Над нами начался грандиозный воздушный бой. К земле пошли подбитые самолёты, оставляя за собой дымный след. На крыльях и хвостах горящих машин чаще замечал свастики, но были круги Гардарики и даже руны дружин.

Повстречались сбитые лётчики. Наши рассказали, что затяжной прыжок у них просто мода, парни форсят. Своих пилотов отправляли в тыл, но иногда до нас долетали живые немцы или французы. Таких расстреливали на месте, чтобы не отвлекаться на конвоирование. Ничего личного, просто всем некогда.

Вечером истребители улетели отдыхать, а наша работа после ужина продолжилась. Вместе с сапёрами трудились все мои маги. Вражеские солдаты бегали по окопам и палили в ночь, всё равно там да сям раздавались взрывы. Одиннадцать магов держали французов на ушах часов до четырёх — нам тоже надо немного отдохнуть.

Второй и третий день от первого почти не отличались. То есть закончили мы прорыв и принялись помогать его расширять, вместе с пехотой атаковать любителей мяса земноводных во фланги.

А над нами шёл всё тот же порядком уже надоевший воздушный бой. На нормальную схватку я бы ещё посмотрел, а когда кого-то пинают ногами, просто надоедает. Всем давно всё ясно, но у военных приказ, враг подбрасывает в топку, наши зажигают.

На четвёртый день операции мы твёрдо ждали свои танки, а дождались прибытия Кости Гаева со второй половиной батальона и очередными стажёрами во главе со старшим лейтенантом Колей Сопрыниным. Приезд Кости я автоматически посчитал восьмым отличием. Ну, воздушный бой — шесть, а что танков ещё не дали — семь.

Костя так же разделил батальон на роты и влился в пехоту, чем серьёзно усилил натиск, прорыв стал расширяться быстрее. После заката солнца бои утихли, и мы с Костей смогли поговорить.

Его вовсе не бросили к нам на помощь, он сам не ожидал нас тут увидеть. У его половинки просто по графику началась фронтовая практика. И раз увидел, хочет высказать, что мы многое не продумали.

Например, его половинка и он сам начисто лишаются удовольствия меня видеть и немножко магических обрядов. Мне нужно что-то делать с графиком. Я честно обещал подумать.

А потом нас независимо друг от друга вызвали в блиндаж майора Васильченко, и там, кроме самого комполка, мы увидели майора Логинова и генерал-майора Громова.

Оказывается, всё это был хитрый-хитрый план командования. Меня специально показали в городке прессе, неприятель, скорей всего, подписан на «Московский еженедельник». Постоянные воздушные бои, что ведёт противник за присутствие в небе, тому лишнее подтверждение.

Получены объективные данные, что на этот участок переброшено очень много «панцирей». Немцы уже ждут нас в засадах. Однако атаковать их на данной местности нецелесообразно.

Немецкие части подчинены французской армии. Если мы не пойдём в прорыв, франки спокойно погонят в атаку немцев. По мнению генерала, франки просто обязаны послать немцев. Генералам французов нужно хоть что-то, что можно выдать за успех, а немцев им не жалко.

Логинов тоже допускает такую возможность, потому согласился с планом Громова. Мой и Кости батальоны в пехотном виде встанут в оборону, и мы встретим немецкие танки в этих окопах.

Нас усилят экспериментальными частями с переносными реактивными гранатомётами. Оружие заканчивает программу испытаний, требуется наше магическое мнение. И нам будет полезной такая практика.

Перейдёт враг в наступление или нет — всё равно для моей половинки это будет окончанием второй операции, а для Костиной первой. Лучше бы, конечно, чтобы перешёл — генерал-майор Громов и майор Логинов очень на это надеются. Ну и нам лучше сразу считать, что враг нападёт.

Мы откозыряли и сказали, что приказ ясен. Другими глазами я смотрел на «ратники» и иностранные танки, что закапывались на нашей позиции среди ночи. Привезли так же множество противотанковых пушек 85-мм и поставили в оборону все действующие захваченные у французов орудия.

Срочно рылись пулемётные доты, а гранатомётчики придумали и свои секретные позиции. Лично ковырял землю. Пусть оно и не капитанское дело, жить хочется даже капитанам.

Один день противник нам просто подарил — наверное, французы ругались и на что-то надеялись. Наконец, неприятель на нас попёр. За два дня наступления моих парней ранили двадцать три человека, у Кости двадцать четыре. Маги и тотемные все остались в строю.

Много полегло простых пехотинцев, да французов убили вчетверо больше. Я и маги нормально освоились с гранатомётом. Особенно мне хорошо было жечь панцири, когда враг даже за бронёй под контролем.

И не сказать ведь, что у врага ничего не получалось! Он всё время сражался в воздухе и захватил первые три нитки окопов. Немцы потеряли двести пятнадцать «панцирей» и им всё надоело.

Наверное, заплевали французам монокли, а часть и вовсе разбили. Виталик с удовольствием говорил, что по данным разведки французы всё сваливают на немцев и на весь свет орут о захваченных своих целых трёх окопах. А немцы уже проклинают того, кто придумал связаться с лягушатниками.

Пока враг всё это старается удерживать под ковром, надо срочно воспользоваться. Вот если нам дадут танки, мы даже на этой сложной местности устроим противнику красивую жизнь. Мало ли, что враг уже потерял здесь много танков и самолётов, они расползлись по другим участкам, а этот не представляет интереса! Мы всё равно должны ему тут устроить! Обещали же операцию! Мне лично обещали танки! Я боярин! Не хочу в Москву! Не сейчас!

Но мы всё-таки закончили операцию. Слава Скорых поехал в армию Быкова, Костя Гаев по неизвестному мне секретному ещё назначению, а я забрал у майора Васильченко мешок с парадной формой, насчитал десятое отличие и с лёгким опозданием повёз своих ребят в Москву отдыхать.

Устали бедные. Московскому боярину хамить силы есть, а воевать уже ни в какую. Загадочная и грустная сука жизнь.

Ехал я в плацкартном вагоне, пил крепкий чай из стакана с фигурным подстаканником и думал, глядя в ночь за окном, как трудно на свете живётся сильно умным.

Сам заставил себя написать рапорт майору Антону Вострикову, чтоб дал три дня для решения личных трудностей. Лично его понесу Антону и в глаза ему скажу, что время это нужно мне, чтобы разобраться с боярскими делами, а главное, уложить в койку Олю.

Мне любой возразит, что для Оли три дня многовато, ей хватит приказа лидера клана и моей воли, девчонка, может, сама этого хочет. Только я так не могу. Всё это и так воняет боярством, не хватало ещё и сверху вывалить охапку скотства.

Или могу, просто не хочу этого о себе узнавать. И Оля ничем не заслуживает такого отношения, торопиться мне совершенно некуда. Я, может, ещё ничего не решил!

Не понял я ещё, что жена от меня убежала, как это ни назови. Готов я всю войну потратить на разных Ир и Ань из дорогих ресторанов. Не ясно мне, что всем этим красавицам нужно от военных.

Сижу я тут, пью чай, в окно смотрю и размышляю о словах лидера клана Тимофея. Я ещё ничего не решил, ни на что не решился. Прямо так переживаю, аж спать не могу! То есть в будущем смогу себе сказать, что очей не смыкал, так напряжённо думал!

А что это враньё, что всё я давно решил и всё понял, об этом вспоминать не надо. И всё-всё враньём быть просто не может! Могу я ведь хоть немного переживать и поэтому не спать, а не просто смотреть в ночь от того, что мне нравится смотреть в ночь и не думать ни о чём…

Главный герой не только смотрит в окно, но духовно растёт и развивается интеллектуально, а в книжке про него всё усложняется, обрастает страстями и смыслами. Всё это настойчиво требует оптимизации, и так вовремя в Германии, наконец, случилось то, что и должно было рано или поздно произойти в Европе.

Некий херр среднего возраста получил повышение. Имени его я по понятным причинам упоминать не стану, замечу лишь, что переехал он из провинции в берлинский офис тайной полиции и увидел там красавчика Ганса…