Теперь со всех сторон, на сколько хватало глаз, ее окружали суровые и безмолвные острова, атоллы и архипелаги надгробий, памятников и саркофагов угасшей династии иноземных царей.

Мраморные, гранитные, медные и бронзовые изваяния царей, цариц, царевичей и царевен всех возрастов и калибров сидели, стояли и лежали вокруг нее со скорбно-скучающим видом и не обращали на заблудившуюся гостью с поверхности ни малейшего внимания.

Но этот-то факт Сенька как раз могла вполне перенести без потерь.

Чего — или кого — ей сейчас отчаянно не хватало, так это изображаемых ими постоянных обитателей.

Например, чтобы спросить дорогу назад.

Задумчиво поджав губы и сморщив лоб, она экстренно попыталась припомнить, что ей было известно о привидениях.

Оказалось, не так много.

С первой попытки вспомнилось только, что призрак остается слоняться возле места упокоения своего человека в случае насильственной смерти. Второй мозговой штурм извлек из подвалов памяти еще две причины: муки совести или оставшиеся недоделанными важные для преставившейся оболочки дела.

Это означало, что умерших своей смертью Медведей, а также Медведей порядочных и Медведей, умевших рационально спланировать свой рабочий день, рассчитывать застать тут не приходилось.

Но попытаться всё же стоило.

И царевна, откашлявшись и изобразив на физиономии соответствующее неофициальному деловому международному визиту выражение, собрала волю и пальцы в кулак, подошла к ближайшему памятнику — грузному бородатому гранитному монарху, наспех присевшему на краешек сиденья монументального трона — и вежливо постучала ему в сапог.

— Извините, дома есть кто-нибудь? — добрым проникновенным голосом поинтересовалась она.

Молчание было ей ответом.

— Ну, ладно. Я в другой раз зайду, — вежливо пожала она плечами и в несколько шагов переместилась к соседнему мемориалу: благообразная дружелюбная бронзовая старушка на канапе в окружении десятка таких же благообразных и дружелюбных волкодавов.

Никого из которых, впрочем, также не оказалось на месте.

Далее последовали лежащий худощавый мужчина в обнимку с длинным широким мечом, приподнявшаяся на цыпочки и мечтательно вглядывающаяся во мрак дебелая девица, сутулый старик на пеньке с кошкой на плече, еще одна старушка — в доспехах и с тем же мечом, что и ее прилегший отдохнуть сосед, матрона с ткацким челноком и почти готовым ковром из гранита, юноша, невесело склонившийся над расколотым щитом… Менялись сюжеты, позы и компания, варьировался материал, но неизменной оставалась реакция.

А, точнее, ее полное отсутствие.

Следующим по курсу монументом был очередной отпрыск рода Медведей, сосредоточенно изучающий на садовой скамье поднесенный почти к самому носу толстый том, украшенный россыпью звезд и астрономических символов. Слева от него лежала подзорная труба и куча свитков. Справа — астролябия[366].

Вспомнив, для чего, собственно, она сюда заявилась, Сенька для очистки совести стукнула три раза коротко памятнику в коленку и задала сакраментальный вопрос:

— Дома кто есть?

Ответа — сюрприз, сюрприз — не последовало, но, бросив вскользь взгляд на табличку на постаменте, она прочитала покрытые патиной угловатые буквы: «Незнам».

— Незнам он… А кто тогда знам? — ворчливо буркнула она, облизала костяшки пальцев, сбитые в кровь от непрерывного стучания по предметам, для того не предназначенным, тяжело вздохнула и окинула грустным взором покрытое мраком уходящее в бесконечность пространство склепа.

Какой по счету был этот саркофаг?

Пятидесятый?

Восемьдесят пятый?

Сотый?

Она бы не удивилась.

— Ничего, если я на твоей скамейке немножко посижу?.. — скорее себе, чем книгочею проговорила царевна, подпрыгнула и стала устало устраиваться поудобнее на раскинутой по скамье поле кафтана погруженного в самообразование памятника. — Не бойся, твоему наряду хуже не будет. Тем более что такие уже полвека, наверное, как не носят, если не больше. Впрочем, мне до твоей одежки дела нет. У меня к вам дела поважнее. Да только ходишь-ходишь тут у тебя по соседям, стучишь-стучишь, а никто не открывает. Будто это мне одной надо. А это, между прочим, в ваших же, костеев, интересах. Мне всего-то пару вопросов задать — и лежите себе дальше на здоровье. Или что ваш брат там поделывает в тихие часы досуга…

— Каких… вопросов?.. — вдруг прошелестело на грани слышимости со стороны то ли царевича, то ли его фолианта.

От неожиданности Сенька закашлялась и прикусила язык.

Показалось?..

Или не показалось?

— А… кхм… э-э… уважаемый?..

Ешкин трёш!.. Как там его звать-то? А то еще обидится… На табличке там что написано было?..

Там было…

Царевна замерла.

Ду-у-у-у-ура!!!!!..

Кафтан, вышедший из моды пятьдесят лет назад!!!

Подзорная труба, или как там они называются, если смотрят в них не на врага, а на небо!!!

Книжка со звездами!!!

И имя — Незнам!!!..

Это же брат Нафтанаила Злосчастного!!! Который полетел с башни Звездочетов!!!

— И-извините… — сглотнула пересохшим от волнения горлом Сенька. — Я вас долго не потревожу… Я только хотела узнать… у вас дети были?

— У меня?.. — испуганно прошептал бестелесный голос, словно оглядываясь. — Нет, не было… Да я и неженатый вовсе был…

— А… как бы это… поделикатней выразиться… помимо жены?

— Да что ты такое говоришь, девица? — то ли смутился, то ли рассердился призрак — словно ветром холодным дунуло.

Минус один, сосредоточенно отметила Серафима и перешла к следующей части допроса.

— А у брата вашего… младшего… дети были?

— У брата-то?.. — повторил за ней собеседник и замолчал.

«Точно обиделся», — решила Сенька.

Оказалось, считал.

— В том году, когда моя любимая кобыла двойней ожеребилась, старший у него родился… Потом в год, когда засуха стояла — дочка… Когда комета в небе ползимы висела — второй сын… Еще через год, аккурат под День медведя — третий… Потом через полтора годка — еще одна дочь… И через год — близняшки.

Если бы у духа были пальцы, он, наверное, загибал бы их сейчас.

Потому что возбужденная и ошалевшая слегка от такого поворота дела Серафима, не стесняясь и не доверяя памяти, делала именно так.

Сын, дочь, сын, сын, дочь, близняшки…

Семеро?!..

— Близняшки — двойня? — уточнила на всякий случай она.

— Четверо, — было слышно, как дух расплылся в сентиментальной улыбке.

Девять?!?!?!..

Да уж…

Удалой Мечеслав, в отличие от братьев, времени зря не терял.

Он ведь был неженат, если ничего не путаю?

— То есть, все дети… э-э-э… от разных девушек? — автоматически поинтересовалась царевна.

— Да что ж ты такие вопросы-то неприличные задаешь всё?! Как тебе не совестно, глаза твои бесстыжие! — вспылил и возмущенно взвился призрак.

Причем взвился в буквальном смысле: из макушки неподвижной бронзовой фигуры вдруг вырвался столб белесого тумана, мгновенно сформировавшийся в высокую растрепанную полупрозрачную фигуру, яростно подпирающую бестелесные бока бесплотными кулаками.

— Жена у него была, жена законная, понятно, не то, что у вас сейчас — что попало, видать, делается, раз такую срамоту спрашиваешь!..

Но не успела царевна решить, огрызаться ей или оправдываться, как откуда-то сзади, и спереди, и справа — почти одновременно — загремел и рванулся в ее направлении торжествующий рев нескольких глоток:

— Ага!!!..

— Нашел!!!

— Держи!!!

— Хватай!!!

— Не уйдешь!!!

— Лови, лови!!!..

Своды склепа содрогнулись.

Одним прыжком Сенька оказалась на полу и с мечом в руке — пользы против привидений от него никакой, но на душе спокойней — готовая к обороне…

Три огромных, взбудоражено размахивающих кулаками призрака с трех сторон неслись к ней через пространство и время, неистово выкрикивая замысловатые выражения — фольклорное наследие многовековой костейской культуры.