Правда, тут призывай, не призывай — наш человек не знает полумер. Поворчали, что спекулянтов давно надо к стенке, и сдали всё. Большую часть запихал пока в несгораемую кассу.

Ну, сколько за ходку упрёт крепкий парень? Примерно двадцать килограмм. Если взять только сало или свиные колбасы, двадцать один парень унесёт всего на четыреста двадцать тысяч франков. Итого, устанем бегать. Но больше народу не оторвать от других работ, да и на рынке они станут бросаться в глаза.

Тоже одетые в штатское с пустыми пока хозяйственными сумками мы выдвинулись к рынку. Один я нёс в сумке пачки франков. Быстро нашёл знакомого деда, поздоровался и сказал:

— Давай всё.

— А денег-то хватит? — юмористически спросил мужчина.

Я молча показал содержание своей сумки. Тот сразу стал серьёзным и первым делом повёл к Матрёне. У неё товару взяли всего на шестнадцать килограмм. Матрёна срочно куда-то с рынка побежала, а дед привёл к баб Любе…

Как я и думал, старичок являлся кем-то вроде посредника. У него самого ничего не было, кроме большого знания людей и богатого жизненного опыта. Он на свой страх выбирал покупателя и полностью отвечал за сделку.

Он знал всех и все его знали. Вел дед дела не со всеми продавцами, однако на него обратили внимание и другие рыночные деятели. Попытка ограбить не в счёт, она у мага и тотемного воина вызвала лишь скуку. Мужички жидко обделались с перепугу, но кому они интересны.

Другое дело, что к нам, вроде, пообщаться с дедом, подходили его конкуренты. Они усмехались, говорили, что таких цен давно нет, ещё вчера всё подорожало. Я уверенно слал их продавать по своим ценам далее. Авось и найдут покупателя, если раньше всё даром не отберут.

По рынку поползли панические слухи о скорой облаве. Матрёна сказала, что ей ещё три раза надо сбегать с больными ногами, вот если б добры молодцы помогли — скидка десять процентов. Я, конечно, отправил с ней двух парней.

Судя по морде моего дилера, Матрёна оставила его без комиссии. Дед проворчал, что она сама перекупщица. Товар ей носят, она сама не знает, кто и откуда. Всё теперь распродала, будет ждать новых поставок, только он ещё подумает, стоит ли с ней работать.

Деда я ни капли не жалел, однако сумка моя стремительно пустела, и нагруженные парни отправлялись в дорогу каждые пять минут. Я временно передал дела и остаток наличности магу Вите, а сам взял тяжёлую сумку и побежал в бардак за деньгами.

По пути я подумал, что дед или Матрёна выдать поставщиков не смогут при всём желании. Видимо, облавы уже случались, и они как-то удрали — это их риск. Но суть не в них, а именно в облавах.

Что скрывать, тоже подумывал потискать торговцев. И чего бы добился? Фига бы так когда-нибудь закупился продуктами. Кстати, заберу с рынка почти весь товар дня на три вперёд.

Кое-кто всё-таки решил подождать резкого скачка цен, а дождётся европейской облавы. Руководству армии просто ничего другого не останется. Даже если оно всё понимает, его же политическая полиция в застенках спросит, а почему для доблестных европейцев не отобрали продукты у этих русских животных.

И не сказать ведь, что руководство облавой ничего не добьётся, кого-то обязательно поймают! Будут это в основном свои же интенданты со взорванных складов.

Малая часть местных позволит на недельку разнообразить собственный стол. И дадут мне ясный сигнал, что руководство начало принимать меры — пора воевать. Я задумал устроить на рынке для магов дежурство.

А пока донёс я по подземелью ношу, сдал, не глядя, на хранение и направился в свой кабинет. В пустую сумку кидаю пачки франков, в ресторане грохочет чей-то автомат, а начштаба Павлик в это время докладывает.

На переноску с рынка продуктов удалось направить ещё тридцать парней, так как найден дополнительный источник рабочей силы. Французские солдатики со своими лопатами и кирками сами предложили услуги.

Возможно, что они считают, что это публичный дом так защищается от возможного нападения, а, скорей всего, им без разницы — за смену каждому платим по пятьсот франков. Это на секундочку месячное довольствие у солдат. И бутылку яблочной водки продаём всего за двести франков — не самим же её пить.

Я закинул в сумку два миллиона франков, сказал, что Павлик молодец, и побежал на рынок. Бегу по галереям и представляю себе картинку. Французский офицер идёт в публичный дом. По пути он видит, как французские солдаты копают окопы. Но его больше интересует, кто же это стреляет прямо в ресторане? Кого-то расстреливают?

Вылез я из ливнёвки, добродушно улыбаясь. Немного опоздал, у Вити кончилась наличность, однако нам уже верили на слово. Ребята брали товар с условием, что рассчитаемся за час. Я отдал деньги за четверть часа и перешёл к новым сделкам.

Часика через полтора мне снова пришлось бежать за наличностью. Новые два миллиона хватило до закрытия рынка, торговать массово прекращали с семи, то есть с заката. Обидно, у меня ещё оставалось триста тысяч с копейками.

Жучки заверили, что, если остались деньги, это не беда. Хуже, когда их вообще нет. Они взяли с меня клятвенное обещание продолжить операции с утра. Многих из-за слухов весьма заинтересовало золото.

Вернулись на базу прямо к горячему ужину. К макаронам дали сала, малосольных огурчиков и маринованных помидоров. И ведь кое-кто не хотел с ними таскаться, а сам хрустит да помалкивает.

Я тоже не стал указывать Вите на скоропалительные суждения, а предложил провести колдовской обряд. Вроде, сил за день почти не тратили. Меня поддержали, и лотерею выиграл рысь Петя.

Он выбрал те же руны, что у меня. Я нанёс их кровью на лезвие, и парни направили все силы. Мы очень долго ждали этот момент. Блин, чуть сознание не потерял, так полыхнуло! Еле как дополз до дивана в кабинете управляющего.

Утром встал по распорядку с пустой головой. Только под контрастным душем подумал, что счастье мне это ненадолго. Потом на рынке уже обрадовался французским бомбардировщикам. Даже не представлял, что могу им обрадоваться.

Ближе к полудню у нас закончилось золото, на базаре больше не продавали продукты, перестали палить наши пушки и бомбардировщики куда-то улетели. В небе воцарилось странное спокойствие, лишь где-то с краю шёл одинокий воздушный бой. Я растеряно смотрел в небеса…

Не, я всё время был уверен, что до этого не дойдёт! За нами должны прийти раньше! Это что, всё серьёзно⁈ Вот это вот⁈ Да я просто не могу всё воспринимать всерьёз! Этого не может быть потому, что не может быть никогда!

Мы пошли обедать, и я говорил себе, что это всё на самом деле. Целая европейская страна только что ценой огромных усилий и жертв заткнула наши пушки. В городе её войска и танки…

И это вот всё только чтобы меня убить⁈ Не, тут какая-то ошибка!

После обеда совещание, обсудили текущие дела. Пришёл купить продуктов сосед. Ему, конечно же, не отказали и снова покормили. Прикармливаем полезных финансистов…

Эта суета показалась мне такой мелкой! Чуть финансиста не пристрелил, да смог удержать себя в руках. Есть же ещё прямые обязанности, они хорошо отвлекают. До ужина вместе с бойцами таскали по галереям продукты и боеприпасы, их не бывает много.

Время словно остановилось, сжимается пружина. Пришёл Лёша Дымов с бойцами, принесли рацию из резерва. Он посмотрел позиции, скупо похвалил.

После ужина Лёша сказал, что над городом сбито сто пятьдесят три бомбардировщика за три с половиной дня, и это обалденно. Расчёты все живые и вольются в гарнизоны.

Своими действиями мы сорвали планы врага, город, благодаря нам, сохранил танки и теперь наши войска покажут врагу, где раки зимуют…

А я смотрел на него и удивлённо думал, что он действительно себе верит и в судьбе своей лично никого не винит. Да, мы все тут поляжем, но сначала убьём много несчастных французов просто потому, что это наш долг.

Военные на войне должны убивать врага — их этому учили всё время. Нас сто раз кто-то мог спасти и почему-то не стал этого делать? А что нового? Военные и должны на войне гибнуть…