно полюбопытствовал старик.

— Ой, дедушка Голуб, скажете тоже! — фыркнула Воронья. — Да кому он у нас вообще по нраву! Вы слышали, что он нем в городе рассказывают?!..

— И что же?

— Да ничего хорошего! Лучше вы расскажите, куда такую пропасть бумаги переводите.

— Это, птичка, я для вашего же брата с сестрой стараюсь, — ухитряясь не прекращать усердного жевания, проговорил дед. — Это будет самый полный учебник истории нашего государства, со времен первых костеев, что пришли в эти края, и до наших дней.

— Такой огромный?! — с ужасом истинной школьницы Воронья обвела расширившимися глазами погребенный под бумажно-пергаментными завалами научных материалов кабинет старика. А сколько еще в потайной комнате в библиотеке осталось…

— Ну, нет… — засмеялся дед. — Вам, воробьям, столько истории во век не одолеть. Скорее, она вас. Да и ни к чему вам это. Вот, к примеру, кому из вас будет интересно, сколько жареных лебедей подавали каждый день на стол Аникану Первому? Или какого цвета были кокарды на шапках Шестого стрелкового полка Незнама Ученого, и сколько всего тех полков было, да где квартировались? Поэтому я всё внимательно перечитаю, и самое важное и увлекательное — выпишу, а потом еще раз…

И вдруг коридор взорвался оглушительным топотом и криками, и тут же, едва не вколотив в стену стальную шишку-ручку, распахнулась дверь…

Архивы посыпались, Воронья подпрыгнула, чернильница, задетая ее локтем, опрокинулась, старик подавился, пытаясь спасти чистую бумагу, а в комнату влетела, сбивая и перебивая друг друга, запыхавшаяся ребятня.

— Дедушка Голуб!!! Дедушка Голуб!!!

— Кондрат-то!!! Кондрат-то!!!

— Кабана привез!!!!!!!!!!..

— Дедушка Голуб! Кондрат с гвардейцами и с дядькой Бурандуком кабана добыли!!! Того самого!!! — вынырнув вперед, как настоящему королевичу и полагается, четко и звонко доложил Кысь, и толпа сорванцов загомонила, закричала, запрыгала от вырывающегося за переделы маленьких тел исполинского восторга и восхищения:

— Только что привезли!

— Двух часов не прошло, как народ с площади после Бренделя разошелся!

— Это я его первым заметил!

— Бренделя?

— Кондрата?

— Панкрата?

— Назара?

— Кабана!!!

— Не заметь такую махину!..

— Я думал — чего такое по улице ползет огроменное?..

— Его на двух лошадях на волокушах кое-как притащили!!!

— А кони-то, кони, видал? Только что сами из упряжи не выпрыгивали!

— Духа лесного боятся они, вот чего!

— Он не дух, он просто свинья, только большая!

— А ты-то откуда знаешь?

— Дядька Бурандук сказал!

— Не бывает таких свиней, даже больших!

— Ага, тебе лучше знать!

— Если б бывали, то они бы всё время такие вырастали, а эта — в первый раз в жизни!

— А мне дядька Бурандук сказал!..

— Он сейчас на площади лежит!

— Дядька Бурандук?.. — изумленно вытаращил глаза дед.

— КАБАН!!!

— Надо поглядеть, — решительно заявила Воронья, предварительно убедившись, что с супом и хлебом ее подопечный расправился подчистую.

Старик, не задумываясь, кивнул.

— Надо. Поглядеть, и всё подробно записать. Если я пропущу такое событие, потомки мне не простят.

И, не прошло и пяти минут, как, собрав уцелевшие после чернильного разлива листки бумаги и грифель, дед Голуб в сопровождении почетного эскорта уже направлялся на Дворцовую площадь смотреть на поверженного лесного монстра.

Народу на Дворцовой площади набежало — не протолкнуться: такого интереса не вызывало ни одно развлечение, устроенное дворянами, и даже утренний бенефис Бренделя бледнел по сравнению с пришествием великого и ужасного Лесного Хозяина, как успели прозвать его досужие горожане и жители потревоженных им деревень.

Шум и гомон над площадью стоял, как в огромном улье.

— Гляди-ка, он!

— Точно, он!

— Ну, и здоров, свинья!..

— А ты думал!

— Проходите, проходите, не задерживайтесь!

— Поглазели — и дальше идите, остальным тоже охота!

— Раньше приходить было надо!

— Раскомандовался!

— Твой кабан, что ли?

— Да уж не твой ли?

— Проходите, проходите!..

— Не трогайте свинью, говорю!

— Чего встал?..

— Не трогайте сви…

— Да чего ей будет, сынки! Она ж дохлая!

— Если ее все так тискать будут, то она не только дохлая будет, но и лысая!

— Да и пускай лысая!

— Чего ей в шерсти-то, зимовать?

— А на память-то тоже ведь чего надо прихватить!

— А иначе кто ж нам поверит!

— Вообще-то, мы из нее чучело хотели сделать…

— Тоже на память, кстати…

— Ну, хоть шерстиночку, ребятки, ну?..

— Пожалуйста-а!..

— Ай, ладно! По шерстиночке — и дальше двигайте, задние тоже поглядеть хотят!