Хотя смешного тут мало, как сами-то будем таскать пушки? Тоже животных уродовать? Не, об этом надо хорошо с Дымовым подумать. Так что ещё две батареи я пропустил без улыбки.

Далее прошли два обоза из пяти и шести грузовиков «Опель блиц» с каким-то имуществом. Ну, сгодятся нам машины или пехоте сменяем. И вот Павлик говорит, что показалась колонна солдат.

А, может, это передовой отряд, и за ним батареи? Ну, не может же быть, чтоб на две дивизии три батареи по пять пушек! Даже если по другим дорогам прошло столько же, всё равно получается мало. Велел Паше не дёргаться.

Судя по длине, прошла колонна маршевой роты. Настала моя очередь, смотрю в бинокль с дерева. А европеец опять идёт пехом! Думаю, а кто будет имущество разгружать? Те же снаряды на станции? Пропустил колону, снова прошла рота.

Под берёзой разминаюсь себе, машу ногами, приседаю, а Павлик вдруг с решительной моськой слазит с дерева и говорит:

— Идут гады! Этих точно не пропустим!

— Ладно, — пожал я плечами, и мы побежали вниз.

Спускаемся, запрыгиваю в люк машины и говорю Ване:

— Запускай двигатель.

А сам по инерции ещё думаю о жизни. Не может того быть, что дело только в моей вредности. Да и не вредный я почти, в танке парни все улыбаются…

Так, двигатель немного прогрелся. Я переключил рацию и скомандовал:

— Погнали, парни.

Выехали из лесу, объезжаем горушку, и я говорю своим:

— Серёжа, фугасные. Петя, бей сходу, цель пехота.

Чтобы расстрелять колонну, танкам совсем не нужно приближаться к дороге. Километр нормальная дистанция. Большинство европейцев померли, не поняв, откуда к ним прилетело. Просто выключили свет.

Скорость снаряда близка к скорости звука, а детонация происходит ещё быстрее. Свист, грохот и фонтаны земли достаются живым, их добивали пулемётными очередями.

Блин, живодёры несчастные! Лошадки тащили полевую кухню и какие-то телеги, бедняжек тоже накрыло за компанию. И вообще даже лошадиные трупы ещё можно спрятать, но что делать со всеми этими воронками? Однозначно следующие враги заподозрят неладное, надо менять дислокацию.

Проехали немного вперёд по дороге и свернули. Решили срезать — забрались по пологому, покрытому редкими, тонкими деревцами холмику. Каждая машина выбрала себе позицию. До дороги меньше километра, большой её участок виден в оптику, как на ладони, а врагу нас увидеть очень трудно.

Через двадцать минут на дорогу вышла неприятельская маршевая рота. Накрыли полностью одним залпом. Осторожно спустились и всех добили из пулемётов…

Нет, я с этих европейцев валяюсь! Остались целы руки-ноги после такого обстрела, так беги! Вот о чём они думали, когда стояли с поднятыми руками? Что мы всё бросим и займёмся ими персонально?

Дорога петляла между невысокими взгорками, на некоторые карабкалась. Рота ещё четыре раза повторила всё в целом, но с вариациями. В результате мы подходили к развилке и прилично приблизились к неприятельским позициям.

Я серьёзно задумался, как же заканчивать это сильно затянутое представление, когда почувствовал чей-то внимательный взгляд. Рефлекторно скрылся в машине и за бронёй сообразил, что смотрел не-маг, скорей всего, в бинокль. Говорю в шлемофон:

— Извини, Петь, — и переключаю на себя управление огнём.

Быстро поворачиваю башню и поднимаю ствол. Ловлю в оптику кого-то залёгшего в лесополосе с биноклем. Включаю на рации общую с пехотой волну и говорю:

— Ваш наблюдатель у меня в прицеле. Отвечайте или стреляю, и мне плевать, что у вас нет рации.

— Говорит лейтенант Еремеев, — ответили через секунду. — Не стреляй, мы уходим.

— Я тебе уйду! — воскликнул я. — Откуда мне знать, что наблюдатель не вражеский, и ты не европеец?

— А мне про тебя откуда знать? — неприязненно отозвалась рация.

— У меня пушка больше, — выдвинул я веский аргумент. — Сейчас ты подходишь к наблюдателю в полный рост и машешь танкам. Потом я скажу…

— Можно с радистом? — спросил лейтенант.

— Давай, — согласился я.

Вскоре я увидел, как к наблюдателю подошли двое, один с рацией за спиной. Парень, похоже, попутал, аж бинокль уронил. А тот, что налегке, взмахнул рукой. Я велел подойти к нам всем троим. Когда до них оставалось полтора десятка шагов, передал управление огнём Пете и вылез из танка.

Парни оказались из той самой пехоты, с которой утром мы прошли через вражеские позиции. Теперь они передовой отряд, приказано нащупать контакт с соседями. Увидели они танки и решили, что задача выполнена, да я их как-то обнаружил.

Я сказал, что надо им идти щупать далее, а у нас особая задача, точно не захват территории. Однако я максимально упрощу им дело, по рации скажу своим группам.

Лейтенант Еремеев, сообразив, что сделать нас крайними не вышло, резко сменил пластинку. Уговаривал подождать тут идущую за ним основную группу и помочь охранять развилку дорог.

Я для видимости ещё подумал с мрачным лицом, нравится, когда так жалобно говорят и смотрят. Но я же сразу решил, что это хорошее завершение нашей миссии и согласился.

Заняли ротой позиции. Ещё всего разок подошла немецкая маршевая колонна. Снаряды на них не тратили, стреляли из пулемётов на крышах, и помогала пехота. Немец падал на землю и отползал, утаскивая раненых.

Европейцы к нам больше не лезли, а чуть позже и вправду подошла большая группа наших солдат. Их командир старлей Старцев уговорил меня задержаться ещё немного для надёжности.

Затем вызвал командир третьей роты, доложил, что встретил солдат с северного участка. Они сначала попытались удрать, потом делать ему мозги, наконец, признались во всём и продолжили искать соседей. Теперь по идее танки могут ехать в город.

Я ответил, что нам нужно подождать уверенной встречи участков. Командир третей роты сказал, что понял. Снова замигала на рации красная лампочка. Я переключил рацию, а оттуда раздаётся нервный голос старшего лейтенанта Серёгина:

— Чёртов боярин! Большов, сука! Отвечай, гадёныш!

— Ну, чего орём в эфире? — спрашиваю его спокойно.

— Откуда столько лезет этой несчастной немецкой пехоты⁈ — возбуждённо спросил Серёгин.

— Откуда-откуда! Из Германии, — сказал я рассудительно и ехидно уточнил. — Кто на станции работать будет? Пушкин? Ты европейца пленил?

— Берём в плен, — проворчал он. — Только больше не пропускай!

— Убили уже всех давно, — проговорил я. — К вам прошли только три роты.

— Тогда ладно, — сказал Серёгин. — А чего домой не едете?

— Решим тут кое-что, и сразу, — ответил я.

— Сильно не задерживайтесь, — попросил старлей.

Ещё через полчаса старший лейтенант Старцев сказал, что контакт установлен. Уже вечер, а скоро наступит ночь, так немец вряд ли пойдёт в атаку. Но утром солдаты снова будут счастливы видеть нас с танками у себя.

Я дал своим ротным команду возвращаться в город. Ехали по дорогам уже в сумерках — по местам недавних боёв, мимо воронок и трупов европейцев. Ехал я в танке и думал, что до города горючего точно хватит, а на дальнейшие операции надо искать.

И почему всё в жизни неправильно. Ну, не может всё со мной случаться только из-за моей вредности! И не вредный я почти — даже солдаты счастливы видеть и улыбаются.

Ближе к городу со мной связался капитан Дымов и велел ехать на кирпичный завод. Я передал команду ротным, те уныло ответили:

— Слушаем.

Не, я понимаю, что охранять мясокомбинат или молокозавод даже на войне веселее, но уныние всё-таки грех. Напомнил парням об этом и пообещал ещё поговорить с капитаном о нашей дислокации.

На въезде в город проехали блокпост из мешков с песком. Девчата в косынках и беретиках с трофейными немецкими винтовками за спинками мило отдали честь.

Возле кирпичного завода тоже встретили девушки с винтовками. Они указали, куда поставить танки. Машины расставили по всей территории с большим интервалом. К ним сразу направились цистерны с горючим и грузовики с боекомплектом.