— И что же ты им продавать собираешься?

— Сначала не им. Сначала я советских людей обеспечу нужными вещами. За деньги, конечно, но очень недорого — и на выручку в лаборатории выстрою то, что позволит уже буржуям продавать то, чего в СССР уже будет достаточно. Сейчас я могу на нашей лабораторной установке наладить выпуск пары сотен килограммов полиэтилена в час — а это шестьдесят тысяч вот таких крышек для бутылок. То есть через месяц я смогу обеспечить такими крышками всю промышленность по выпуску соков и, возможно, пивоваренную — я просто не знаю, сколько в стране пива в бутылках делается. Пусть все эти фабрики берут у нас такие крышки по три копейки — и мы заработаем за год десять миллионов. Но не пропьем их, а на эти деньги выстроим более мощную установку, лаборатории оборудуем исследовательские — и даже если университетские химики ничего нового не придумают — а они наверняка что-то, да придумают — то к следующему лету мы сможем выпускать по двадцать тонн полиэтилена в сутки. И вот эти тонны мы сможем уже продавать буржуям по рублю, причем золотому рублю, за килограмм. За двадцать тысяч золотых рублей в сутки, больше семи миллионов буквально на бутылочных крышках.

— То есть завод, чтобы делать двадцать тонн в сутки, встанет в десять миллионов?

— Я же сказала: новые лаборатории, новые установки всякие. Сама полиэтиленовая установка на двадцать тонн обойдется хорошо если в миллион, но скорее всего куда как дешевле.

— А ты говоришь, что у буржуев она обойдется в пятьдесят миллионов…

— У них во столько обойдется установка мощностью в пятьдесят или даже сто тысяч тонн в год. А я установку на сто тысяч тонн в год и за десять миллионов смогу выстроить, а может быть и за пять. Но пока у меня нет хотя бы пяти миллионов, я и подсчитывать это не стала.

— И как это ты так дешево все сделать сможешь?

— А вот это я вам не скажу. Потому что это — самый страшный секрет, а вы можете случайно проговориться… например, на заседании Политбюро — но я не уверена, что кто-то из них не проговорится уже в ином окружении — а что знают двое, то знает и свинья, как говорят англичане. Так что пока НТК не обеспечит абсолютную секретность работ, никто ничего не узнает.

— Ну… а если я выделю тебе десять миллионов, то ты сможешь, не раскрывая секрета, сделать установку на сто тысяч тонн? Ведь по твоему получается, что это уже сто миллионов золотых рублей, то есть она за месяц буквально окупится.

— Легко! Секрет-то не в железках, а в том, что в эти железки положить. А пока строить завод будут, специально обученные люди всю необходимую секретность и организуют. Должны организовать, иначе завод просто не заработает: нельзя буржуям такие секреты открывать.

— Ты что, кроме себя вообще никому не веришь?

— Если честно, то почти никому, я даже и себе не очень-то доверяю. Люди-то в большинстве хорошие, честные — но они и про других так же думают. И если — опять повторю — совершенно случайно где-то не там проговорятся… А в том, что не проговорятся, я уверена лишь в двоих.

— И я, как понимаю, в это число не вхожу.

— Пока да.

— Грустно… а кто же эти двое? Я их знаю?

— Знаете. Это товарищ Сталин… и товарищ Берия.

Вообще-то разговор с Куйбышевым получился слишком уж спонтанным и излишне эмоциональным, но никаких существенных последствий он не вызвал. И причиной отсутствия последствий было даже не глобальная нехватка хоть каких-то «лишних денег» в правительстве, а то, что ни сам Куйбышев, ни хоть кто-то в его окружении просто не представляли, какую пользу может дать то, что принесла Вера в своей сумке. Ну да, резина для консервных крышек — это хорошо конечно, но страна практически никаких консервов и не производит. И зачем тогда надрываться и готовить ее производство? И даже аспирин…

Про аспирин Валериан Владимирович все же поинтересовался у товарища Семашко — и ответом был полностью удовлетворен:

— Конечно, было бы неплохо выделывать аспирин в СССР самостоятельно. Но у нас все же есть определенные запасы, да и восемьдесят тысяч золотых рублей на закупку его у Германии — все же сумма достаточно небольшая. А предстоящие затраты на постройку аспиринового завода… мне кажется, что если мы используем эти деньги на борьбу с тифом, то сейчас это будет более целесообразно. Вот если ВСНХ изыщет где-то дополнительные финансы…

«Дополнительных финансов» у Куйбышева под рукой не нашлось и на проект благополучно… наложили соответствующую резолюцию — то есть его «отложили на неопределенное время», даже несмотря на то, что двух миллионов таблеток, закупаемых за год у немцев, хватало лишь на то, чтобы «ответственных товарищей» ими обеспечить, да и то не везде. И Вера еще сильнее разочаровалась в «умственных способностях» советского руководства, ведь в СССР для производства этого несчастного аспирина уже фактически имелась мощная «сырьевая база» в виде нескольких немаленьких коксовых производств, а за восемьдесят тысяч золотых рублей можно было за полгода выстроить завод, который выдавал бы в год по цене вдесятеро меньшей, чем закупался германский продукт, по полмиллиона таблеток в сутки. Но эти восемьдесят тысяч университету никто не дал…

Впрочем, был у Веры и другой путь решения некоторых проблем, и назывался он «использование возможностей НТК». Точнее, использование «административного ресурса» в виде товарища Тихонова. Сам Валентин Ильич, конечно, денег дать ей тоже не мог — но Вере даже и деньги были не особенно нужны, а вот «связи и знакомства» начальника Первого отдела могли оказаться крайне полезными. Ведь если есть эти самые «связи», то довольно многое можно было решить и без денег. То есть все же с деньгами, но потратить их можно было заметно меньше. А если денег нужно меньше — то у самой Веры все еще имелась довольно приличная заначка.

— Валентин Ильич, — начала свой разговор с ним Вера «издалека», — а можно хоть как-то у знать, куда делся электрический генератор со станции Бескудниково?

— Можно, узнавай, — усмехнулся товарищ Тихонов, — это, думаю, секрет небольшой. Насколько я знаю, он валяется где-то на складе станции — а вот насколько он рабочий, то об этом я сказать ничего не могу.

— Интересно, а почему он там валяется? В стране электричества не хватает…

— Я уже тоже об этом подумал, и пришел к выводу, что он там валяется потому, что его электричество просто никому не нужно. В конце прошлого века на железных дорогах использовали напряжение в пятьдесят пять вольт, и таких лампочек было довольно много — но теперь-то их вообще никто в мире не делает — а переделывать генератор выйдет дороже чем новый сделать.

— Так, а паровая машина от него…

— А паровой машины нет и куда она делать, никому неизвестно.

— Ладно, генератор можно подключить к той, которая станки крутит…

— Старуха, ты же вроде арифметику в школе учила, и даже с математикой у тебя, Дора Васильевна говорит, все хорошо. Станки крутит машина в двадцать восемь, что ли, сил — и генератор мощность имеет семьдесят два киловатта, для него стосильная машина нужна. Это я не сам посчитал, конечно, мне Дора Васильевна подсказала… я ведь тоже думал генератор этот в лаборатории Лианозовской как-то использовать…

— Понятно, у нас здесь возникли две мелкие проблемы. Первая — как забрать генератор со станции…

— Тоже мне — проблема. Я выпишу постановление об изъятии и заберу, причем начальство во станции мне еще и грузчиков бесплатно выделит: они де за сохранность его отвечают, а в генераторе одной меди столько, что каждый его спереть норовит.

— Выписывайте и забирайте. А вторая проблемы — где взять паровую машину для него.

— Старуха, а зачем тебе вообще этот генератор нужен?

— Затем, что электричество не только для света нужно. Семьдесят два киловатта… с ним одним мы для себя сможем в сутки изготовить полтонны соды каустической и тонны полторы соляной кислоты.

— А дальше? Продавать будем соду и кислоту?