Подготовка третьего увеселения началась незамедлительно после объявления такового.

Не успел Иванушка договорить, как с одной из боковых улиц, борющихся за право не называться переулками, по огороженному оцеплением коридору на площадь выехали подводы, груженые досками.

— Интересно, что задумал граф? — тихо под нос пробормотал царевич, с любопытством оглядывая запруженное телегами и продуктами деревообработки еще несколько минут назад свободное пространство.

— Что-нибудь строить собирается, — проницательно предположила Серафима.

— Что? — не унимался супруг.

— Ну… — сделала еще одно умственное усилие Сенька. — Может, детский городок? Карусели? Или виселицы?

— По-твоему, это развлечение?! — возмущенно воззрился на нее Иван.

— По-моему нет, — умиротворяющее повела плечами царевна. — Но о вкусах не спорят, ты же это сам сколько раз говорил. И вообще, не нервничай, посиди, подожди. Через два часа всё сами узнаем.

— Да, ты права… — откинулся на спинку кресла лукоморец, поглядел на завозившихся со свертками и фляжками министров, и пошарил рукой под сиденьем. — Бутерброды хочешь?

— С чем? — оживилась и напрочь позабыла про готовящееся где-то далеко развлечение царевна и радостно потерла руки. — Люблю повеселиться, особенно пожрать…

— Не знаю, — осторожно развернул тряпицу и заглянул внутрь пергаментного свертка Иван. — Находка сделала…

— Да ладно, хоть с чем, давай мою половину, — благосклонно снизошла Сенька и, не дожидаясь реакции мужа, активно вступила в процесс дележа.

— Ты с Макаром перед уходом сюда поговорить хотела, новости узнать, — старательно пережевывая холодную лосятину из супа, положенную на черный хлеб и ломтик вездесущей хурмы, проговорил Иван. — Успела?

— Угу, — не утруждая себя долгими речами, кивнула Серафима, занятая аналогичным действием.

— И что новенького? — не унимался Иванушка.

Царевна вздохнула, проглотила то, чем был набит рот, запила теплым травяным чаем из засунутой в шубенку фляги — прототипа термоса — и принялась излагать, что же нового случилось в Костейском царстве за время отсутствия сначала Ивана, а потом и ее самой.

— …а, в-четвертых, сегодня утром я еще и к Находкой успела заскочить, и побеседовать на бегу про твоих привидений. Она говорит, что у них, в Стране Октября, таких несытями называют. И берутся они не абы откуда, а только если много людей сразу лютой смертью гибнут. Это вроде проклятия какого. Не совсем, конечно, но близко. А еще вокруг того места деревья становятся такие… страшные всякие… кривые-косые… Если подробности тебя интересуют — сам с ней пообщайся. Меня она уже на второй минуте объяснений запутала. Ну, так вот. Насколько я всё-таки поняла, души этих людей, если их никто не проводил в загробное царство по всем правилам, оказываются привязанными к месту смерти, и потом всех прохожих и проезжих завлекают, с пути сбивают, и норовят их по своим же следам на тот свет отправить.

— Это как? — недопонял Иванушка.

— То бишь, как сами погибли, то и другим устраивают. Твои, значит, во сне ночью во время метели сгорели… мир их останкам… кошмар, правда… — неуютно поежилась Сенька. — Хотя даже это их кровожадности не оправдывает. Гнобили бы лучше того, кто спичку бросил, чем к честным людям приставать.

— А как же я вырвался?

— А вот тут я тебя поздравить могу, Вань. Ты не только вырвался, но и их освободил от проклятия. А как… Тут Находка наша опять всего и кучу наобъясняла, но мне некогда было толком слушать, и поэтому запомнила я одно. Что ты, вроде как сделал то, чего они не смогли. А что конкретно?.. Тебе виднее. Вспомнишь — скажешь.

— А… это простой пожар был, или?..

— Не знаю, Вань. Придумывать нет смысла, а спросить уже не у кого. Призраки твои разлетелись, деревня скоро лесом порастет… Что было, то так и осталось неведомо.

— М-да… — загрустил Иван. — Значит, так и не узнаем, видел ли кто из деревенских Мечеслава…

— Тс-с-с-с-с!!!..

— Ой… — воровато и виновато оглянулся по сторонам царевич, но, похоже, никому до них дела пока не было, и он перевел дух и продолжил: — А еще новости есть, Сень? Повеселее что-нибудь?

— То есть, еще веселее? — хмыкнула притихшая было Серафима, усмехнулась и лукаво покосилась на супруга. — Как не быть! Вот, слушай. Вчера вечером Кондраха, Проша, Кузя — ну, короче, охототряд Бурандука весь — вернулись. С одной стороны довольные, а с другой — все в тоске, то бишь в печали, — сообщила Сенька, сглотнула голодную слюну и, презрев заинтересованный и молящий о продолжении взгляд мужа, впилась зубами в свой позабытый на время сухой паек, и впрямь успевший засохнуть на ветру.

— С какой стороны довольные? — уточнил Иван, повертев в уме абстрактную человеческую фигуру так и эдак, но так и не вспомнив, какая конкретно сторона, по мнению современной науки, была больше подвержена радости, а какая — наоборот.

— Довольные они с той стороны, что нашли логово того кабана, — прояснила экзистенциальную дилемму Сенька. — А злые — что эту свинью ничего не берет. Три рогатины они об него обломали. Кондраха сдуру вплотную сбоку подобрался, даже ножом в брюхо потыкал — ровно в стену кирпичную. Как он его с землей не сровнял — до сих пор не понимает. Полушубок клыками разодрал, и руку до локтя… Находке опять работа… Из лука пытались в глаз попасть — Бурандук всё похвалялся, что со ста шагов белку в глаз бьет…

— И попали? — с замиранием сердца, позабыв жевать, спросил Иванушка.

— Ха! — мрачно сообщила царевна. — Может, конечно, у белки глаз размером больше, чем у этого борова — я не проверяла. Но, по-моему, и Кондраха с Макаром тоже так считают, когда целишься в белку, она ведь не пытается насадить тебя на клыки и втоптать в лесную подстилку. В этом главная разница.

— И чем все кончилось? — уже понимая, что хэппи-энда не предвидится, всё же поинтересовался царевич.

— А кончилось тем, что они всей честной компанией бежали от него километр по бурелому, как кони скаковые, побросав всё, пока не догадались врассыпную кинуться. А потом еще три часа друг друга по лесу собирали, от каждого треска да стука шарахаясь. Так что, старушка Жермон была права, когда свою баллисту — или как она там по военному правильно называется — внуку притащила. Только не в коня корм оказался, а так бы — самое то…

— Надо что-нибудь придумать, — озабоченно нахмурился Иван.

— Угу, — снова усердно жуя, согласилась Серафима. — Надо. Только со вчерашнего дня всей артелью думают, и ничего в голову не идет.

Иванушка, быстрее супруги справившись со своей половиной, прислушался к внутренним ощущениям и стыдливо украдкой пошарил рукой в похудевшем узелке.

Результат был неутешительным, и он, грустно допив последний чай из своей фляги, уставился на носки сапог, чтобы горящим голодным взором не смущать супругу и не лишать ее аппетита[415].

Не замечая и не ценя жертвы мужа, царевна доела весь полдник до последней крошки, удовлетворенно откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза, улыбнулась и промолвила традиционное «гут».

— Угу, — настал черед Иванушки оказывать своей половине немногословную поддержку.

Насытившись, Сенька сразу стала добрей и разговорчивей, и на неподготовленного Ивана обрушился второй выпуск новостей за два дня.

— …Ты не поверишь, Вань! Да что ты — и Макар, и министры, которые ему сказали, сами диву даются! В городе завелся какой-то маньяк, который скупил в лавках все кружки, рюмки, чарки, стаканы — деревянные, оловянные, керамические… Все! В лавках кончились, так мужики говорят, что он даже по домам ходил, у народа выпрашивал!

— Зачем?

— Так маньяк же! — удивленно глянула на него царевна, словно само это слово объясняло всё, включая цель анонимного приобретателя.

— А, может, коллекционер?

— А какая разница?

Царевич честно задумался, но супруга, не дожидаясь ответа, махнула рукой и увлеченно продолжила информировать его о том, о сем, о пятом, о десятом…