Когда всё было готово, с застывшим от ужаса и отвращения личиком Мыська извлекла из кармана узелок, развязала стягивающий его шнурок, потянулась за наговоренной солью пальцами и остановилась.

— Не буду я это руками трогать, — хмуро глянула она на мальчишек.

«Попробуйте только посмеяться», — крупными буквами было написан вызов на ее узкой худенькой мордашке.

Но разведчики только сочувственно поморщились, а Снегирча заботливо посоветовал:

— Ты… это… потряси… чуть-чуть… чтоб насыпалось…

Девочка коротко кивнула и аккуратно тряхнула мешочек над отрезанными кусками.

— Ага… есть…

— Пошли, — поспешно, словно пропитанная страшным заклинанием соль была живым злонамеренным существом, готовым выскочить и наброситься на нее в любую секунду, Мыська затянула узелок, торопливо сунула поглубже обратно в карман и мотнула головой в сторону смутно серевшей во мраке громады вранежева дворца.

Крадучись, скрыв свет в кулаке, дети приблизились к кованой решетчатой ограде и завертели головами, прислушиваясь.

— На той стороне бегают, наверное, — предположил Кысь. — Гадины.

— Чего мы, ждать их теперь станем? — брюзгливо поинтересовалась Мыська.

— А давайте свистнем… — предложил Снегирча и, перехватив горящий праведным негодованием даже в темноте взгляд командира, тут же быстро поправился: —…тихонечко.

И, не дожидаясь одобрения большинства, сложил губы трубочкой и несколько раз слабо и тоненько, как умирающий чайник, просвистел.

Волкодавы не заставили себя ждать.

Захлебываясь свирепым лаем, срывающимся на кровожадный хрип, слева из-за угла выскочили четыре громадных пса и наперегонки, отталкивая друг друга, кинулись к решетке, за которой стояли чужаки.

— Ну, бросай! — тонко выкрикнул Снегирча, уже не опасаясь, что голос его услышат в доме: за таким ревом расслышать можно было не всякий вопль.

Желудок Кыся панически подпрыгнул, сжался и перевернулся.

А если собаки не будут есть хлеб?

А если он достанется не всем?

А если соль безвредно осыплется?

А если верява Находка ошиблась?..

Напутала?..

Не захотела травить незнакомых собак?..

Или просто решила зло подшутить над Мыськой?

А если…

Мальчишка отчаянно сжал зубы, разломил трясущимися руками ломти напополам и со всего маху швырнул их прямо в ощеренные пасти задыхающихся от лютой истерики зверей.

— Бежим! — крикнул он и первым подал пример выполнения команды.

Разведгруппа с нескрываемым облегчением рванула по темной пустой улице и скрылась за углом ограды дома напротив.

Пока псы их видят или чуют, есть они не станут. Это тоже было вычитано в «Приключениях лукоморских витязей» и предусмотрительно взято на вооружение.

Присев и сгрудившись для тепла и уверенности вместе[311], разведчики затаились и стали молча ждать.

Прошла минута… вторая… третья… четвертая… пятая…

Или час?

— Слышишь? — почти беззвучно прошептал в ухо Кысю Снегирча. — Вроде, кто-то скулит… Или визжит…

— Слышу, — кивнул Кысь.

— Пойдем, поглядим? — предложила девочка.

— Я сам схожу. Один, — мужественно выпятил нижнюю челюсть Кысь и, не разгибаясь, засеменил через дорогу к вранежевой ограде.

Вернулся он скоро.

— Скулят там где-то, с другой стороны. У парадного. Подыхают… наверно…

Несмотря на явные потуги на пренебрежение и браваду, последняя фраза у него не получилась даже близко, как планировалось.

— Собаке — собачья смерть, — отрывисто и неровно, словно переступал босыми ногами по гвоздям, чужим голосом проговорил Снегирча, отчего-то отводя глаза.

— А всё равно жалко, — тихо, как мышонок, пискнула Мыська и, не глядя на мальчишек, побежала, полусогнувшись, через дорогу.

Протиснуться между похожими на копья прутьями чугунной кованой решетки взрослому человеку вряд ли было возможно, но десяти-двенадцатилетние постолята после диеты длиной в жизнь проскользнули и не заметили преграды.

Нервно оглянувшись по сторонам, Кысь решительно ткнул пальцем в сторону курятника и первый помчался к корявой, обшитой досками стене.

Именно так начинался их тщательно проложенный вчера маршрут к светлому будущему всеобщего счастья и благоденствия.

Бочка — крыша коптильни — крыша конюшни — водосточная труба — второй этаж — и по узкому — в полстопы — карнизу на пять окон вправо, до единственного во всем задании гостеприимного окошка с незакрытыми плотно ставнями.

Кысь сделал сигнал друзьям остановиться и, изо всех сил прижимаясь спиной к белой мраморной стене, протянул руку, нащупывая край чуть приоткрытого ставня. После нескольких попыток кончики его пальцев сомкнулись на ребре неровной от времени и непогоды доски.

— Есть!.. — прошипел он скорее себе, чем остальным разведчикам, и сначала осторожно, а потом всё настойчивей и сильнее стал тянуть ставень на себя.

Проклятая деревяшка не поддавалась.

Одна попытка, вторая, третья…

Кысь замер, переводя дыхание, потом возобновил и удвоил старания — но результат не изменился.

— Посвети… чуток… — наконец, повернул он раздосадовано голову в сторону Снегирчи. — Я дальше… пройду…

— Но там же!.. — испуганно вскинул брови мальчишка, указывая на выступающую вперед массивную раму и призывно полуоткрытый, но упрямо не уступающий незваным визитерам и блокирующий полдороги ставень.

От преимущества в полстопы вместе они оставляли едва достаточно места для пяток.

Кысь не стал терять время на споры.

— Тогда поворачиваем, слазим и идем домой, — холодно проговорил он.

— Сейчас посвечу… — без дальнейших пререканий Снегирча содрал висевший у него на шее на шнурке амулет, протянул в сторону командира, торопливо сжал три раза, и стена вокруг них озарилась ровным белым светом.

Кысь еще раз оглядел раму, карниз, лепнину под окном, обреченно кивнул, ухватился за резной край наличника и выполнил разворот на сто восемьдесят градусов, едва не вывихнув при этом себе руку.

Снегирча придвинулся на полшага ближе, заботливо освещая неуступчивые, невесть что о себе возомнившие доски и опасную каменную дорожку вдоль стены.

Медленно-медленно, сантиметр за сантиметром, прижимаясь к ставню, будто к последней в мире точке опоры, Кысь двинулся вправо, царапая щеку о старое занозчатое дерево.

— Ага… есть… — пробормотал он, преодолев едва ли не самые долгие для него в жизни полметра. — Снегирча, посвети поближе…

Тонкие мальчишечьи пальцы проникли в узкую щель между краем дубовой доски и рамой и нащупали ржавый крючок, намертво засевший в такой же ржавой петле.

— В-верява тебя забери… — прошипел Кысь, ухватился за подоконник обеими руками, набычился и со всей мочи боднул ставень лбом.

Доска раздраженно дрогнула, скрипнула густым басом, но с насиженного десятилетиями места стронулась едва-едва. Но и этих миллиметров хватило для того, чтобы ослабить, расшатать и вытащить старый крюк из заржавленной ловушки.

— Снегирча, там, в стене, петля под крючок должна быть, поищи! — радостным шепотом воскликнул первопроходец, подождал, пока его друг не нащупает пресловутую петлю и не отступит на пару шагов, с усилием отворил тяжелую створку и яростно оттолкнул ее.

— Лови!!!..

— АЙ!!!

Через восемь попыток, девять отдавленных пальцев и десять минут своевольный ставень был общими усилиями все-таки покорен, усмирен и поставлен на место, а искатели сокровищ, выбив стекло и перевалив через подоконник, наконец-то попали вовнутрь.

Длинное прямое пространство утонувшего в бездонном мраке коридора ударило по всем чувствам сразу головокружительной агорафобией, и Кысь, не соображая, что делает, кинулся к единственному освещенному пятну — белой с золотыми разводами двери напротив их окна и рванул за изогнутую, тускло поблескивающую ручку.

Дверь неожиданно легко и без скрипа поддалась, и вся разведгруппа, как один, ворвалась в неизвестную темную комнату, навалилась спинами на сговорчивую дверь и замерла, переводя дыхание.