— Поясняю: немцы его в этом году уже добыли целый грамм, и добыли они его из нескольких тонн руды, которую еще пришлось аж из Норвегии тащить — после чего буквально до потолка от радости прыгали. А тут его вон сколько! К тому же в качестве отходов ты получишь молибден в промышленных количествах, селен, уран, серебро, кобальт, никель, цинк… еще, конечно, железа много — но как его убрать, ты сама лучше всех знаешь.

— Я поняла. А химию процессов ты мне расскажешь?

— Саш, я тебе кто? Академик или все же студентка? Я знаю, что мне нужен металл, и знаю, что он в этой куче земли есть. А как его из этой кучи вытащить, знаешь ты. И вытащишь…

Иван Алексеевич Каблуков, после того как Саша ему рассказала о новой поставленной Верой перед ней задаче, поинтересовался:

— Вера Андреевна, а зачем вам этот металл? Мне Александра Васильевна сказала, какие средства вы предполагаете на его добычу направить…

— Иван Алексеевич, вы же знаете, что у немцев с экономикой. То есть нет у них никакой экономики, они и выживают-то с трудом. Но металл этот добыли, он у них получился чуть не по цене золота — а немцы — народ прижимистый, просто так деньги на ветер выбрасывать не хотят. Значит они знают, зачем он им нужен.

— И вы знаете?

— Я пока лишь догадываюсь… То есть я прочитала, что они про этот металл изучить успели, и есть у меня смутные подозрения…

— Тогда достаточно: ваши смутные подозрения как-то быстро превращаются в грандиозные открытия, — усмехнулся профессор. — Но если вы что-то интересное откроете, то не сочтите за труд и мне рассказать… если все же НТК мне допуск даст. Интересно же, зачем он немцам так потребовался.

— Если мои подозрения оправдаются… если после этого Куйбышев Саше не вручит орден, то я его в лицо и публично назову жмотом и крохобором. И даже в него плюну!

— Ну плеваться-то не обязательно… хотя, думаю, я бы вас в этом и поддержал. Если бы не Лаврентий Павлович, то у нас половину бы исследований пришлось отменить, если не больше… Но у меня теперь к вам вопрос как к комсомольскому вождю… к университетскому комсомольскому вождю: как по вашему, а мне можно доверить часть этой работы? Я бы Александре Васильевне с удовольствием бы помог… даже безвозмездно бы помог.

— Ничего не выйдет, — хмыкнула Вера, — никакой безвозмездной помощи нам не надо. Я вас, раз уж вам так интересно, просто включу в группу разработчиков проекта, со стандартной оплатой. Как говорил наш общий вождь, каждый труд должен быть оплачен в соответствии с нанесенной этим трудом пользой для общества. А какую вы пользу нанести можете, я прекрасно знаю.

— Даже так? Спасибо. А тогда еще один вопрос: а вы не хотели бы включить в какую-нибудь проектную группу Владимира Николаевича Ипатьева? Он весьма интересовался некоторыми вашими работами. Он, конечно, не молод…

— Я и сама, как известно, старуха, для меня возраст — это какие-то циферки в анкете. И очень хорошо, что вы о нем вспомнили: завтра же… нет, уже сегодня у Лаврентия Павловича уговорю включить его в состав экспертной комиссии НТК. Есть такие вещи, которые откладывать категорически нельзя. А эта в таком списке вообще стоит на первом месте…

В школе Вера Андреевка очень любила задавать ученикам вопрос, который ей попался в какой-то брошюре для подготовки к химическим олимпиадам: «какой удобрение можно произвести из воздуха и воды». Вопрос вообще-то был простейший, и Вера Андреевна радовалась тому, что почти все ее ученики на него отвечали почти даже не задумываясь. Но за все десять с лишним лет ее работы учителем лишь однажды одна девочка задала пару «уточняющих вопросов»: можно ли использовать катализаторы (вопрос понятный и действительно важный) и «а сколько у нас есть энергии» — а вот это было на самом деле самым важным. У девочки мать работала начальником заводской химлаборатории и, вероятно, кое-что сумела дочери объяснить про химию. А химия — это в первую очередь энергия, что же до «большой химии», то это просто прорва энергии, без нее химия вообще существовать не может.

А электростанция, которая эту энергию дает — вовсе не турбина с генератором. То есть без турбины с генератором электростанцию, конечно, тоже не выстроить — но на электростанции собственно эта часть составляет лишь небольшую долю всего сооружения. А все остальное — то есть здания, котлы, трубы разные, распределительная система — как раз и составляет большую часть этого не самого простого сооружения. И по размерам, что естественно, и по цене: мало кто задумывался в нынешнем советском правительстве о том, что в реальной жизни эта «большая часть» составляет более восьмидесяти процентов от общей стоимости ТЭС.

Но все же были люди, которые не просто «задумывались», а точно знали во что обходится строительство даже самой небольшой станции — и эти люди знаниями своими поделились с Лаврентием Павловичем. Ну, после того, как шведы сообщили, что «скоро все оборудование будет отправлено в СССР» и перед ним встал вопрос «а куда это оборудование-то ставить» и как, наконец, начать «извлекать из него пользу». При том, что больших денег правительство НТК не выделяло…

Правительство на самом деле вообще ведомству Лаврентия Павловича денег не давало ни копейки, те — довольно немногие — средства, на которые Комитет вообще хоть как-то существовал, ему выделял лично товарищ Сталин из партийной казны. А партийная казна — это отнюдь не бездонная бочка, да еще оттуда деньги и на собственные нужды партии щедро тратились. Так что у Берии оставался, по сути, единственный источник финансов: доходы от предприятий НТК. Все же Иосиф Виссарионович смог пробить постановление правительства о том, что НТК вправе самостоятельно вести международную торговлю и импорт товаров, закупаемых Комитетом за рубежом, никакими таможенными пошлинами не обкладывается. Да и вообще таможня даже права не имела проверять поступающие в страну пор линии НТК грузы. И те грузы, которые НТК экспортировал — тоже.

А эти потоки нарастали довольно быстро. Карл Густаффсон как-то очень быстро сообразил, откуда деньги в его карман текут — и теперь его семейный бюджет пополняли не только женские прокладки, но и автомобильные шины. Но вот каких трудов стоило товарищу Берии наладить относительно массовый выпуск новых автошин в Рязани, знал лишь он сам. А вообще новый завод в Рязани именовался вовсе даже не «шинным», а «колесным»: шины там «тоже делались», но во внешний мир большая их часть отправлялась вместе с колесами. И в Швецию — тоже с колесами, которые на закупленных в Швеции станках «ковались» из закупленного в Швеции листового металла. Вера смогла Лаврентию Павловичу очень доходчиво объяснить, что советский мужик, обрабатывающий буржуинский металл для продажи готовой продукции в Буржуинию даже не принося особой прибыли заводу привносит в государство дополнительные буржуинские деньги. Так что сами колеса шведам отправлялись практически «по себестоимости» (все же с минимальной прибылью, но это было и не особенно важно), а вот надетые на эти колеса шины выручку завали уже более чем заметную.

Даже с учетом того, что и проволоку для корда закупали у шведов, каждая восемнадцатидюймовая шинка приносила чистой прибыли около ста крон (или в пересчете на американские деньги двадцать пять долларов), причем считая вместе со всеми транспортными расходами. А в месяц завод отправлял в Стокгольм таких автомобильных шин около десяти тысяч. Отправлял бы и больше, но пока больше делать не получалось. А в долларах Вера считать прибыль решила просто потому, что у шведов почти весь автопарк был американским, колеса производились под наиболее популярные там модели Фордов и Бьюиков — и у девушки сложилось впечатление, что минимум половины поставок уходила (частным порядком, конечно) за океан. Вместе с колесами, конечно: колеса для того и делались чтобы непривычно широкие для нынешних времен шины народ все же покупал. И народ — покупал: Карл давал гарантию на шину в двадцать пять тысяч километров, а его рабочие, менявшие колеса шведским автомобилистам, шепотом новым колесовладельцам сообщали, что «на самом деле пробег может быть и вдвое большим»…