— А ну, сказывайте, вражины, куда деньги попрятали!.. — проревел грозно второй грабитель.

— Сами лучше говорите!

— А то заставим!

— Хуже будет!

— Пожалеете!

ОЙ.

Что это они собрались с ними делать?!..

Мучить?..

При одной мысли об этом спутанные волосы на макушке Юськи приподнялись и зашевелились, будто стараясь убежать, если уж их хозяин не догадывается это сделать.

И почему никто не смотрит на него?

Позабыли? Или решили, что он умер?

Не дождутся!

Хм… Не смотрят — и не надо…

Должно же быть, в конце концов, в жизни счастье!

То есть, если он сейчас тихохонько нырнет под воз и вынырнет с обратной стороны…

Додумать голова Юськи не успела, потому что весь остальной Юська в ту же секунду кинулся под телегу, перекатился, перевернулся, и спустя мгновение был уже на свободе.

Свобода у входа встретила его не слишком радостно: дождь успел войти во вкус, и теперь частые острые струи с угрюмой целеустремленностью пронзали ничтожные остатки листьев на деревьях у него над головой и прошивали землю, казалось, насквозь.

Мокрый, холодный, жалкий Юська обнял себя руками и тоскливо втянул голову в плечи.

Что теперь?

За спиной лютовали бандиты.

Впереди — сплошной дождь стеной и непроглядная тьма, в которой должен прятаться от ливня лес, если он правильно помнит, и если тот не передумал… В таком мраке прямо перед ним могла простираться бездонная пропасть, и он заметил бы ее только туда свалившись!

Если бы хоть огонек блеснул, хоть искорка, хоть…

Не может быть!!!

Среди деревьев, метрах в тридцати от него, посрамляя темноту и низвергающуюся с неба воду, ярким пламенем горел крошечный костерок!

Люди!!!

Помощь!!!

Юська ликующе ахнул, взмахнул руками, будто собирался взлететь на радостях[301] и, очертя голову, бросился на свет.

К несчастью, дождь и мрак не желали оставаться посрамленными слишком уж долго.

Жалобно зашипев и оставив после себя пляшущие в глазах багровые пятна, огонек пропал, когда до него оставалось не больше десятка шагов.

Хорохорец растерянно остановился и растопырил руки, нащупывая точку опоры и отсчета координат: огонька больше не было, не видно было уже и отблесков костра их лагеря, вокруг была только темень, хоть глаз выколи, непроницаемый мрак, в котором могло таиться всё, что угодно, и даже хуже…

— Ау?.. — отчаянным дрожащим шепотом произнес парень. — А-у?..

Серафима за его спиной беззвучно выругалась.

Так все замечательно шло до сих пор, и нате-пожалте!

Дождь!

Ну, кто его просил, а?

Не мог погодить еще часок?!

И теперь их единственная надежда, их запланированный гонец стоит пень-пнем посреди мокрого леса и в панике шепчет «ау», вместо того, чтобы звать на помощь Ивана и Бурандука!.. И до чего он тут достоится — не известно!

Действовать надо было без промедления.

Она обмотала руку краем шершавого шерстяного плаща, не скрывая шагов — в такую дождину всё равно уже на расстоянии в два метра не было слышно ни единого звука, не производимого рушащейся с черного провала неба водой, и бережно взяла беглеца за кончики пальцев.

— А-а-а-а-а-а-а!!!..

Не всякий дождь заглушит такой вопль.

Этот, к счастью, смог, и Серафима, успокаивающе похлопав парня по плечу, вдохновенно продолжила.

— Не бойся меня, человек… — зазвучал у самого уха замершего в ужасе хорохорца тонкий скрипучий голосок. — Я тебе помогу…

— К-к-к-к-к…

— Как, ты имеешь в виду? — проявила она чудеса сообразительности. — Я тебя провожу к одному витязю… Тут, неподалеку… Очень отважному… Ты приведешь его сюда… Я помогу… И он этих разбойников прогонит…

Похоже, изо всей речи невидимого существа парнишка понял лишь одно слово: «провожу».

— Ку-ку-ку-ку-ку?.. да?..

— Для особо сообразительных повторяю еще раз, — откашлялась, снова вошла в образ и терпеливо проскрипела царевна. — Я провожу тебя к одному витязю… богатырю… то бишь, рыцарю, или как там они у вас называются…

Договорить в этот раз беглец ей не дал.

Он медленно, рывками, словно только что ожившая деревянная кукла, повернулся в сторону таинственного голоса, и готовым сорваться на истерику звенящим шепотом вопросил:

— А… т-т-т-т-ты… к-к-к-к-кто?..

— Я?.. — вопрос любопытного спасуемого застал ее врасплох.

Ну, вот какая ему разница, кто его спасает, если его спасают?

— Я… Я — дух леса… То есть, лесной дух… Значит… — неуверенно сообщила царевна универсально-обтекаемую версию. Кто знает, какая нечисть у них здесь в лесах водится? Конечно, можно было сказать «белочка», но обрадовало бы его это — еще вопрос.

— Л-л-л-лесной… д-д-д-дух… — тусклым голосом повторил за ней хорохорец.

— Да, да, дух, лесной, — нетерпеливо притопнула ногой Серафима, но вместо желаемого эффекта получился мокрый «плюх». — Ну, теперь ты со мной пойдешь, наконец?

— Т-т-то есть, в-в-верява? — шепот парнишки звенел и грозил каждый миг разлететься в пыль как бокал при самом верхнем «си».

Царевна, не задумываясь, кивнула, потом поспешно озвучила свое согласие с версией занудного подопечного:

— Вот-вот, верява, она самая. Признал, милок? Ну, теперь иди со мно…

— А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!..

БУМ.

ШМЯК.

Убежать дальше первого встречного дерева горе-караульщик не сумел, как ни старался.

— Эй, парень, парень, ты чего? — тревожно кинулась к нему Серафима. — Ты живой, дурик?

Дурик был живой, хоть и в глубоком беспамятстве: даже его крепкий череп «маде ин хорохорская деревня» не смог без последствий перенести за полчаса два потрясения, переходящие в сотрясения.

Конечно, полежав под дождем, он рано или поздно пришел бы в себя, но рано или поздно происходит смена времен года, дрейф континентов, таяние ледников…

Ждать столько Серафима не могла.

— Ах, чтоб тебя дрыном через коромысло… — болезненно морщась, оглядывала она шишку размером с сосновую на затылке несостоявшегося гонца и шишку величиной с кедровую — на лбу. — И чего он такой нервный оказался, спрашивается?.. Наслушаются сказок, а потом ломают лбами дубы… А мне теперь чего прикажете делать?

Хотя, один вариант всё же оставался.

Иванушка в полусне оторвал голову от мешка с провизией, по совместительству — подушки и, не размыкая смеженных вежд, которые от дневной изматывающей усталости не могли быть разомкнуты до утра просто физически, прислушался.

Приснилось ему или показалось?

Или это ночная птица кричит, потому что ей холодно, мокро, и у ней нет даже такого хлипкого убежища от дождя, как их палатка?

— Па… ма… ги… те… Па… ма… ги… те… Спа… си… те… Па… ма… ги… те…

Нет, не показалось.

— Па… ма… ги… те…

— Что случилось, Иван-царевич? — от уровня пола отделилась еще одна голова — на это раз Бурандука.

— Кричит, вроде, кто-то… — взволнованно проговорил Иван, уже на ногах, накидывая на плечи армячок и пристегивая меч.

— Послышалось, поди… — со слабой тенью надежды простонал охотник, зная наверняка, что не послышалось, и не показалось, и не птица, и идти в холодину и дождь, боги милосердные знают куда, придется, как пить дать.

— Я быстро!.. — бросил на ходу лукоморец, перескочил через догорающие угли костра посредине, и только полог палатки хлопнул за его спиной.

— Постой, ты куда, высочество?!.. — панически заверещал Бурандук, вскочил, как подброшенный пружиной, подхватил колчан и кинулся во тьму и почти непроницаемую стену дождя вслед за подопечным.

— Гра… бют… У… би… ва… ют… — донеслось слабо откуда-то слева, и среди стволов как будто мелькнула Иванова спина.

— Держитесь!.. Мы идем!.. — раздался слева крик Иванушки, и охотник, довольный, метнулся на звук.

— Вашвысочество!.. Держись!.. Я за тобой!.. — выкрикнул костей и кинулся вслед.