— Я прикажу выбросить тебя за борт. Без кувшина, — любезно разъяснил купец.

— Но это грабеж среди бела дня! — Фарух, прижатый к фальшборту, украдкой за спиной потер холодный медный бок.

— Нет. Сейчас уже вечер, — вполне резонно возразил купец. — И достань руки из-за спины. Что ты там делаешь?

Но было уже поздно.

— Здравствуйте, — как всегда, сразу и из ниоткуда появился Иван, и в который раз за день подпрыгнув от неожиданности, Фарух подумал, что он начал понимать, почему нормальные джины перед своим появлением пускают клубы разноцветного дыма.

— Этот человек хочет отобрать у меня кувшин! — обвиняющее направил Фарух указующий перст на остановившегося, как вкопанного, купчину.

— Это его кувшин? — строго спросил царевич.

— Нет! Ты же знаешь! Этот купец грозится выбросить меня за борт и оставить твой кувшин себе! Убей его! Убей немедленно!

— О, Фарух!.. Пощади меня, непутевого!.. Я отдам тебе все свои товары!.. — хлопнулся на колени Семьбаб.

— Убить его? За что? — пожал плечами заместитель нормального джина. — Я уверен, что он просто хотел припугнуть тебя, чтобы незаконно завладеть собственностью, принадлежащей тебе. И если ему объяснить, что он поступает дурно, честному коммерсанту с его состоянием и опытом неподобающе, то он, безусловно, осознает свою ошибку и раскается.

В этих словах был скрыт огромный потенциал.

Они могли прозвучать весьма многозначительно.

Или зловеще.

Или угрожающе.

Или издевательски.

Но они прозвучали искренне.

Иванушка всегда верил в то, что говорил.

— А тебе, Фарух, не к лицу быть таким беспочвенно-кровожадным, — упрекнул он юношу. — В людях надо всегда уметь разглядеть что-нибудь хорошее, светлое — ведь совершенно плохих людей не бывает. Надо ценить человека, принимать его таким, какой он есть, и тогда конфликты иссякнут, и наступит всеобщее согласие и взаимопонимание. Ты должен поступать с людьми так же, как хотел бы, чтобы они поступили с тобой.

— Хотеть поступать так же, как они поступили со мной? — стараясь осознать эту новую для него истину, Фарух пробормотал ее себе под нос. — То есть, я должен хотеть выбросить ЕГО…

Но Иван уже исчез, бросив на лету «Спокойной ночи».

— Что это было?..

Кажется, Семьбаб был потрясен еще больше, чем после чудесного изгнания птицы Рух.

— Мой джин, — криво попытался улыбнуться Фарух.

— И он всегда так… слушается приказаний?..

— Насколько я помню — всегда… Твое предложение еще в силе?

— Какое?

— Отдать мне все товары, если я тебя пощажу?

— А то что?

— Н-ну…

— Забудь.

— Я так и думал, — вздохнул Фарух и опустился на тюк.

Корабль бросил якорь и остановился. В полутьме недалеко от них маячил пустынный берег и то ли холмы, то ли лес на горизонте.

— Иди, помогай сейчас разводить костры, — буркнул Семьбаб, проходя мимо Фаруха к носу судна. — А завтра днем начнешь отрабатывать проезд.

Рано утром корабль снялся с якоря и поплыл своей дорогой.

Фарух не слышал этого — он крепко спал на холодном песке, подложив под голову волшебный кувшин.

Саман (или самум?) визжал и разрывался от надсады; аксакалы и василиски, а, может, саксаулы и тамариски, выдранные с корнем, метались во взбесившемся, забитом песком воздухе, а отрок Сергий и Шарад уже второй день сидели на горячем песчаном полу одного из дворцов заброшенного города-призрака пустыни и слушали, как Масдай живописует свои полеты четырехсотлетней давности в этих воздушных коридорах.

Ураган старался вовсю, увеличивая и без того немалые груды песка под узкими стрельчатыми окнами, и ажурные пятиметровые кованые ворота зала хлопали под его порывами как незакрытая форточка.

Ковер чувствовал, что в этот раз пассажиры не станут прерывать его воспоминания, хотя бы из чувства благодарности, что он в последний момент перед песчаной бурей сумел вспомнить и разыскать давно забытый людьми город, и пользовался этим откровенно и беззастенчиво.

Но даже благодарное внимание имеет свои пределы.

Это как раз и собирался вежливо продемонстрировать отрок Сергий.

Но не смог.

— Кх… Х-х… Х-м-м… Х-к-ка.. — сказал он. Потом потряс бурдюк, второй, третий и добавил:

— К-х-х х-х-та, — что на этот раз означало: «Где вода?»

И вопрос этот был адресован не Масдаю.

Джин стушевался, опустил глаза и пожал плечами:

— Кончилась…

— Как — кончилась?! — от возмущения у Серого прорезался голос.

— Я — старый, больной человек, — дребезжащим тенорком принялся оправдываться Шарад, нервно пощипывая реденькую седую бороденку. — Я должен заботиться о своем здоровье, иначе ты никогда не увидишь своего друга в этом мире, если даже…

— Ты можешь наколдовать воду, Кроссворд? — набычившись, и, глядя неприязненно на бездомного джина, поставил вопрос ребром Волк, неохотно придя к выводу, что бить старых больных людей, к сожалению, нехорошо.

— Я не Кроссворд, я Шарад… И если бы у меня был мой кувшин, то это было бы парой пустяков, хоть целое море, хоть океан…

— Я имею в виду, пресную воду. Хоть стакан. И сейчас.

— Увы, нет…

— И ТЫ ВЫДУЛ ВСЕ, ЧТО У НАС БЫЛО ЗАПАСЕНО НА НЕДЕЛЮ ПУТИ?!

— О, прости меня, ничтожного, великодушный отрок, чье милосердие бескрайне, как Вселенная, а мудрость…

— Замолкни, а?.. — процедил сквозь зубы Сергий и принялся скатывать меха, чтобы хоть таким способом выжать из них хоть насколько капель в пустую кружку.

Цель была достигнута — несколько капель выжаты были, но еще до того, как кружка была поднесена к спекшимся губам, они поспешно перешли в газообразное состояние и без следа растворились в раскаленном воздухе комнаты.

Если бы не присутствие джина, а особенно, Масдая, Волк бы расплакался.

— Но у нас есть лимоны, — робко напомнил о содержимом продуктовой корзины Шарад.

— Эта кислятина горькая?! Умирать буду, а есть это не стану!!!.. Кто их вообще с собой взял!..

Ковер прервал свое повествование и с интересом прислушивался и — кто знает! — может, и приглядывался, — к происходящему.

И теперь настал его черед вмешаться.

— В растениях довольно много воды, как показывает опыт, и, если они не ядовитые, то на содержащейся в них жидкости можно прожить, пока не кончится самум и мы не найдем колодец.

— Большое спасибо за интересное наблюдение, — издевательски поклонился ему Серый и, не выдерживая более, взорвался:

— Где я возьму тебе в этой лукоморской печке с песком хоть какую-нибудь сухую травинку, а?!.. Об этом ты подумал, умник мохеровый?..

Ковер, кажется, обиделся, решил сначала промолчать, но потом ответил:

— Если кто-то считает себя тут самым умным, то, наверное, ему нет нужды подсказывать, что у него в мешке лежит волшебная ваза, подаренная калифом.

— Что?.. — Волк растеряно оглянулся, собрал воедино иссохшиеся мысли и просиял:

— Масдаюшка!!!.. Прости дурака!.. — хотел поцеловать его, но передумал, и вместо этого одним движением подтянул к себе замшевый мешочек, в котором Ахмед Гийядин Амн-чего-то-там и преподнес ему в день свадьбы вторую часть выкупа за Елену.

Ваза была торжественно извлечена на свет божий и установлена на Масдая.

— Так в чем, говоришь, там больше всего воды? — энергично потер руки Волк в ожидании чуда.

— А вот это уж вам, людям, виднее, — пожал виртуальными плечами и развел виртуальными руками ковер.

— Нам, людям?.. — представитель рода человеческого поскреб в затылке и покосился на старика. — Ты за человека-то считаешься, Кроссворд? Особенно после того, что ты тут вычудил? — не преминул напомнить Волк.

— Я не Кроссворд, я Шарад, — снова поправил тот. — А джины — не люди. Это древний народ, история которого восходит к эпохе…

— Понятно, — подытожил Серый. — От тебя помощи не дождаться. Ну, что ж… Попробуем начать с овощей. Они ведь тоже растения, как и цветы!..

Он потер бок вазы и предложил:

— Арбуз?