Увы, теперь спросить почти некого, дипломаты покинули Москву. Остались одни немцы отдуваться за всю Европу, но они, скорей всего, сами в шоке. Ну, так пишут в «Московском еженедельнике».

Вечером в четверг почитал газету, интересно же, что скажет Совет общей обороны на моё заявление. И официальный представитель Совета поговорил с журналистом.

Мне и всем болеющим за Родину, конечно, огромное спасибо за материалы и склады. За всё выпишут векселя, и все договоры кредитования под эти вещи перепишут автоматически на тех же условиях — с банками уже договорились.

Только при всей любви к Гардарике не надо так нервничать. У военных закон, снаряды дважды не прилетают в одну воронку. Уже сдавшие Совету ресурсы дельцы совсем выбывают из списка или перемещаются в самый его конец, в зависимости от вклада. Боярин Большов, например, вычёркивается и дальше спокойно может заниматься закупкой и хранением.

А чтобы замедлить рост цен и затормозить движение по списку, Совет предлагает княжествам повысить вывозные пошлины. Они, конечно, помнят, что треть сборов уходит на защиту королевств, царства и княжеств, через которые идут товары, но правило это явно устарело.

Так через балтийские порты резко сократился грузопоток из-за войны в Европе, однако достраивать корабли нужно именно там. И в Совете прислушались к боярыне Большовой — нужны аэродромы с твёрдым покрытием, требуется продумать и организовать логистику.

Так что пограничным княжествам, королевствам и царству предложено создать особый фонд и направлять сборы туда. С этим вопросом затруднений не ожидается…

Как на пошлины отреагируют в Европе? А кто это спрашивает, уж не журналист «Московского еженедельника»? Ах, ему просто хочется услышать официальный ответ Совета!

В Европе могут реагировать, как ей заблагорассудится. Никого не волновала реакция Европы на «упрощение» дипломатии, тем более она сожрёт и новые пошлины.

Что же касается статьи майора Бирюкова, следует заметить, что его критика во многом обоснованна. Но нельзя с ним согласиться, что в Совете и ополчении ничего не понимают.

Информацию там получают почти одновременно с комдивами, просто Совет и ополчение всё-таки немного больше того, что майор может себе представить. Сведения анализируются, вносятся коррективы и проводятся штабные учения сначала только в ополчении. А потом… э… будет видно.

Понятно, что не стоит ждать официальных заявлений о сроках приёма каких-то машин на вооружение и о других планах командования. Майор Бирюков может не волноваться за Гардарику и далее заниматься боеспособностью вверенной ему дружины. О совместных с ополчением учениях ему сообщат в своё время.

Я даже поёжился. Всё-таки попаданцу немного неуютно жить в такой понятной и холодной стране. Но Родину ведь не выбирают, где родился, там и пригодился. И вообще это лирика, пошёл я тогда в казарму спать.

В обед пятницы позвали в ректорат. Я шёл за посыльным и сдерживался, чтоб не подгонять его пинками. Чтобы Катя оставила дочку, нужны веские причины!

А в ректорате сидел опер Быстров. Привёз мне фотографии мёртвых злодеев. Я спокойно карточки осмотрел и, конечно, никого не узнал. Дима тоже считал свой визит необходимой формальностью, потому и не ждал чудес. Простились без эмоций.

В субботу вместо практики на танках я прощался с жертвами теракта на стадионе. От каждого курса отобрали по пять лучших кадетов, дали винтовки с патронами и на автобусе повезли на Красную площадь.

Погибшие в гробах лежали рядочком, а к ним двигались люди с цветами. Курсанты и кадеты московских училищ по полчаса стояли у гробов в карауле. Спокойно простояли б и дольше, да больно много в Москве военных училищ.

Вернулись в Корпус вечером, а ребятам ещё домой ехать. Нет бы выбирали в караул худших, им покидать Корпус не положено. Миша опоздал на свой пригородный поезд.

Хоть Авдей, Мухаммед и новый водитель ждали меня всё время на парковке, сначала отвезли домой кузена. Ерундовый получился крючок, всего на часик с небольшим.

В первый выходной, который провёл дома с Катей и Светой, когда мне не нужно было ехать к Перунову камню, и никто на меня не покушался, я просто ничего не понимал.

На второй такой выходной я ощутил смутное беспокойство, а на третий понял ребят, кто удирал из госпиталей на фронт. Говорят, что они так любили Родину. Ну, может, и любили.

А меня словно вывели из игры по самым серьёзным ставкам. Да, ставка там собственная жизнь, но ведь это игра. Без неё скучно, просто в жизни ничего не происходит.

Я увлечённо читал «Московский еженедельник». Японцы, конечно, молодцы. И подводники у немцев реальные парни. А каково на судах в конвоях? И как здорово за штурвалом самолёта над Англией!

Но это всё где-то там. Мне ничего не оставалось, лишь надеяться на будущее и с редким фанатизмом наброситься на учёбу. Даже на общие с «полководцами» гуманитарные предметы и странно нелюбимую военную топографию.

Не хотелось мне смотреть на природу и оценивать расстояния, обозначать объекты… видеть ландшафты. Только в Корпусе никого не волнует, чего там не хочется кадетам. Мы выбрали профессию, принесли присягу и просто обязаны стать военными.

Мы рисовали всё, что видели и даже слышали. Учитель часто давал вводные устно из своих материалов или зачитывал куски описаний из литературных произведений. Военные планомерно добиваются результата — мы видим ландшафты, отмечаем объекты и оцениваем расстояния.

Наступило Рождество и европейский Новый Год. Катя снова купила ёлочку, и дома все клеили украшения. Только Европа нас не касается, выходных не объявляли.

Вечером нам зачитали оценки за полгода, все снова отличники, а утром после завтрака кадеты добровольно надели лыжи и ушли на двухнедельную прогулку.

Поход особенного впечатления не произвёл, наверно, потому, что потерял новизну, и я подрос за год. Инструкторы перестали говорить авангарду, чтобы смотрели вперёд, глаза уже сами шарят по ландшафту. Отмечают объекты, определяют направления и дистанции.

Так никто не удивился, когда на первом же уроке топографии учитель предложил нарисовать маршрут и всё, что запомнили. По точности я вошёл в пятёрку и получил целый балл успешности!

И вот пришёл я весь такой военный в новом 1942-м году домой. Увидел наряженную ёлку и бледную Катю. У Светочки режутся зубки! И чтоб она меньше плакала, мама, реальный маг, забирает часть боли себе. Я этого не мог так оставить, тоже ведь маг, и взял на себя папину часть дочкиной боли…

Господи! А ведь Катя говорит, что всякое заклинание начинается с тех, кого любишь. Сейчас осваиваю на дочке, а сам собираюсь на войну…

Нет. Слишком осваивать эту волшбу лишнее, хватит мне Светочки. И бедные, бедные мои родители. Ещё все удивляются, а почему это у магов мало детей.

Писали в том мире на пачках сигарет, что курение приводит к раку. А Павел Фёдорович повторяет каждое воскресенье, что ни у кого нет гарантий — всем нужно регулярно наблюдаться у доктора.

В Гардарике почти никто не курит, и мало пьют, но у рака всё равно есть проценты. А ведь большинство болеет доброкачественными образованиями. И вообще люди постоянно чем-нибудь болеют.

Но даже те счастливчики, кто никогда не обращался к врачам, умирают от старости. Жизнь это боль, и всё закончится смертью. Ещё ни одна зима в моей жизни не длилась так долго.

Резались у Светочки зубки, а я невольно совершенствовал магию. И дочка мне помогала. Она быстро разобралась, кто убирает боль, а я и Катя узнали, что у дочки есть хорошие магические способности. Чтоб в таком юном возрасте! И чтобы неспециалисты определили!

То-то мне казалось, что маги немного эгоисты. И я не понимал, с чего это вдруг, ведь маги наоборот отдают миру! Теперь понял, что эфиру мы стремимся отдать боль, если кто-то готов её принять.

Мама и папа примут у чада всё, со Светой просто, а взрослые маги используют более сложные формы. Ведь счастье это тоже в чём-то страдание. И обязательно чья-нибудь боль…