«Умник уже бы что-то изобрел», — мысленно возразил ему кисло Иванушка и походя подивился, как человеческая голова может быть настолько пустой.

Ни одной полезной мысли.

Ни намека.

Ни идеи.

Ничего!..

— А чего ты молчишь-то, а? Язык проглотил? — не унимался обладатель экзотического малахая.

В восторге от остроумия друга, упоенно заржали остальные.

— Онемел, наверное!..

— Га-га-га-га!..

— Сейчас вылечим!..

— Га-га-га-га-га!..

Иван стиснул зубы, сжал кулаки, но в голову от этого всё равно ничего путного не приходило, как ни силился, а кулаком против арбалетов и кистеней много не навоюешь, да и путь длиной в семь метров не может тянуться бесконечно…

Но что делать?!..

Наконец, он доплелся до края распростертой палатки и остановился, чувствуя на себе взгляды не только нашедших новое развлечение грабителей, но и притихших, сбившихся в несколько мокрых дрожащих кучек хорохорцев.

— А теперь… на колени вставай! — придумал, что делать дальше, владелец небольшого арбалета. — Прощения проси! Видишь, ты господина Кистеня обидел!

— Ага, обидел! — обрадовано подтвердил тот, кого идентифицировали как Кистеня.

— Вставай на колени, тебе говорят! — поддержали новую затею остальные.

— Быстро!.. — и разбойник в пятнистом облезлом тулупчике выстрелил поверх головы пленника.

«Щас, всё брошу», — сказала бы на его месте Серафима и сделала бы… сделала бы…

Что бы сделала сейчас Сенька?

Лихорадочный взгляд на разбойников, по сторонам, себе под ноги…

Как всё, оказывается, просто!

Иванушка усмехнулся украдкой, начал склоняться, приподнял голову, замер, дождался, пока станет центром всеобщего внимания грабителей, и изобразил на лице нечто среднее между тихой жутью и безмолвным ужасом.

— Там!.. Там!.. Там!!!.. — ткнул он трясущимся пальцем в мокрую ночь за спиной своих мучителей.

— Что?..

— Где?..

— Что там?!..

Доверчивые труженики ножа и топора обернулись, томимые недобрыми предчувствиями, которые, в кои-то веки, их не обманули.

Что было сил ухватился Иван за край палатки, уперся ногами и отчаянно, словно от этого зависела не только жизнь его и хорохорцев, но и судьба всего Белого Света, рванул ее на себя, метнулся назад, точно за ним гнались все разбойники мира, волоча за собой тяжеленный намокший брезент и барахтающихся на нем бандитов…

И тут с места сорвалась безмолвствующая до сих пор толпа возчиков и караульных.

— Бей душегубов!!!

Сказано — сделано, и единодушные хорохорцы успели получить немало морального удовлетворения, прежде чем сработал универсальный закон, формулируемый известным лукоморским ученым Однимом Битовым следующим образом: количество желающих приложить к телу силу, умноженное на степень энтузиазма данных желающих, прямо пропорционально шансам этого тела в суете и толчее улизнуть в неизвестном направлении.

Что означает, что когда жаждущие справедливого возмездия мужики остановились перевести дух и разобраться в целях и средствах, то к злости и досаде своей обнаружили, что целей-то уже, оказывается, и нет.

— Сбёгли, лешие! — обиженно хлестнул кулаком по ладони одноглазый возчик.

— Ловить их надо скорея!..

— Да где ты их теперя отыщешь?..

— Ах, паразиты!..

— Дык…

— Чтоб им повылазило в одном месте…

— Чтоб они…

— Чтоб их…

— Чтоб ими…

— Чтоб об них…

Перебрав все теплые слова и пожелания в адрес утеклецов и просклоняв их по всем падежам, включая три изобретенных только что, народ увлеченно пошел по второму кругу, потом — по третьему, и только минут через пятнадцать неохотно успокоился и вдруг хватился:

— А где же наш царевич-батюшка?

— А торгаш толстопузый?

— Тоже пропали?

Но паника оказалась преждевременной, оба они быстро нашлись, причем рядом: Хверапонт лежал на траве и печально стонал, а царевич неумело, но старательно перебинтовывал поврежденную купеческую голову.

Закончив перевязку, он поймал на себе изумленные взгляды хорохорцев, смешался, неровно пожал плечами и, чтобы скрыть смущение, задал отвлекающий вопрос:

— Разбойники там… не сбегут?..

— Уже сбежали… — расстроено махнули руками мужики. — Виноваты мы… не доглядели… увлеклись… одно оружие от них осталось… на память, значит…

Странная смесь сожаления и облегчения промелькнули на его лице, он помолчал, рассортировывая свои чувства, и проговорил:

— Это послужит им хорошим уроком. Надеюсь, после этого они вернутся к честной жизни.

Хорохорцы, ожидавшие какого угодно приговора, кроме этого, заморгали, переглянулись, почесали в затылках и покорно развели руками: раз его высочество так сказал, значит, так оно и есть.

После событий сегодняшней ночи Иван для них был героем, кумиром и непререкаемым авторитетом.

По крайней мере, пока на их долгом и извилистом пути возчиков и охранников не появится другой герой, кумир и непререкаемый авторитет.

— Ну, до свидания, — пожал протянутые руки Иванушка. — Будете в Постоле — приходите, не сомневайтесь. В беде не оставим. Счастливо вам!..

— Эй, постой!.. — новый, хриплый и слабый голос донесся откуда-то с уровня земли и из-за спин мужиков. — Погоди, Иван!..

Досточтимый Хверапонт, приведенный в чувства заботами лукоморца и проливным дождем, страдальчески кряхтя и охая, поднялся на ноги. Он отыскал первым делом свою шапку, нахлобучил ее на голову до самых бровей, так, что сам стал похож на разбойника с большой дороги, и встал, покачиваясь, перед собравшимся уходить царевичем. Несколько секунд он стоял, беззвучно шевеля толстыми губами, будто повторяя заготовленную речь, или споря сам с собой, и вдруг со странной злостью сорвал только что водруженную шапку с перевязанной головы и хлопнул ей оземь[307].

— В долг! В рассрочку! В лизинг! В аренду! Да хоть за мечи ваши дурацкие! — едва не прослезившись от грядущих убытков, крякнул купчина и, сердясь сам на себя и на свой непонятный душевный порыв, отвел глаза.

Иванушка непонимающе воззрился на Хверапонта, но вовремя вспомнил, что глазеть на малознакомого человека неприлично, и опустил очи долу, ожидая продолжения или пояснения.

И то, и другое последовало незамедлительно.

— Да нет… не то я говорю… опять дичь несу… не так надо… — стыдливо пробормотал вдруг купчина и утер воду с лица грязным рукавом. — Спасибо тебе, Иван… Извини меня, дурака жадного… Не ведал, что творю… Мозги застило… Даром бери весь товар. Просто так. Бери, да и делу конец!

— В-вы… не шутите? — вскинул на него доверчиво серые очи Иванушка, и сердце торговца окончательно растаяло.

— Да уж какие тут шутки… — проворчал он и сконфужено помотал тяжелой лобастой головой со слипшимися в истекающие дождем сосульки прядями каштановых волос. — Когда восемь тысяч наших соседей голодают…

— Спасибо!.. — просветлело Иванушкино лицо. — Огромное вам спасибо!..

Но внезапно какая-то мысль пришла ему в вскружившуюся было от восторга голову, и он огорченно развел руками:

— Спасибо… Но… Мы не можем принять такой подарок… Конечно, хлеб нам очень нужен, но… у нас нет денег… А вам еще крестьянам платить, и за возы платить, и охране, и…

— Бери, кому говорят! — с шутовской суровостью прицыкнул на него Хверапонт. — Я от своего слова не отказываюсь!

— Спасибо… — расцвел Иван. — Благодарю вас… От имени всех постольцев… Хоть у нас сейчас и нет денег, но мы всё равно обязательно вам заплатим, я клянусь… или товар предложим…

— Не надо мне столько мечей, — криво ухмыльнулся купец. — Довели народ милитаристы… Мечи он, что ли, жрать должен? Куда только ваш царь Костей глядит, интересно мне знать…

— Как?! — изумлено-радостно воскликнул Иванушка. — Вам интересно?! И вы еще не знаете?! Так я вам сейчас всё расскажу, как было!..

И остатки ночи и кусочек утра, вплоть до прибытия его законной супруги в сопровождении Сойкана, были посвящены политинформации.