Из реки вырвалась крутая волна и ткнула сержанта в спину, повалив старику под ноги.
Сержант был солдафон, но не дурак.
– Прости солдата, старик, – стиснув с хрустнувшим песком зубы, процедил он, не поднимая глаз. – Погорячился.
– Бывает, – мягко отозвался Октябрь.
– Старик, позволь и мне через твою реку перейти.
– Зачем?
– Я должен схватить их и передать в руки царю Костею. Это мой приказ.
– Приказ, говоришь? – задумчиво поскреб в бороде Октябрь, вынул рака и бросил его в воду. – Приказы надо выполнять, солдатик.
– Вот видишь, – обрадовался Щур, проглотив с ненавистью "солдатика". – Давай, пропускай нас! Скорей!..
– Только, чтобы мою реку перейти, вы должны принести мне жертву, – продолжил размеренно старик. – У тебя свои правила, солдатик, а у меня – свои.
– Что ты хочешь? – высокомерно фыркнул сержант. – Деньги? Драгоценности? Доспехи? Оружие?
– Человека, – спокойно ответил Октябрь. – Ты должен отдать мне одного человека из своего отряда.
– Всего-то? – брови Щура невольно поползли к линии волос. – Да хоть десяток!
– Мне не нужен десяток, – покачал головой Октябрь – Мне нужен один.
– Забирай любого! – широким жестом сержант обвел свой отряд. – Только дай пройти быстрей! Ну же!
– Значит, по рукам?
– По рукам! Только быстрей, быстрей!!!..
– Проходите, – удовлетворенно кивнул старик, повел рукой, и у самого берега вода затвердела, как камень.
– Бегом!!! – заорал сержант и, не дожидаясь, когда Октябрь выберет свою жертву, бросился вперед на водяной мостик.
Который растворился у него под ногами, когда он был на середине реки.
– Помогите!.. Помогите!.. Спасите!.. – Щур панически барахтался, всплывая и исчезая под мутной волной, как поплавок во время поклевки, отплевываясь речной водой но, одетый в тяжелую кожу и металл, чувствовал, что проигрывает борьбу. – СТАРИК!!! МЕРЗАВЕЦ!!! ТЫ ЖЕ ВЗЯЛ У МЕНЯ ЧЕЛОВЕКА!!!..
– Не взял еще, но уже беру, – услышал он ровный голос над собой, и увидел стоящего на волнах в паре метров от него Октября. – Извини, солдатик, но ты же сам ударил со мной по рукам. А у меня не было выбора. Ведь единственный человек в твоем отряде – это ты. Был, – договорил он в слабо закрутившуюся, и тут же сровнявшуюся с поверхностью воды воронку – последний след сержанта Щура на этом свете.
Умруны ушли под воду и осели в многометровой толще ила не сопротивляясь, почти умиротворенно.
Старик Октябрь нашел глазами на том берегу Серафиму и ее спутников, в напряжении, забыв про бегство, наблюдающих за этой сценой, в последний раз тепло помахал им рукой и брызгами растворился на осеннем ветру.
Восторженный Саёк не закрывал рта до самого Черемшура, в мельчайших деталях пересказывая спутницам все только что происшедшее на их глазах.
– …а волна из реки ка-а-ак вздыбится, как толкнет Щура в спину – он аж чуть вверх тормашками не полетел! Как он носом песок, наверное, взрыл – три дня отплевывался бы, поди, ежели бы жив остался, да все галькой да ракушками!…А как почуял под ногами вместо воды твердое, так первый бросился, и назад не смотрел, как будто ему уже штандарт-полковника дали!.. Вот уж верно – куда крестьяне, туда и обезьяне! Умруны за ним и не поспевали бежать-то!.. А Октябрь-батюшка, наверное, ему и говорит…
В первой же избе, в которую Находка постучалась, дали им и кров, и стол, и баню, и – самое главное – теплые полати рядом с печкой, с кучей домотканого белья, стеганых лоскутных одеял и тяжелых перьевых подушек.
Не закрывал поваренок рта и потом, живописуя их приключения, пока сон не сморил его на глазах у благоговеющих хозяев прямо над недоеденной тарелкой пельменей, с ложкой в одной руке и с мечом в другой.
С облегчением Серафима быстро дожевала свою медвежью порцию тушеной медвежатины с картошкой ("Три раза просили его, как человека – не трогай нашу пасеку, пожалуйста, не послушал, сердешный," – извиняясь и краснея пояснили хозяева свое меню), с некоторым усилием отделила оруженосца от предмета его ношения, отнесла его на сундук на одеяла, и сама поспешила завалиться на вожделенные полати рядом с давно уже выводившей носом рулады октябришной.
В первый раз почти за две недели она могла спать спокойно, долго, не спеша и с удовольствием просматривая широкоформатные цветные сны, нажимая на "REPEAT" в особо понравившихся местах.
На следующее утро – хотя, если быть точным, это было уже ближе к обеду, причем с другой стороны – они сразу после принятия пищи (назвать его завтраком постеснялась даже царевна) принялись собираться в дорогу.
Изумленным и обрадованным хозяевам Серафима предложила поменять свой роскошный царский наряд со всеми его оставшимися после многочасовой гонки по лесу жемчугами и прочими изумрудами на пару штанов из пестряди, рубаху, куртку, шапку и – как летняя форма одежды – ремешок на голову, чтобы волосы в глаза не лезли, пояснила она.
Парчовое платье ценой в деревню размером с три Черемшура было тут же назначено свадебным для невест всего рода, а довольный хозяин пообещал сделать для царевны и ее оруженосца ножны, если те задержатся до следующего утра.
Посовещавшись с Находкой и решив, что за оставшиеся до захода солнца несколько часов они до местной убыр добраться все равно не успевают, а кроме нее никто дорогу на Лукоморье в этих краях знать – не знает и ведать – не ведает, Серафима объявила остатки этого дня выходным, отсыпным, кому чего больше надо, а для господина оруженосца – к его неукротимой радости – учебным до самой темноты.
Рано утром следующего дня, позавтракав медвежьим супчиком с медвежьими отбивными и запив все медвежьим бульоном[106], путники тронулись в дорогу.
Серафима с интересом наблюдала как, здороваясь уважительно с ними на ходу, мимо них спешили кто на реку, кто в лес жители Черемшура. Если из дому выходил последний октябрич, он припирал поленом двери своего опустевшего жилища.
– А что, замков у вас в лавку давно не завозили? – поинтересовалась царевна после пятого полена под дверью.
– Зачем? – не поняла Находка. – Нам замков во век не надобно. У нас без приглашения только на пожар собираются. Октябрич в чужой дом просто так не зайдет.
– А если воры?
– У нас воров не бывает, ваше… Серафима.
– Постой, Находка, – пришла в голову царевне умная мысль из области конспирологии. – Я же в мужской наряд переодетая. И, значит, вы меня теперь должны не Серафимой называть, а, к примеру… Сергием. Чтоб у непосвященных глупых вопросов не возникало.
– Сергием? – наморщила лоб октябришна. – Сергий, Сергий, Сергий… Хорошо, я запомнила. А ты, Саёк?
– Само знамо, – важно кивнул свежеиспеченный оруженосец.
– Все понятно? – еще раз спросила царевна.
– Все, ваше… Сера.. Сергий.
– Я так и подумала, – удовлетворенно кивнула Серафима.
– А послушай, Находка, – обратился к октябришне оруженосец, вспомнив их прерванный разговор. – Это я про воров хочу спросить. Почему это они у всех бывают, а у вас не бывают?
– Совесть не позволяет, – недоуменно, как профессор, отвечающий на вопрос для первоклассника, пояснила октябришна.
– Со-о-весть? – уважительно протянула царевна.
– Ага, – гордо подтвердила Находка. – Вы знаете, что делает октябрич, если его сосед сильно обидит?
Серафима быстро прикинула, что варианты "бьет физиономию", "поджигает дом", "травит собаку" или "травит собаками" здешним аборигенам, скорее всего, не приходят в голову, и пожала плечами:
– Сдаюсь.
– Вешается у обидчика на воротах.
Царевна и Саёк запнулись друг об друга.
– Че-во?!..
– Да. Чтобы обидчику стыдно стало.
– И становится? – с восхищением и ужасом спросили оба в голос.