— Пришлось, — ответил я виноватым тоном. — Он лично мне позвонил.

— Ну, твоё дело, — сварливо сказал Григорий Васильевич. — Так ты подарком хочешь выразить презрение князю, или, может быть, уважение?

— Сынок же его не причём! — проговорил я. — Нужно что-то приличное ему подарить.

— Ну, придумаю что-нибудь, — сказал ректор. — Подъезжай сейчас в Корпус, передам подарок через дежурных на КПП.

— Тут такое дело, — замялся я. — Одну мою «Волгу» полицейские отогнали на специальную стоянку, а вторая в гараже, но ворота погнули…

— А у тебя всё хорошо? — с тревогой спросил Григорий Васильевич. — Что-то случилось?

— Да опять на меня покушались, — сказал я нехотя. — Я цел, а шофёра нового убили.

— Ужас! — сказал ректор. — Тогда я сам к тебе сегодня заеду.

— Спасибо, Григорий Васильевич! — ответил я с большим чувством, и он положил трубку.

На меня с немым вопросом смотрели все, особенно Катя.

— Обещал привезти подарок лично, — сказал я важно.

Народ на меня проницательно посмотрел, а я прихватил учебную сумку и степенно вышел из гостиной. А хорошо как быть боярином — никто лишнего не скажет. Пошёл к себе в кабинет пока позаниматься, и только боярыня с боярышней на руках пошла за мной следом.

Прочие взрослые пускай друг друга развлекают в гостиной. Совсем достали эти рыси проницательными взорами. Я если что тоже рысь, и сам всё хорошо понимаю. Тем более нафиг даром терять время.

У себя я поставил сумку на стол и стал вынимать тетради и учебники. Катя со Светой на руках села в гостевое кресло и сказала всё из сумки доставать. Она отдаст её Миланье, чтоб получше заштопала и постирала с какой-нибудь химией.

Я пожал плечами, полностью освободил баул и поставил пока у стола, а сам приступил к учебным заданиям. По-немецки рассказывал Кате, к какой теме относится задача, читал условия и вслух решал.

После тесного общения с математиком то, что задавалось всем, затруднений у меня не вызывало. Трудности начинались с решением дополнительных задачек, но ведь для того они и придумывались.

Впрочем, их я пока не касался. Катя и Света внимательно смотрели, как я пишу или рисую простым карандашом от руки. Светка даже гукала и тянула ручки, а Катя иногда задавала вопросы тоже по-немецки.

Примерно, через час Миланья доложила, что Григорий Васильевич прибыл. Я и Катя со Светкой прошли в гостиную. Сначала все учтиво поздоровались, потом ректор отказался от чаю-кофе и попросил лучше рассказать о нападении.

Катя и поведала, из окна она видела лучше. Григорий Васильевич выразил соболезнования семье шофёра, поднял с полу у его кресла длинный свёрток и, сказав, что это Ване должно понравиться, передал пока мне.

Я честно спросил, сколько должен, и генерал-лейтенант честно проговорил, что оно стоит примерно сто тысяч рублей. Но по желанию в магазине не купить.

Катя ненадолго вышла и поднесла мне чековую книжку и перо. Я выписал чек на предъявителя в Московский банк на сто тысяч и с полупоклоном подал Григорий Васильевичу.

Он документ уложил во внутренний карман мундира и тут же стал со всеми прощаться. Все вместе мы проводили генерал-лейтенанта до прихожей. Он надел свою шинель и ушёл. Миланья за ним закрылась, и мы дружно пошли в гостиную.

Пытливые взоры сошлись на мне, и я не стал томить народ, взял и развернул свёрток. Под тканью оказались чёрные ножны с серебряными накладками, из них торчала строгая ручка меча из моржового зуба. Никаких надписей или камней.

Я вынул из ножен клинок. Лезвие пошло удивительно легко, хоть и чувствовался его немалый вес. На длинном мече ближе к рукояти вытравили и зачернили старые руны, а металл переливался разводами тысяч оттенков стали.

— Булатный клинок, — проговорил Авдей. — Ректор знает толк в оружии.

— Но сто тысяч, — неуверенно сказал я.

— Ему уже много веков, — сказал Мухаммед. — С ним наши предки наводили свои порядки на этом огромном пространстве.

— Судя по фасону, двенадцатый век, — прокомментировала Клава. — У самой рукояти должна стоять метка мастера.

Я взялся рассматривать лезвие и задумчиво ответил:

— Вот нечто похожее — просто «О» и точка.

— Это одинцовский меч, — сказала Надя. — За сто тысяч такой ушёл с аукциона два года назад.

— Покупатель неизвестен, но меч точно в Гардарике — за этим следит особый совет, — добавила Клава.

Я вернул меч в ножны, снова его закутал и положил пока на чайный столик. Повернулся к Кате и деловито сказал:

— Тогда, может, спать уже пойдём?

— Пойдём, — согласилась Катя, поднимаясь. — Я только Светку сначала уложу.

— Вот укладывай, а я пока помолюсь, — решил я. — Всем спокойной ночи.

— Пока, — проговорили рыси в разнобой, поднимаясь.

Воскресенье началось как обычный выходной. Катя сначала поменяла Свете пелёнки и покормила, а потом приступили к зарядке и другим делам. Все усиленно делали вид, что день обыкновенный, и ничего они не ждут.

Нормальный человек так бы и решил, только я и Катя маги. Её ситуация умиляла и немного веселила, она ласково улыбалась, а я сохранял невозмутимость, ибо плевал на чувства рысей, которые к тому же они не хотят показывать.

До завтрака сказал Авдею и Мухаммеду, что, раз мне сегодня гараж не нужен, пусть ворота переделают полностью. Чтоб другого водителя так же машиной не размазало, нужно перенести замок выше и вбок, куда-нибудь в укрытие. И, наверное, пользуясь случаем, пора уже сделать кнопку Миланье, чтоб открывала…

— Не, пусть и дальше кнопкой только закрывает, — проворчал Мухаммед. — Открывать ворота в гараж должен шофёр.

Я молча кивнул с грустным лицом — рыси тут отвечают за безопасность, а мы все немного параноики. Авдей подошёл к телефону звонить в ремонтную фирму. Миланья пришла во время его разговора, но ждала, когда он закончит, и лишь тогда пригласила к столу. Мы чинно встали и пошли в столовую.

После завтрака политинформация, очередь была Клавы. Уровень русофобии в Европе нарастает, и просто диву даёшься с некоторых сочинителей. Серьёзно казалось, что хуже предыдущих грехов русских просто не придумать, но всё-таки придумали! И откуда-то возникает уверенность, что через неделю или две нынешние статейки нам же покажутся невинными.

Клава привела в пример несколько ярких образцов. Бедные, пьяные, тупые, ленивые и жадные русские! Даже таким отвратительным созданиям со столь пакостными наклонностями нормальный человек не пожелает этаких лишений и эксплуатации злобным боярством. Чуть сам не поверил! Только я и есть боярин и мне вообще безразлично.

Причём никаких практических выводов не делается — на самом верху лидеры продолжают не замечать Гардарику. Свободные англичане вплоть до уровня народных избранников кроют нас почти по-прежнему, они же за счёт русофобии были избранны или надеются избираться вновь.

Гардарику на страницах газет лишь в последнее время немного потеснил Европейский Союз. Пока совсем чуточку, англичане ещё называют себя «тоже европейцами», а верхи думают с ЕС договориться. Не вполне осознали, с кем их угораздило связаться.

А тем временем в Европейском Союзе чувствуется чьё-то вмешательство. «Независимые» журналисты добросовестно отрабатывают контракты, но их теснят материалы о злобных островитянах, которые всю дорогу европейцами только притворялись.

Смена вектора в прессе Европы кем-то явно задаётся сверху, и журналисты континента опережают англичан. К тому же немцы насчёт Англии давно никаких иллюзий не питают и договариваться с ней не намерены.

В будущем Клава прогнозирует, что русофобию сведут на минимальный европейский уровень. Считает она это очень плохой тенденцией. Британия вскоре на весь свет заорёт, что её убивают, и будет стараться втянуть Гардарику в войну на своей стороне. А континентальная Европа просто кинется на Гардарику, ведь перед нападением следует долго и незаметно красться к жертве…

Ну, рысь эта Клава, и думает она по-рысьи. Хотя логика в её словах есть. Из того, что нечто не произошло в этом году, вовсе не следует, что оно не произойдёт в следующем. Польши ведь уже нет на границе. Просто после нервов лета 1941-го я немного перегорел.